ТОП 10 лучших статей российской прессы за
July 6, 2023

— Ольга, сейчас на канале «Россия» идет детективный сериал «Все как у людей. Продолжение», в котором вы играете майора Следственного комитета Киру Ардову. Как готовились к этой роли?

— Я не первый раз играю следователя, так что какой-то опыт у меня уже был. Дело не только в профессии персонажа. Когда получаю роль и готовлюсь к съемкам, у меня сам собой изнутри запускается некий процесс: непроизвольно подглядываю за людьми, чтобы потом какие-то их черты привнести в образ. Такое наблюдение — уже профессиональный рефлекс. В случае с Кирой был такой случай: еще до съемок в первом сезоне «Все как у людей» я зашла в МФЦ. И меня очень впечатлила женщина-полицейский, которая выдавала мне документ. Я подумала, что могу у нее что-то взять для моей Киры: жесткую манеру общения, твердый взгляд…
— Где проходили съемки?
— Некоторые сцены в павильоне в Москве, но основная часть — в Тарусе. Там потрясающие пейзажи, особенно между Тарусой и Поленово — изумительный кусок Оки. Ландшафты меня так впечатлили, что я даже купила там маленький кусок земли. Правда, потом поняла, что ошиблась: все-таки далековато от Москвы. В итоге мы строимся в другом месте.
— А как вам работалось с Дмитрием Ульяновым? Ведь его героя-оперативника связывают с Кирой сложные отношения — и профессиональные, и личные…
— Работалось прекрасно! Мы же с Димой и до этого снимались вместе — в сериале «Зверобой», так что на площадке мы уже сложившаяся пара. А познакомились еще раньше, когда я училась в Щукинском училище, а Дима был артистом Театра Вахтангова.
— Что для вас было самым сложным в работе над этим сериалом?
— Я не люблю сцены с оружием, стрельбой, весь этот шум. А психологически трудными были финальные сцены, в которых моя героиня, как Эркюль Пуаро, должна собрать главных участников истории и объяснить, кто и что натворил. В таких эпизодах я должна «держать» всю сцену, а это непросто. В этой истории моей героини вообще очень много — она просто вез­де! При этом сериал снимался не подряд, не хронологически. Сегодня работаем над сценами из восьмой, первой и третьей серий, завтра — из пятой и второй. Если у нас объект «ресторан», то снимаем все сцены, которые там происходят в течение 16 серий. Поэтому приходилось постоянно держать в голове огромный объем информации: какое состояние у героини в данный момент, что она знает, а что еще нет. Надо было сконцентрироваться и четко помнить, кто, кому и что сказал, подлил в бокал, передал в руки. Это сложно. У меня не аналитический ум; математика, логика — это не для меня. В какие-то моменты в моем мозге какой-то коллапс происходил! Но я очень прониклась этой ролью, могу сказать, кусочек души в нее вложила.
— Роли часто требуют освоения новых навыков. Чему вы научились благодаря разным проектам?
— В сериале «Богиня прайм-тайма» — водить автомобиль. В «Черных кошках» — говорить на немецком, а для меня это очень сложный язык, как японский. Учила его с носителем, старалась, но мне кажется, вышло не очень. А после того как съемки закончились, иностранные слова мгновенно вылетели у меня из головы.
Сейчас в картине Александра Котта играю летчицу. Меня и других актеров настоящий военный летчик учил управлять самолетом конца 60-х годов. Так что теперь я знаю, какие рычаги и тумблеры надо нажать, чтобы поднять такой самолет, как его держать на высоте. Еще в одной ленте осваивала деревенский быт во время войны: как правильно достать из печи ухватом горшок с кашей и все такое. В детстве я бывала в деревне, но для съемок пришлось овладеть деревенскими «инструментами» по-настоящему.
— Какие съемки считаете самыми экстремальными?
— Смотря что считать экстримом. На днях снималась в Минске, и меня всю искусали комары, а в конце смены еще и пчела. На природе мы часто то мерзнем, то, наоборот, страдаем от жары. В павильоне вроде бы проблем не должно возникать. В фильме, где я играю летчицу, макет самолета стоял в павильоне. Но было лето, а мы снимали зимние сцены! Мой летный костюм весил килограммов десять: меховые штаны, тяжеленная кожаная куртка, шлем. Наденешь такой наряд, и через полчаса уже мокрая! А в 2010 году, когда под Москвой горели торфяники, я снималась в сериале «Дежурный ангел». На улице +40, а моя героиня в осенних туфлях, джинсах и кофточке — я просто умирала от жары...
