– По прилете вас встретит придурок с приветливым лицом – это водитель Джон – и мой секретарь-помощник Володя. До дома вас довезут часа за два. Машина такая же, как у вас, так что удивить тут нечем. Что говорить супруге, вы знаете лучше меня. Истерики и битье посуды вы переживете, думаю, не в первый раз. К тому же, как в том анекдоте про передаста, вы только передаете информацию. Я заказал вам в самолет ужин из Semifreddo и еще, на всякий случай, суши-сашими. На борту масса хороших вин и тяжелого алкоголя. Ах да! Вы же не пьете. На стюардессу можете не засматриваться: ее зовут идиотским именем Анти и она немка. Говорит, что у нее есть друг, и ничего больше не хочет. Еще на борту есть целая серия классных старых фильмов. В общем, развлекайтесь. Ну, кажется, все. Летите спокойно и удачи. Сразу позвоните – как там и что.
Мы разъединились. Я листал забытый кем-то журнал Paris Match и ждал, что объявят посадку. Передо мной на диване сидел благообразного вида старичок и с интересом разглядывал все вокруг.
Через какое-то время ко мне подошел охранник клиента, выходец из понятных структур, и свиристящим шепотом сказал:
– Александр Андреевич! Все рейсы задержат часа на полтора. Похоже, сам летит. Так что придется подождать. А можно попросить автограф на журнале «Татлер»? Мне ваши рассказы очень нравятся.
Я уныло уставился на циферблат Van Cleef на руке. Полтора часа еще тут Муму полоскать.
– Тысяча извинений, месье. Но я вижу, какой журнал вы читаете, и понял, что вы владеете французским языком. У нас уже минут пятнадцать нет ни одного вылета – что-нибудь случилось?
Я объяснил, что в нашей стране небо тоже бывает иногда занято, и предложил ему выпить со мной чашку кофе. Месье Дюбуа (так он мне представился) согласился на кофе и заказал себе вместо кофе кальвадос, а я – зеленый чай. Мы разговорились. Парижанин, но давно живет в Азии из-за налогов. Основатель транснациональной компании по установке аппаратов с пивом и мелкими бутылочками алкоголя. По всему миру, в маленьких и дешевых гостиницах. Дело в том, что практически во всех странах продажа алкоголя навынос лицензируется. А если поставить аппарат в холле гостиницы, то все в порядке. Таким образом получилось, что только в Западной Европе стоит около двух миллионов его железных продавцов. А в Азии и Америке? Вообще страшно сказать. Российский рынок очень интересен. К тому же месье Дюбуа любит все русское. Компании больше сорока лет. Как начинал? Очень просто. У него был двухзвездочный отель, и он решил поставить у себя автомат. Купил старый, который продавал шоколадки, переделал его и начал продавать пиво, маленькие бутылочки коньяка, виски, чипсы и прочую дребедень. Потом пошло-поехало. Правда, дети делом не интересуются. Старший – музыкант. Дочка – мама четырех детей и вообще ничего больше знать не желает, кроме того, чтобы держать своего мужа за...
– Есть такое выражение по-русски? Ах есть! Как интересно. А обозначает то же самое? А вы? Бизнесмен? Наверное, нефтяник, раз летаете своим самолетом? У меня Gulfstream. А у вас?
– Нет, я не бизнесмен. Адвокат. Коллекционер. Писатель. Радиоведущий. Гольфист. Актер кино. Завкафедрой. Дизайнер. Лектор. Наверняка что-то забыл. Самолет не мой, клиента. Лечу по его делам в Англию. Я жил в Париже много лет. И даже работал в маленьком отеле. Когда? В середине семидесятых. Можно сказать, был почти вашим коллегой. Нет, что вы. Я не пью. Извините и спасибо. А это... Долгая история. Правда интересно? Между прочим, все началось из-за коммунистической партии и любви женщины к любви.
Жарким молодым июльским утром я возвращался пешком от любимой девушки по стройным улицам Парижа. Денег на метро не было, да и летний город стоил того, чтобы его рассматривать более пристально. День начинался очень по-французски: с любви, чашки крепкого кофе и половины круассана. Я встречался с самой красивой девушкой в мире и писал книгу «Русские частушки и поговорки в переводе на французский язык и обратно». Короче, мир середины семидесятых принадлежал мне. Перекладывая в голове народное творчество, красивейшие строчки «Ничего я не боюсь. Я на Фурцевой женюсь. Буду щупать сиськи я самые марксистския!», я мистическим образом зачем-то сбавил шаг около метро «Вожирар». Где ко мне неожиданно обратилась тетка с кипой газет-толстушек в руке:
– Воскресный выпуск коммунистической газеты L’Humanité! Месье, возьмите, всего три франка, там вся правда о том, как нас угнетают -капиталисты, как на рабочем классе наживаются банкиры и политики. А еще там кроссворды и отдельная брошюра про футбол. Всего три франка.
