Их совсем немного, тех художников, которые способны вернуть нас в детство из нашей «взрослой крепости», и Борис Диодоров из их числа. По-детски уютно в компании его трогательного, неуклюжего и добродушного Винни-Пуха; по-детски, заново осматриваешься во дворце у его Русалочки. А подземное жилище старого крота из «Дюймовочки» или прощание Герды с оленем в «Снежной королеве» в исполнении Диодорова — это не просто иллюстрации к сказке, это целый мир: с одной стороны, фактурный, достоверный, с каждым листочком, с каждым потертым башмаком, цветочным абажуром, и одновременно невесомый, волшебный, таинственный — разве не таков мир детства? Рассматривая диодоровские иллюстрации, ребенок попадает в такую «страну безусловного счастья», где добро обязательно побеждает зло. Но сказка символична по своей природе, и это стремление к безгрешной первоначальной чистоте и радости есть свойство человеческой души — не только ребенка, но и взрослого, и оттого уже взрослый почитатель творчества Бориса Диодорова сказал: «В эти иллюстрации хочется войти и там остаться навсегда».
Борис Аркадьевич работал главным художником издательства «Детская литература», но есть еще его иллюстрации к русской классике — Толстому, Блоку, Тургеневу. Переводчик народных рассказов Л. Толстого на японский язык сказал: «После рисунков Диодорова Толстой в переводе не нуждается». Верно. Потому что Диодоров находит такие образы, связи, ассоциации, что открывается внутренний мир толстовских рассказов или звучание блоковской поэмы, тургеневской прозы.
В браке Бориса Диодорова и Карины Филипповой, по их собственному выражению, «не было ни пустот, ни длиннот», им только не хватает времени, чтобы выговориться, наговориться друг с другом, а вместе они уже более сорока лет. Карина Диодорова — поэт, автор десяти книг, на ее стихи написаны песни, которые исполняли в советское время Шульженко, Зыкина, Пугачева, Кобзон. Есть поэты, которые вторгаются в жизнь, а Карина Диодорова в жизнь вслушивается, оттого многое слышит, многое сердцем прозревает, и эта мудрая сердечность открывается в ее стихах, эссе, воспоминаниях.
О времени и вере
— Вы пришли к вере в советское время, когда религия была официально запрещена. Как это произошло?
Борис Диодоров: Религия была официально запрещена, а меня бабушка в детстве водила в церковь, мы ходили в храм Илии Пророка (Илии Обыденного). Крестили меня в доме Ирины Анатольевны Тугенголд, маминой самой близкой подруги, она и стала нашей крестной. Я всю жизнь ощущал себя верующим человеком, пускай не часто, но ходил в храм и старался вникать в суть службы. Советское время на мое отношение к вере никак не повлияло, несмотря на всю трескотню атеистической пропаганды. Конечно, в то время свою религиозность незачем было афишировать — не секрет, что в церковь, особенно по праздникам, иногда приходили люди из органов, которые, стоя в стороне, подсчитывали прихожан, смотрели, кто как себя ведет, и докладывали об этом куда следует. Стукачей тогда опасались — за посещение храма в 60—70-е годы безжалостно пресекалась карьера, запрещались зарубежные командировки и встречи. Я до 1983 года был невыездным, почему-то все время запрещали. Можно сказать, в советские годы у многих было потаенное христианство.
Карина Филиппова-Диодорова: Мне никогда в детстве про Бога не говорили и в церковь меня не водили. Мое детство пришлось на 1930-е годы, в то время гонения на Церковь усилились — священников сажали и расстреливали, церкви разрушались. Уже позже я узнала, что в 1932 году декретом советского правительства была объявлена «безбожная пятилетка» и имя Бога должно было быть забыто на территории страны. У меня партийные родители, отчим был секретарем горкома, и никакого другого мировоззрения, кроме как атеистического, он придерживаться не мог. Бабушки все понимали и молчали. Это мое детство. Крестилась я позже. Все постепенно. Вот я сейчас написала стихи:
Пошли мне Бог достойно умереть
За то, что, уступая всем дорогу,
Училась тихо слушать и смотреть
Сама в себе ища дорогу.