— Парадокс — почему-то на экране мы не видим вас в профессии, которой вы прекрасно владеете. Вы же балерина!
— Ну, пару раз балерину я все-таки сыграла, правда, оба раза бывшую. Андрей Андреевич Эшпай в «Детях Арбата» придумал моей героине целую биографию: девушка училась в хореографическом училище, но ее отца репрессировали, поэтому карьера в театре не случилась. В одной сцене — с Евгением Цыгановым — я даже надеваю балетные туфли. В другом сериале становлюсь к балетному станку. Но балерина у меня там получилась весьма упитанная, потому что незадолго до этого я родила сына Федю.
А вот сериал «Балет» и фильм «Большой» почему-то прошли мимо меня. Когда началась подготовка к «Большому», даже решилась позвонить кастинг-директору картины: впервые в жизни сама попросилась на прослушивание. И услышала: «Оля, мы о вас знаем, но для вас нет роли. У нас либо очень пожилые героини, либо очень молодые. А вы — в серединке». В общем, подвинуть с роли Алису Бруновну Фрейндлих я не решилась. (Смеется.) Так что пока свой хореографический опыт на экране проявить не удалось. А жаль, ведь танцевальный возраст быстро уходит…
— А как в вашей жизни случился балет?
— Во многом это была мамина мечта. Она всегда хотела танцевать, но ее родители отговорили, и мечта не сбылась. А мне, еще когда в родном Донецке я ходила в детский сад, все в один голос советовали заняться хореографией. Я всегда была худенькая и гибкая. Сначала меня отдали на бальные танцы, но там нужно приводить с собой партнера, а у меня его не было. И я стала заниматься художественной гимнастикой. В Киеве, куда потом переехала наша семья, меня взяли в школу знаменитой Ирины Дерюгиной, и я стала кандидатом в мастера спорта. Но я боялась предметов, отшвыривала, а не ловила булавы, мне казалось, что они меня сильно ударят. А главное, у меня не было нужных для спорта амбиций. Когда я выступала на своем первом турнире и шла первой, на последнем этапе испугалась и вместо переворотов через голову выполнила колесо. В результате съехала на четвертое место. Мама стояла надо мной с ремнем, чтобы я преодолела свой страх. В итоге переворот я разучила (и сейчас его сделаю, если надо). Однако стремления побеждать, быть на первом месте у меня так и не возникло.
Но зато тренеры постоянно советовали маме, чтобы она отвела меня в хореографическое училище. И я сама этого захотела, это было уже мое осознанное решение. В 10 лет не было сомнений в том, что стану артисткой балета. Помню, у меня страшно заболело колено, меня водили по разным врачам, кое-кто из них говорил, что с балетом придется завязать. Но для меня это было невозможно. Слава богу, колено как-то само прошло...
У нас преподавала великолепный педагог Валерия Ивановна Сулегина, у нас был очень сильный класс (со мной училась будущая прима-балерина Большого театра Светлана Захарова). Еще за три года до выпуска главный балетмейстер Киевского теат­ра оперы и балета сказал: «Всех девочек из этого класса беру в труппу». Но я, получив диплом, поехала в Москву. И меня приняли в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко.
— Москва быстро вас приняла?
— Как у девочки из провинции, у меня было ощущение, что в Москве меня все полюбят, все двери передо мной откроются. Это было не так, однако я как-то справлялась. С одноклассницей, которую тоже взяли в «Стасик» — она там теперь педагог, — мы сменили несколько съемных квартир. Спасибо родителям, которые каждый месяц мне присылали по сто долларов, тогда это были приличные деньги, я их отдавала за квартиру. Потом директор театра выделил нам комнату в общежитии, которое представляло из себя огромную квартиру в сталинском «генеральском» доме на Гончарной улице в центре города. И на сэкономленные сто долларов, иногда голодая, а иногда подъедая что-то у соседей, я могла купить себе красивое пальто или туфли.