Если денег у меня не было вообще, то времени у меня было немерено. Кроме того, я был новоиспеченным эмигрантом и поэтому считал, что с полным основанием могу вступить с толстухой в перепалку.
– Вы продаете газеты, а сами знаете, что такое железный занавес? А комсомольские собрания, на которые надо ходить в обязательном порядке? А…
Тетка смотрела как на психа, но меня несло все дальше и дальше. Через пять минут я решил устроить перерыв и закурил.
– Бедный мальчик... – сказала женщина с газетами, успев вставиться в перерыв. – А что ты делаешь в Париже?
– Ничего. К сожалению, ничего. Ищу работу. Любую.
– Послушай, я работаю горничной в отеле, здесь, через дорогу. Рядом. Хозяева, милые люди, ищут ночного портье. Работа с восьми вечера до семи утра. Отель для бедных приезжих и командированных. Прямо напротив русской церкви. В основном все к одиннадцати вечера ложатся спать. Закрываешь дверь и сам спишь на диване. Ну по телефону надо соединить кого-нибудь раза два за ночь. И то редко. Один выходной по понедельникам. Платят не ахти, но это же работа! А дальше посмотрим. Я еще спрошу у себя в партячейке, может, кто что знает. Интересно? Если да, постой со мной полчаса: надо еще несколько газет продать, и я тебя угощу кофейком. Идет?
Такого поворота событий я никак не ожидал. Поблагодарив средней прекрасности незнакомку, я забрал у нее половину идиотских газет и, надеясь на генетическую закалку продавца неважно чего, начал втюхивать печатную продукцию прохожим. Попытка донести до отдельно взятого представителя коммунистической партии краткий смысл борьбы Советского Союза за мир и дружбу между народами с помощью частушки «С неба звездочка упала прямо милому в штаны. Чтоб ему там все порвало – лишь бы не было войны!» не увенчалась успехом. Мой перевод был труден для понимания: «С созвездий в панталоны упала этуаль. Война мне не любима. Я на нее насраль!» Зато через час я был принят на работу очаровательной парой хозяев, которые заправляли маленьким отелем на улице Петэль прямо напротив русской церквушки.
Телефонный коннектор из тридцатых годов меня совершенно потряс. Провода и гнезда! Я чувствовал себя молодым очкариком-революционером, захватившим одновременно телеграф и телефон в бурлящем Петрограде.
– Здесь холодильник с пивом, кока-колой и другими напитками. Это для постояльцев. А вот кофе. Делать просто: сюда засыпать, сюда засунуть. Чашки здесь. Ложки, сахар и салфетки там. Туалет строил еще дедушка, основатель нашей династии. Туалет антикварный, но часто работает. Начинать можете сегодня. И еще одна вещь: два месяца придется поработать без выходных. Мы завтра уедем на юг. Но я начислю за выходные двойную ставку. Согласны?
Этим же вечером я стал ночным портье.
Англичанка смотрела в упор, как пистолет Макарова, и расстегивала три пуговицы на своем поло.
Первые три часа я осваивался в новом амплуа. Потом выдал последний ключ, досмотрел фильм по первому каналу и уснул на удобном диване, как сладкий зюмзик.
Приключения начались к концу недели. В час ночи вернулась хорошо поддатая англичанка лет сорока. Дама посмотрела внимательно на двадцатилетнего ночного портье, очевидно, прикинула в голове, что деться с места работы мне некуда, и, плюхнувшись за стол, попросила пива.
– И бутылку тебе за мой счет, – слегка икнув, произнесла мисс Вдупель. – Я тут первый раз в вашем Париже. Никогда не было французского романа. А ты хорошенький.
Шейный платок и летний свитер на голое тело не могли обмануть рыжую даму: ночной портье был типичным французом.
Поблагодарив плотоядную леди, я срочно ушел за свою стойку. Мисс Вдупель (или как там ее звали) все-таки пробудила во мне музу: «Низко склонились каштаны. Бродят фанфаны-тюльпаны. Визаж твой слегка в смятении не оставляет сомнения». Получился почти точный перевод с оригинала: «Ива над рекой стоит. Гнутая-прегнутая. По лицу я сразу вижу, что ты избанутая».
Между тем англичанка смотрела на меня в упор, как пистолет Макарова, и медленно расстегивала три пуговицы на трехпуговичном поло. Я решил, что евреи просто так не сдаются, особенно когда они русские и их принимают за французов. Но тут, к счастью, открылась стеклянная дверь отеля, и во вверенное мне на ночь лобби заглянул какой-то мужик, от которого тоже пахло не «Эвианом».
– Я вижу, у вас открыто. У нас в районе это просто праздник, что где‑то можно выпить пива. Я присяду?
Еще через десять минут осчастливленный озарением творчества ночной портье отеля писал: «Ветви каштанов сплетаются вновь и вновь. Миром правит синеватая мгла. Они не знакомы друг с другом, но знают и верят в любовь. Ведь только она такое сделать могла...» А под этим оригинал: «Ива над рекой стоит. Ветка к ветке клонится. Парень девушку имеет. Хочет познакомиться».