Медленно наше поколение приходило к Богу. Боре повезло, что бабушка его водила. Для меня, особенно вначале, многое открывалось через неожиданность дел Божиих. Вдруг происходило что-то, и я размышляла: ведь это не может быть просто так, значит, это от Бога. Даже когда я была вдали от Бога, Он все время был рядом, предостерегая, иногда наказывая, иногда направляя. Я в 1958 году окончила школу-студию МХАТ и была приглашена в «Современник». Все так складывалось, как я говорю, «по лазоревому небу, да на розовом облаке». Но обстоятельства моей жизни повернулись так, что я оказалась в Барнауле. Можно сказать, что поезда, куда судьба выдавала мне билеты, буквально со второй или третьей остановки двигались без меня. Как умудрялась я из них выскакивать, и сама ума не приложу. Вместо «Современника» — по городам и весям России. В Барнауле был очень тяжелый период в моей жизни.
И как-то вижу там, на улице: собака ходит кругами там, где кончаются рельсы. Спрашиваю:
— А почему она по кругу-то ходит?
Мне говорят:
— Она слепая.
Что за прозрение случилось со мной! Это как знак: я была слепой собачкой там, в Барнауле, и ходила в тупике кругами. Таких знаков-подсказок в моей жизни было немало, и через них я почувствовала то, что называют Промыслом Божьим. В полной мере осознавать эти вещи я начала позже и даже написала потом книгу «Так не бывает». Вот так не бывает, а у меня бывает. И это со мной происходило.
Вот, например, у нас в доме на стене висит большая икона Тихвинской Божьей Матери. История ее появления в нашей семье особенная. В 70-е годы среди интеллигенции появилась вдруг совершенно безумная мода — многие тогда увлеклись спекулятивной продажей икон. После революции церкви стали закрывать, а ценные старинные иконы изымались из столичных и провинциальных храмов и либо продавались за валюту за границу, либо помещались в музеи. Конечно, их выставляли как произведения искусства, а не как святыни и предметы благочестивого почитания — ведь в то время советская идеология навязывала отрицательное отношение к иконе как к искусству религиозному, «опиуму для народа». Поэтому частное собирательство икон в советские годы было сведено к минимуму. Но после хрущевской оттепели среди интеллигенции появился интерес к национальной культуре, к русскому средневековому искусству. Тогда любые книги и сборники по этой тематике расходились мгновенно. А с другой стороны, антирелигиозная компания при правлении Хрущева привела к новым гонениям на Церковь — в очередной раз закрывались и разрушались храмы, в том числе в маленьких городах и удаленных селах. Многие государственные музеи пытались тогда спасти старинные иконы из этих храмов, сохранить их для своих коллекций.
Попадались и бескорыстные патриоты, которые организовывали экспедиции в отдаленные уголки нашей страны — в семидесятых по селам еще можно было найти много предметов старины. Но были и те, кто просто пытались заработать на перепродаже ценных икон, и это уже было за гранью закона. И вот достаточно интеллигентные люди обворовывали церкви или скупали за бесценок старинные иконы и продавали перекупщикам, а те через посредников переправляли их на антикварный рынок в Европе. Какой-то безумный иконный бум. Возможно, это совпадение, но три знакомых мне человека, которые в этом участвовали (не буду называть их фамилии, они достаточно известны) неожиданно умерли в относительно молодом возрасте (от 39 до 42 лет). Совершенно внезапные смерти — у одной саркома, у другого сердце, а третья сгорела на съемках.
Однажды в моем доме появился муж одной из этих троих умерших. Он пришел с просьбой приютить на время девочку, его дочь, которая осталась без матери, и почему-то принес с собой икону Богородицы. Я испугалась: нет-нет, икону я не возьму из вашего дома. Он говорит: это чистая икона, пожалей ее, посмотри, как она изуродована. На икону было больно смотреть — на золотом фоне нацарапаны нецензурные ругательства, правая сторона обрублена топором. Вот так икона появилась в нашем доме. Девочку мы приютили, но по неведомым причинам наш дом словно притягивал осиротевших детей. Спустя какое-то время умерла старинная Борина подруга, и два ее сына на несколько лет поселились у нас. Старший — художник, заканчивал Суриковский институт. Как-то он сам предложил: «Тетя Карина, можно я икону приведу в порядок?» И вот она новехонькая, прекрасная икона Тихвинской Божьей Матери. Год спустя Боря, листая церковный календарь, вдруг спрашивает:
— А ты знаешь, что такое 9 июля?