В театре я протанцевала два года, доросла до четверки цыганочек в «Эсмеральде». Но это было не то, чего я ждала. Я была хорошо выучена, крутила 32 фуэте и рассчитывала если не на ведущие партии сразу, то на сольные или хотя бы на то, чтобы оказаться среди 32 лебедей в главном русском балете. А я выходила в массовых сценах, например, в «Снегурочке». Там кордебалет, по сути — живые декорации: когда главным героям нужно передохнуть, он начинает «шевелиться» — танцевать. Надеваешь на утреннем спектакле сапоги, натягиваешь тулупчик и каждый раз думаешь: а я этого хотела? К тому же в кордебалете у меня, молодой артистки, не было своего места. Заболела Сидорова, которая танцует третьей во втором ряду, — меня ставят на ее место. Заболела Петрова, крайняя слева в первом ряду, — я танцую там. И каждый раз надо было суметь сориентироваться! На репетиции помогало то, что у девочек одежда разная: та — в белой футболке, эта — в синей шерстянке. Но на спектакле кордебалет одет одинаково. Однажды я побежала не в ту линию — думала, что с ума сойду. И до сих пор мне снятся страшные сны, что я не понимаю, куда надо бежать.
В театре было и много хорошего, интересного: я танцевала в «Ромео и Джульетте» в постановке Григоровича, Дмитрий Брянцев ставил с нами «Саломею». Но все-таки я чувствовала, что хочу чего-то другого. К тому времени мне удалось побывать на репетициях в «Сатириконе», и во мне зародилась смутная мечта стать актрисой. Я понимала, что это странно: столько лет отдать балету и вдруг бросить профессию, чтобы попробовать поступить в театральный институт. И все знакомые меня отговаривали от такого шага. И вот однажды еду в мет­ро со знакомым танцовщиком, который учился в ГИТИСе на балетмейстера. Он говорит: «А ты не хочешь попробовать поступить к нам в вуз? В этом году Фоменко набирает». Я удивилась: где Фоменко и где я? Но потом решила: а почему бы не попробовать?!
Педагог, с которой я начала готовить программу, в меня не очень верила, так и говорила: «Мне кажется, это полный бред...» Но мне дико повезло: в «Щуке» меня разглядел Родион Юрьевич Овчинников, который, минуя туры, отправил меня на конкурс! Он сказал: «Только полностью поменяй программу и обкатай ее во всех других вузах». Ну я и поперлась обкатывать. В ГИТИСе, где мне очень понравился дворик, я успела только открыть рот — и тут же услышала: «Спасибо!» В «Щепке» прошла на второй тур. Но в назначенный день у меня в театре был спектакль. Золотовицкий брал меня в Школу-студию МХАТ, но предложил платное отделение (у меня тогда не было российского гражданства). В итоге я поступила в Щукинское.
— С какими сложностями столкнулись во время учебы?
— Вы будете смеяться, но у меня была тройка по танцу! Мой мастер Овчинников еле уговорил нашего педагога по сцендвижению Андрея Борисовича Дрознина в дипломе все-таки поставить мне четыре. С самого начала я не понимала, зачем мне тратить время на танцы, если я в этой области профессионал. Вот в области литературы у меня были реальные пробелы — мне бы на книжки время тратить. Я сопротивлялась сильно, в связи с чем возник конфликт с Дрозниным. В итоге от уроков танца меня освободили, зачли диплом хореографического училища. Но потом решение изменили. И я приходила на урок танца и изображала из себя педагога. К удовольствию однокурсников, тянула им мыски, выворачивала стопы — в общем, измывалась над ними. (Смеется.)
В первый год я не совсем понимала, что надо делать: пребывала в состоянии некоего расслабленного наблюдения, этюды особо не показывала. У меня было ощущение, что я... развлекаюсь. Ведь в театре я взяла академический отпуск (директор посоветовал так сделать), по-прежнему жила в театральном общежитии и в случае чего всегда могла вернуться на прежнее место работы. В результате чуть не вылетела из училища. А потом новая профессия засосала, как пучина, я поняла, что это не развлечение...
— Почти все «щукинцы» после училища мечтают работать в Театре имени Вахтангова...
— А я нет. Может, оттого, что я была не очень «насмотренная». В Вахтанговском мало видела спектаклей, ходила только в «Сатирикон» и в «Табакерку». А когда для нашего курса показали легендарный спектакль Петра Наумовича Фоменко «Без вины виноватые» с участием Юлии Борисовой, Людмилы Максаковой, Михаила Ульянова, Юрия Яковлева, Вячеслава Шалевича, я... проспала полспектакля. Мне тогда показалось это нафталином! Когда было обсуждение постановки с педагогами, все однокурсники восхищались спектаклем, а я думала: «Видимо, чего-то я не понимаю». Это моя провинциальность, моя глушь тогда лезли из меня изо всех дыр! Сейчас не могу понять, как могла спать на таком спектакле!