На свет, сигаретный дым и целующуюся пару заглянули еще два парня. Один попросил кофе, другой – Heineken.
В шесть утра я запер гостиницу и побежал в лавку, которая как раз и открывалась в это время, закупать все, что продал за ночь. Холодильник к тому моменту был богат только пустотой. Чистый заработок составил четыреста процентов. Ночной тариф и хорошее обслуживание должны быть оценены по заслугам.
На следующий вечер, проводив хозяев в отпуск, я приготовился к работе. Еще через неделю в меню были добавлены чипсы, орешки и тяжелый алкоголь (коньяк, мартини, водка, джин). Пришлось брать и помощницу на сэндвичи. Бизнес шел отлично. В будние дни народ был, но не так чтобы очень. Зато с пятницы…
Обычно к трем все расходились, мы убирали помещение, накрывали завтрак, и я спал еще несколько часов. Потом досыпал дома и писал, писал, писал. На заработанные деньги я приобрел пишущую машинку. Писать стало быстрее и легче. Производственные темы навевали соответствующее творчество: «Некий рассеянный старенький граф где-то посеял свой хронограф. Но нескончаем завод хронографа из-за возможностей старого графа». Изначально это была одна из любимых частушек дедушки: «Уронил в нее часы. Тикают, проклятые. Я их палкой завожу ровно на полпятого». Дедушка был известным московским гинекологом и собирал фольклор, связанный с профессией.
Я предложил ему сходить налево. Он ответил, что дешевым лево брезгует, а дорогое очень дорого.
В сентябре вернулись хозяева. И месье немедленно захотел дать мне выходной день, вернее, выходную ночь. Я продержался еще месяц, аргументируя энтузиазмом, любовью к работе и к ночной жизни отеля Pétel. Всегда надо говорить правду.
Но тот самый момент все-таки наступил.
– Ты знаешь, – сказал мне хозяин, – мы очень повздорили с женой. Я сегодня тебя заменю. Не хочу находиться дома. Да и тебе пора отдохнуть одну ночь. Какой же ты молодец. Три месяца без выходных! Герой!
Я предложил ему, вместо того чтобы заменять сегодня героя капиталистического труда, сходить налево. Он ответил, что дешевым лево брезгует, а дорогое очень дорого. Я готов был взять все расходы на себя, но он, рассыпавшись в благодарностях, расчувствовавшись от мужской руки солидарности, протянутой в такую нужную и трудную минуту жизни, со слезами на глазах отказался.
С грустью я посмотрел на место, где прошло мое становление как бизнесмена и предпринимателя, и вышел из гостиницы.
В шесть утра раздался звонок по телефону. Это был бессвязный вой и лепет про отсутствие лицензии на продажу алкоголя работниками гостиницы, что отель могли вообще закрыть, а также обидные антисемитские инсинуации.
Завершающие стихи книги дались мне довольно легко: «Нас выделяет древний обычай. Это одно из известных отличий. Чисто, красиво и даже уютно. Могу показать вам сиюминутно. Если вам что-то не по зубам, не обессудьте. Ваш Авраам». «Я евреев не люблю. Я в ладу с эпохою. Я их тут же узнаю по носу и по хрену».
А еще через пару дней я встретился с господином Флегоном из Лондона, владельцем издательства Flegon Press, и получил от него массу комплиментов, улыбок и мой первый литературный гонорар.
Месье Дюбуа долго смеялся, забавно тараща глаза и стуча себя по коленям. Мы повспоминали милый нашему сердцу старый Париж, но тут самолету моего внимательного и благодарного собеседника дали коридор. Старичок попросил у меня визитную карточку «на всякий случай», и мы попрощались.
Через месяц я неожиданно получил предложение стать совладельцем его компании – на пять процентов из расчета один символический доллар за весь пакет. Я решил, что это шутка, так как жалкие пять процентов стоили много миллионов, но к письму-оферте прилагалось еще кое-что.
Это была фотокопия старой, потертой (видимо, последней, находящейся в наличии) визитной карточки. На ней было напечатано уже немодным шрифтом: «Отель Pétel. Улица Петэль. Господин Жан-Франсуа Дюбуа. Владелец и генеральный директор». Номер телефона и почтовый индекс. А ниже подпись: «Рад был тебя видеть. Спасибо за гениальную идею. Если бы не ты, моя жизнь прошла бы на редкость бездарно. Пять процентов твои по праву. Жду тебя в Гонконге. Жан-Франсуа».
«Месье Жан-Франсуа любил метаморфозы. Бросал он лед в коньяк. А в кальвадос – мимозы». «Раз Иваныч невзначай сунул хрен в английский чай. В тот же миг все стало новым: хрен – английским, чай – хреновым». Жаль, господин Флегон ушел от нас несколько лет назад. Иначе я мог бы написать второй том обратных переводов.
«Никогда не поздно отдаться творческому процессу», – сказала пионерка Катя, играя в классики.
0
66.00
