— Да. До пятого класса довольно часто бывала на «Ленфильме». Как и всякому нормальному ребенку, мне «Ленфильм» показался абсолютно сказочным местом. Огромные съемочные павильоны, студия озвучания с экраном, как в кинотеатре. Чудесная страна! И сейчас студия вызывает у меня такие же эмоции. Хотя сделан ремонт и сигаретный дым больше не висит во всех коридорах, дух «Ленфильма» остался прежним… Я много озвучивала там на детской студии «Бармалей». Когда мне было лет десять или одиннадцать, я увидела руководителя этой студии — Ролана Быкова, он шел со своей женой Еленой Санаевой. Но это я сейчас так понимаю, а тогда они для меня были лисой Алисой и котом Базилио, абсолютно. Я совсем не отделяла тогда актеров от персонажей. И когда лиса Алиса посмотрела на мои красивые тапки, которые мне мама купила: подошва черная, резинки синие, и спросила: «Ой, а где вы такие тапки купили?» — меня это просто поразило! Оказывается, лиса Алиса — человек… Я тогда совсем наивным ребенком была, лет в десять-одиннадцать еще в куклы играла.
— Тогда в ДЛТ (Дом ленинградской торговли, знаменитый универмаг. — Прим. ред.) появились Барби, и я стала о них мечтать. Они продавались за какие-то сумасшедшие деньги, которых тогда, конечно, ни у кого не было. И мы ездили в этот ДЛТ, как в музей, просто посмотреть. Но однажды папа на какой-то праздник купил мне Барби — это было прямо событие!
— Ваш отец был коком, ходил в долгие плавания. А вы у него на корабле бывали?
— Когда папа приходил из рейса, корабль еще несколько дней стоял пришвартованным в порту, экипаж продолжал еще что-то доделывать до отпуска. А папа ходил кормить команду, и я ходила вместе с ним на работу. В порту я обследовала все, что только можно, и на корабле тоже. От машинного отделения до верхней палубы. Еще на кораблях всегда был бассейн, но к прибытию в Петербург вода сливалась, бассейн накрывался сеткой, и вот по этой сетке я ползала. Столько было удовольствия!
— Отец наверняка рассказывал вам какие-то истории про дальние путешествия.
— Много чего. И про День Нептуна, и про то, какие красивые закаты на экваторе, все это папа рассказывал. Он был во многих экзотических странах. Что-то из поездок привозил. Несколько раз даже животных. Как-то привез попугая, но мы отдали его в зоопарк, потому что он сожрал у нас половину кухни. Однажды папа привез маленьких обезьянок. Но я их даже не видела — наверное, была у бабушки. А мама быстро сориентировалась и обезьянок тоже куда-то подальше отправила.
— Интересная у вас была жизнь…
— Да, да. Мы с папой и с мамой жили очень интересно. Летом всегда уезжали в поход с палатками — на озеро под Петербургом. Ловили рыбу, готовили на костре. Счастье! В детстве мне нравилось придумывать какие-то волшебные миры. Мы росли в 80-е — начало 90-х, когда ничего в стране не было, но зато у меня один за другим появлялись воображаемые замки. У нас во дворе была насыпная горка, с которой мы катались зимой на лыжах и на санках, и старый заброшенный корт никому уже стал не нужен — вот это и был как бы мой замок. Еще я лазала по крышам... Какие-то совершенно дворовые истории были у меня, я всегда вела себя как мальчишка.
— Счастливое детство на самом деле. Абсолютно свободное.
— Конечно. Современным детям этого, безусловно, не хватает. В первом классе я решила, что в песочнице должен быть фонтан. Вооружившись лопатой и ведром, я стала выкапывать из песочницы песок. Делала это несколько часов, пока какие-то люди не сказали родителям: «Успокойте своего ребенка, наконец». Я придумывала какие-то свои игры. В моем детстве не было пазлов, так я сама себе их придумала. Мы выписывали детский журнал, я разрезала страницу на множество кусочков, смешивала это, а потом собирала. Еще мне нравилось придумывать игры на свежем воздухе. После фильма «Тимур и его команда» я подрядила подружек, и мы ходили и спасали все, что можно спасти. Какие-то пожары ботинками тушили, за что, естественно, потом получали от родителей за сожженные подошвы.
— И что, кого-то вы действительно спасли?
— Птенца какого-то спасли. Я его притащила прямо в сброшенном гнезде, и мама разрешила оставить его у нас. Мы с ней его выхаживали… Потом мы со взрослыми еще вытащили котят из шахты лифта. А куда их девать? Ну, устроила им за лифтом, в узком пространстве между окном и шахтой, дом. Выхаживала их, пока они не выросли и не стали самостоятельными. Соседи меня ненавидели, потому что из-за лифта все время раздавалось кошачье мяуканье.
— Вы ведь в детстве жили не в центре города?