В общем, работать в Театре Вахтангова я не очень-то и хотела. Может, поэтому так легко туда и попала (что в жизни нередко бывает). К слову, и с кино нечто подобное получилось. Я и не думала о кино, но на третьем курсе у меня в кармане уже была бумажка, подписанная нашим ректором Владимиром Этушем для «Мосфильма», — освобождение от занятий на месяц! И в первом же фильме — «Смерть Таирова» — мне повезло оказаться рядом с великими: Михаилом Козаковым, Аллой Демидовой, Алексеем Петренко, Александром Лазаревым. Вокруг были эти монстры, глыбы, и все, что я могла, — как губка впитывать.
— Знаменитый вахтанговский спектакль вас тогда не вдохновил. А какие постановки впечатлили?
— Тогда в Москве прошла театральная олимпиада, на спектакли которой мы, студенты, умудрялись проникать без билетов. Это был космос! Неизгладимое впечатление произвел «Отелло» Някрошюса. Я ощутила, что есть он, живой театр. А еще увидела на самостоятельных отрывках в Щукинском училище сцену из чеховских «Трех сестер», которую поставил молодой режиссер Паша Сафонов…
— Теперь Павел Сафонов — известный театральный режиссер, ваш муж и отец троих ваших детей — двух дочек и сына...
— Ну, в тот момент до этого было далеко! Я просто хотела с ним поработать. И донимала Пашу: ходила за ним, чтобы он сделал со мной отрывок. Он сдался, хотя я, наверное, тогда была ему не очень интересна. Он со мной сделал сцену из «Месяца в деревне» Тургенева. И так удачно, что Овчинников предложил Паше составить по этому же произведению дипломный спектакль (в нем, кроме меня, играли Гриша Антипенко, Петя Федоров, Саша Ребенок, Слава Манучаров). Нам часто было негде репетировать — это же самостоятельный проект, которого нет в расписании, сложно было найти аудиторию. Но мы справились, и получился спектакль «Прекрасные люди», о котором очень тепло отзывался Владимир Абрамович Этуш.
Так Паша стал моим проводником в Театр. Потом был Владимир Владимирович Мирзоев, который на третьем курсе взял меня в вахтанговский спектакль «Лир». Главную роль в нем играл Максим Суханов, Шута — Виктор Иванович Сухоруков, а я — Корделию.
— Вот это карьера пошла!
— Но при этом в Вахтанговский театр после училища меня не пригласили. Так как я уже полтора года играла там в «Лире», худрук Михаил Александрович Ульянов, видимо, был уверен, что я уже в труппе. Зато меня пригласили в «Ленком». Но вскоре на бульваре я встретила Мирзоева. Он спросил: «А вы сейчас где?» — «Да нигде. Берут в «Ленком». А он: «Вы будете там танцевать». Действительно, на показе в «Ленком» наибольшее впечатление произвела моя хореографическая подготовка. Было немного обидно: я четыре года отучилась, чтобы опять пойти танцевать, вернуться туда, откуда ушла?! И тут Мирзоев говорит: «Идите ко мне — мне дают Театр Станиславского». Но Мирзоев вскоре оттуда ушел, и спустя какое-то время и я тоже ушла...
Сейчас в стационарных театрах работаю как приглашенная актриса. Мне нравится играть то, что выбираю сама. Я сотрудничаю с Театром сатиры — занята там в «Платонове» в постановке Паши, с «Театром Луны», где играю в любимом мною спектакле по «Месяцу в деревне» — Паша перенес туда свою постановку. Как и на четвертом курсе, играю Наталью Петровну. Но играю, конечно, с другим чувством, и спектакль звучит по-другому, и партнеры у меня теперь другие.
Кстати, восстановить «Месяц в деревне» было моей идеей. Когда худрук «Театра Луны» Евгений Герасимов предложил Паше поставить классику, муж отказался. Он в то время ставил «Самоубийцу» в Вахтанговском и решил, что не успеет сделать и вторую постановку. А я ему: «Подождите, секундочку! У вас, Павел Валентинович, есть один забытый спектакль!» (Смеется.)
— Чем вам так интересен образ Натальи Петровны?
— Каждый спектакль я для себя решаю — что такое любовь? И мне кажется, рано или поздно перед каждым встает этот вопрос. Это нечто громадное! И Паша как раз сделал спектакль про любовь, когда чувство больше, чем ему позволено быть в этом обществе...
— Вам очень повезло с мужем...
— Вы имеете в виду, что Сафонов только и делает, что ставит спектакли на Ломоносову? Ошибаетесь — он очень много без меня ставит. В этом сезоне мне повезло — вышел «Месяц в деревне». А предыдущий спектакль — «Платонов» — был четыре года назад!
— Ольга, а вы дома работу с мужем обсуждаете?
— Да, ведь процесс работы над спектаклем после выпуска не останавливается. И когда у меня есть возможность «достучаться до тела», когда оно рядом, я ею пользуюсь. И сам Паша после спектакля начинает делать мне бесконечные замечания: «А что вот это? А вот тут? Ты понимаешь, что ты здесь не так…» Говорю: «Умоляю тебя, я и так устала! Можешь от меня отстать сейчас? Пожалуйста, давай мы об этом поговорим в другой раз». Причем за всех участников спектакля отвечать должна именно я, во всем виновата я.
— В театре вам пришлось какое-то время искать свое место. А вот в кино уже одна из первых ролей — Киры в сериале «Не родись красивой» — принесла вам, как и всем актерам этого проекта, невероятную популярность…
— Никак не ожидала, что эта история так выстрелит... До этого снималась в сериале «Богиня прайм-тайма» у Сережи Попова. В перерыве пила с Сашей Дьяченко в буфете «Останкино» кофе. Над стойкой беззвучно работал телевизор, показывали заставку какого-то сериала — возможно, «Бедной Насти». И я сказала Саше: «Туда, в сериалы «АМЕДИА», — никогда» А он: «Оля, не зарекайся». И буквально через два дня приходит предложение попробоваться в новый проект кинокомпании «АМЕДИА» под названием «Не родись красивой». Посмотрела, а там серий 150! Решила: «Не пойду...» Но пошла, поскольку знала Александра Назарова, который стал режиссером-постановщиком проекта. С первого кастинга я сбежала. Меня испугал этот киносъемочный «завод», количество камер. В общем, развернулась и ушла. Но Назаров мне перезвонил: «Ты куда исчезла?» Я вернулась...
— Когда вы впервые ощутили, что стали популярной?
— Режим съемок был очень напряженный: шесть дней в неделю мы проводили на площадке по 12—14 часов. Работали почти «с колес»: иногда сегодня доделывали серию, которая шла в эфир завтра. Можно сказать, мы буквально жили на съемочной площадке. И не представляли, что происходит за стенами студии, какой резонанс сериал получил.
И вот в перерыве — выдалось часа три — я поехала в центр, в магазин. Решила зайти в кафе за кофе. Открыла дверь, и вдруг все люди, которые там обедали, стали меня рассматривать, забыв про еду. И тогда я четко поняла, что больше себе не принадлежу. И закрыла дверь, так и не смогла войти в кафе. Шла по улице и думала: «Вот и популярность пришла».
Вскоре иду по бульвару, а человек реально показывает на меня пальцем. Я так растерялась, что показала ему язык в ответ. И еще чуть позже мы с Юлей Такшиной поехали покупать подарки к Новому году своим половинкам (на тот момент сериал шел уже месяца три). Зашли в большой торговый центр на «Курской» и вскоре выбежали оттуда. Потому что реакция людей на нас была невероятная! К тому же эффект усилился, потому что нас было двое.
— По-моему, этот сериал до сих пор не забыли...
— Да, вы правы. На днях села в самолет, и тут в салон заходит Раиса Ивановна Рязанова, моя любимая актриса. Я не видела ее сто лет и аж вскрикнула от радости: «А-а-а!» Мы пообщались. Потом Раиса Ивановна пошла на свое место, а моя соседка спрашивает: «Это же Рязанова?» — «Да». — «А вы Ломоносова?» — «Ну да». — «Моя мама так любит сериал «Не родись красивой»!»
— Как вы думаете, почему случился такой успех?