— С первого по пятый класс я жила с родителями на севере Петербурга в спальном районе, там было где разгуляться. Но в центре я бывала практически каждый день. Мой Петербург — это, безусловно, набережная Лейтенанта Шмидта на Васильевском острове, там, в помещении храма Успения Пресвятой Богородицы, приспособленном в советское время под спортзал, я занималась фигурным катанием. Один раз в день мы с мамой ездили на этот каток через весь город на автобусе. Иногда нарушали спортивный режим: заходили в пышечную возле автобусной остановки у метро «Балтийская». Это было прекрасно!
— Когда вам исполнилось 14 лет, у вас появился еще один адрес, куда надо было регулярно ездить, — университетский театр. Как вы туда попали, туда же не брали людей моложе двадцати лет!
— Я просто пришла туда с подружкой, и мы сказали: «Хотим к вам». После чего нас взяли. Там действительно занимались люди совсем взрослые, не знаю уж, почему педагоги сделали для нас исключение. Театр находился на Галерной улице. Я ее тоже очень люблю, там фантастически красивые дворы и Новая Голландия буквально через Адмиралтейский канал. И сама Галерная, конечно, безумно красивая улица. Как приключение воспринималась просто поездка туда, то, что мы ездим одни. А ведь добираться было не так-то просто, метро там рядом нет. Три раза в неделю после уроков мы ехали до Гостиного Двора и потом еще двадцать минут шли пешком, с шести или с семи вечера часа три занимались. Заканчивали часов в десять. На улицу выходишь — темнота…
Но я тогда для себя открыла какие-то новые места. Например, Конногвардейский бульвар, он идет от площади Труда до Исаакиевской площади, очень красивое место, особенно осенью. Не знаю, правда ли, что Александр Сергеевич там гулял. Если честно, я в этом не уверена, но эти места для меня почему-то ассоциируются с Пушкиным.
— А потом маршрут снова изменился, вы поступили в театральный институт на Моховой.
— Да. Первые два курса я почему-то ездила туда до станции метро «Гостиный Двор» и оттуда шла довольно долго пешком, потому что Моховая тоже находится в отдалении от всех станций метро. Первые два года я ходила по Малой Садовой улице. После разрухи 90-х ее восстанавливали. А возле театра Акимова даже сделали какую-то удивительную подогреваемую мостовую, которая никогда не покрывается льдом, установили там фонтан с шаром, и это была такая достопримечательность. А во дворах появились даже какие-то скульптуры, первый стрит-арт. Мне казалось, что я нахожусь в центре мира, в центре жизни.
Потом я стала добираться в институт то от «Владимирской», то от «Сенной...». Это места Достоевского, и я шла пешком или ехала на трамвае по совсем другому городу… Потом в моей жизни появился БДТ, и Владимирская, Достоевская и Сенная стали родными местами навсегда. Этот театр — мой второй дом. Я служу в БДТ уже 15-й сезон. У меня там в гримерке есть даже халат и тапочки.
— Несколько лет назад я делала интервью с Алисой Фрейндлих, и она рассказывала, что, когда трагически ушел Товстоногов, у всех был шок, неожиданная большая потеря, и в театре даже устраивались спиритические сеансы, вызывали дух Товстоногова. Есть легенда, что дух Товстоногова до сих пор живет в театре. Вы как-то его ощущаете?
— У нас в репетиционном зале висит его огромный портрет — удивительное фото, которое, как мне кажется, меняет настроение в зависимости от ситуации. Он всегда очень странно смотрит на тебя. Когда что-то не получается, мне кажется, в его глазах я читаю: «Ну ладно, все будет хорошо». А когда какой-то конфликт, мне кажется, что он говорит: «Перестаньте, хватит…» Репетиционный зал находится ровно над сценой, выше этажом, по размерам абсолютно такой же, как сцена. И конечно, там определенная атмосфера. Честно скажу, вечером одной там не очень... У меня бывали какие-то случаи, ощущения, что кто-то в зале есть, кроме тебя. Или вдруг задник колышется странно, как будто за ним кто-то пробежал. Может быть, это просто ветер, но фантазии, конечно, рисуют совершенно другое…
— Петербург для многих город таинственный, а еще депрессивный, тяжелый…
— Я не считаю Петербург депрессивным. Для меня это город солнца. В Петербурге много прекрасных мест. Фонтанка для меня место радости всегда. Когда мы с мужем гуляем, обязательно едем в центр.