— Сошлось все: и актерская команда, и Александр Назаров, который с собой привел молодых ребят, — они все вместе в том скудном сценарии находили драматургию, вроде бы одну и ту же сцену, ситуацию придумывали сделать по-разному. Что-то предлагала я сама. Снимаясь день за днем, уже хорошо знаешь свою героиню, последовательно строишь образ.
Если бы мы сделали просто очередную кальку колумбийской теленовеллы, то в нашем менталитете это не сработало бы. Там все просто: эта героиня хорошая, та — злодейка. Мы попытались сделать образы более объемными. Когда мы с Назаровым обсуждали образ Киры, он сказал: «А почему ты считаешь, что она отрицательный персонаж? У Киры забирают мужчину, которого она любит со страшной силой!» Когда так подходишь, характер героини становится интересней, многогранней...
Честное слово, поначалу я думала: «Как люди могут это смотреть?!» Я же сама не смотрела сериал, как и многие фильмы со своим участием, потому что всегда расстраиваюсь, когда вижу себя на экране: мол, здесь не так сделала, и здесь не так. А потом я все-таки увидела из «Не родись красивой» какие-то кусочки. И поняла: это хорошая работа, мне за нее не стыдно.
— Ольга, вы не только много снимаетесь в кино и играете на сцене. У вас еще трое детей! Расскажите, чем они занимаются?
— Нашей старшей дочке Варваре 16 лет, с прошлого года она занимается в знаменитой Академии русского балета имени Вагановой в Санкт-Петербурге. Перешла в пятый класс, а всего там учатся восемь лет.
— Не страшно было отпускать девочку учиться в другой город, жить в общежитии?
— А разве у меня были варианты? Варя захотела. В Москве она училась в училище Михаила Лавровского. Но мечтала о Вагановке. Мы съездили, показались, и ее взяли! Если честно, очень не хотелось отпускать ребенка. Но она настолько уперлась, что не слушала мои доводы и не реагировала на мои слезы. И, конечно, я понимала, что если уж учиться этой профессии, то именно там, другого не дано. Сначала мы все очень скучали без Вари, и сейчас скучаем. Я заходила в ее комнату и плакала, потому что комната была пустая, без ее вещей.
— Как часто теперь видите дочь?
— Мы стараемся при малейшей возможности ездить к ней. Когда я недавно снималась в Питере, мы жили с ней вместе… А сейчас дочка здесь, в Москве, на каникулах.
— Как Варя приспособилась к жизни вне семьи?
— А она у нас самостоятельная с рождения, очень рассудительная, все умеет расставить по полочкам. Она одна ездила на занятия через пол-Москвы (училище Лавровского находится далеко от нас), возвращалась домой поздно, и это ее вообще никогда не пугало. Сейчас проще: в Вагановке она живет в общежитии, которое располагается в здании училища. Но все равно в Питере она ездит, куда ей надо. Ей 16 лет, а с этого возраста родители могут написать разрешение на самостоятельный выход из училища, передвижение по городу...
Когда Варя жила в Москве, она любила закрыться в своей комнате, чтобы ее не доставали родители. А сейчас она стала гораздо больше дорожить семьей. Видимо, ей нас так не хватает, что для нее очень ценно проводить время с нами. И с Федькой она теперь по-другому себя ведет, и с Сашей.
— А чем сейчас ваши младшие дети занимаются?
— Младшая дочь Саша учится в музыкальной школе, поет в хоре, ходит в актерский кружок, занимается современными танцами и фигурным катанием — она его обожает, дома на паркете скачет, круги нарезает, все пытается прыгать. Сейчас наконец-то она занимается с тренером, что ей безумно нравится. А Феде нравится все: он то мушкетер, то гардемарин, то неуловимый мститель. Очевидно, что сын очень музыкальный: на ходу ловит мелодии, тут же их поет, еще и сам сочиняет песни. Папа занимается его музыкальным образованием, и в свои шесть лет Федя знает The Beatles, Queen.
— Ольга, а почему все-таки ваши дети ни разу не снялись вместе с вами в кино, не участвуют в постановках вашего мужа?
— Сниматься?! Да вы что! Буквально на днях мне предложили Федора снять в одном проекте. А я сразу сказала: «Нет, нет, нет...» Мне кажется, что если Федя, с его обаянием, попадет в кино, то мы его там потеряем. По-моему, одной актрисы в семье пока достаточно. (Смеется.)