— Вы встретили своего будущего мужа еще в школе, а поженились только этим летом. Знаю, свадьба была необычная — вы были только вдвоем, одеты в джинсы, кожаные куртки и белые майки. Абсолютная камерность…
— Мы выбрали загс в непафосном месте — на Московском проспекте, похожем на Москву своим сталинским ампиром. Нам не хотелось Дворцов бракосочетания, шумихи и вот этого всего. Мы просто пришли в загс к 11 утра, никого, кроме нас, там не было. С утра пошел дождь, хотя накануне было солнце и на следующий день тоже солнце. Мы заехали по пути выпить кофе в нашей привычной кофейне, куда всегда заезжаем. Приехали, нас встретила женщина у входа, проводила в зал. Все время надрывался телефон, потому что Егору звонили по работе. Девушка, оформлявшая документы, уже смотрела на нас с укором, говорила: «Можно хотя бы послушать, что я вам скажу!» И она как-то от души нам сказала напутственные слова, не заученным текстом «дорогие брачующиеся»… В этот момент по радио играл Стинг. Потом мы, уже мужем и женой, поехали позавтракать, выпили праздничный фреш. И разъехались по своим делам, а вечером поужинали в прекрасном грузинском ресторане. Все было очень просто. Мы делали то, что любим делать каждый день.
— Ваши отношения после загса как-то изменились?
— Честно говоря, нет. За эти десять лет совместной жизни ничего не изменилось совершенно. И, мне кажется, это очень здорово. Это значит только одно: мы уже так ответственны друг за друга, что больше невозможно. Единственное, что после росписи появилось, — новое место в Петербурге, с которым связано счастливое воспоминание. Когда мы мимо загса проезжаем, говорим: «Вот, мы тут женились». Хорошее место.
— Карина, а это правда, что много лет каждый день вы бегаете в одном и том же парке по утрам? Наверное, после выхода «Мажора» это труднее, вы ведь стали мегапопулярной…
— В парке утром меня практически никто не трогает. Но потом, бывает, люди пишут: «Видели вас сегодня на пробежке, но решили не подходить». Все-таки, я думаю, большинство петербуржцев понимают, что не стоит посягать на личное пространство. Хотя бывают разные случаи. Мне однажды в магазине кассир сказала: «Слушайте, на экране-то вы гораздо старше, а в жизни ничего, молодая». Я не знала, что ответить. Это издержки профессии, все считают, что если ты живешь у них в телевизоре, то тебе можно сказать что угодно.
— Но знаете, кассирша ведь права, вы удивительно юно выглядите…
— Иногда это дает странный эффект. Ко мне, бывает, клеятся 16-летние подростки. Я теряюсь и ощущаю, как будто мне 13 лет. При этом думаю: «Он бы мог быть моим сыном, если бы я родила в 19 лет». Просто у меня такая генетика. Мама прекрасно выглядит. Никто не верит, что она не моя старшая сестра. К счастью, это и мне передалось. Я на самом деле очень рада, когда на экране удается выглядеть хотя бы на свой возраст. Бывает, меня приглашают на кастинги на роли каких-то женщин, которым 35—40, я прихожу, а мне говорят: «Простите, Карина, сколько вам лет?!» — «Тридцать пять». — «А выглядите вы как-то совсем не на свой возраст…» Я говорю: «Подождите-подождите! А как же магия грима, магия света в кино?» Мне уже давно неинтересно играть 16-летних девочек.
— В новом «Мажоре» ваша героиня беременна, ей уже явно не шестнадцать. Она могла бы взрослеть и взрослеть, но, судя по последней серии этого сезона, продолжения не будет?
— В последнем кадре последней серии наших с Пашей героев убивают. Это так красиво снято! Мы вдвоем умираем, как в «Ромео и Джульетте», абсолютно шекспировский финал. Думаю, да, на этом все и кончится и четвертого сезона не будет, если создатели сериала не придумают какую-то мегареинкарнацию, конечно. Вообще, это нетипично для российского кинематографа, когда главных героев убивают в конце. На моей памяти так было только с комиссаром Каттани в итальянском «Спруте», но это не российский кинематограф. А в нашем кино обычно все живут долго и счастливо… Если честно, я со страхом ждала последней серии 15 ноября. Понимала, какие эмоции выльются в нашу сторону и что зрители будут бунтовать. Будто это мы сами писали сценарий. Но что поделаешь, у зрителей случилось потрясение.
— Карина, скажите, а что ждет ваших зрителей кроме «Мажора»?
— Есть несколько отснятых проектов, выхода которых я жду. Называть их я пока не буду. Это пара сериалов и один полный метр. В данный момент нигде не снимаюсь, читаю сценарии, и пока, к сожалению, ничего интересного. Жду чего-то стоящего. Но театральная жизнь кипит. Мы выпустили два эпизода первого театрального сериала «Три толстяка». Режиссер Андрей Могучий. Вероятно, будет и третий эпизод. Конечно, фантазия Андрея Анатольевича — это что-то невообразимое. Подобного зрители в Петербурге точно не видели. На сцене огромное количество людей, спецэффектов, настоящий канатоходец балансирует над зрительным залом. Как сказал мой младший брат Сережа, это круче, чем китайский цирк.
0
25.00