— Боречка, спасибо, что ты помнишь день моего рождения!
— Но главное, — он говорит, — это праздник Тихвинской иконы Божьей Матери.
Вот так! За одну сироту икона пришла в дом, за другого — возродилась, а затем через год открылась.
Потом, в течение всей моей жизни, я просто отмечала такие моменты. И поэтому я крестилась, поэтому я венчалась, поэтому я пришла к Богу.
— Вера меняет само устройство души человека. Вы это отмечаете в себе, в знакомых?
Борис Диодоров: Человек, наверное, как кочан капусты: верхние листики вянут, отпадают, а сущность все равно внутри. Мне кажется, много таких завядших листиков мы старались в течение жизни сбросить. Может быть, мы даже ранимей стали. Порой нас ранят некоторые поступки самых близких наших людей, и бывает очень трудно не обидеть обидевших нас, но мы этому научились.
У нас в жизни все свелось к очень простым понятиям — нужно действовать. Вот встал — и делай с молитвой, с Богом, и ложись тоже с Богом. Конечно, нелегко вот так сразу почувствовать — кому помочь, что изменить, но со временем Бог все подскажет, Он все сделает. Мы научились слышать те подсказки о «вещах невидимых», которые посылает Господь, и знаем, как осторожно нужно относиться к куче золота, которая лежит на дороге.
— Вы последнее поколение, которое знало дореволюционных людей. Что их отличало от советских? Христианский аристократизм в ком-то из своих знакомых видели? Как это проявлялось?
Карина Филиппова-Диодорова: У нас много знакомых среди дореволюционного поколения. Вот Александра Осиповна Виноградская, мать Ирины Николаевны Виноградской, знаменитого театроведа, которая создала уникальную «летопись» жизни и творчества Станиславского в четырех томах. Александре Осиповне было 90 лет. Статная, всегда хорошо ухожена, брошь на капоте. В магазине всегда стоит в очереди, и когда однажды какой-то мужичонка подбежал к кассе со словами: «Мне 70 лет, я без очереди», раздался ее строгий голос: «Молодой человек, а мне 90, встаньте, пожалуйста, за мной».
— Вы пережили атеистическое время, а сегодня можно говорить о религиозном возрождении в нашей стране?
Борис Диодоров: Я считаю, и не только я, но и близкие нам люди, что Россия может опять подняться провинцией. Мегаполис никогда не будет городом верующих людей. Здесь каждой твари по паре, здесь больше людей кочующих, деловитых. А в провинции церкви строятся, налаживаются маленькие фермерские хозяйства. И люди в провинции меньше заражены духом стяжательства, который так заметен в больших городах.
Карина, расскажи про своего Романыча любимого из нашей деревни.
Карина Филиппова-Диодорова: Романыч в советское время был председателем колхоза.
Я говорю ему:
— Романыч, тебе не стыдно такой дом иметь, хуже всех в деревне? Ты же восемнадцать лет председательствовал, колхоз на хорошем счету держал, а у самого ни гроша? Не стыдно тебе?
— Да ну их, деньги, Карочка! Было время, я на стройках столько заработал — не сосчитать, и чувствую — порчусь! Я истратил все и с тех пор не завожу. Карочка, в гробу карманов-то нет.
Об искусстве и сказках
— Вспомните «уколы», «озарения» родом из детства, из которых потом вырастает художник.
Борис Диодоров: Мне повезло с дедом, дед был директором у Николая Ивановича Прохорова, московского текстильного фабриканта, владельца Трехгорной мануфактуры. Я родился в большой восьмикомнатной квартире, и у нас была огромная библиотека. Благодаря деду я довольно рано научился читать и полюбил книгу навсегда. Помню, как однажды он, попросив меня вымыть руки и посадив за стол, достал из шифоньера том «Войны и мира» Толстого сытинского юбилейного издания 1912 года. За папиросной бумагой были настоящие картинки известного тогда баталиста А. Апсита. Я был поражен увиденным: там была изображена жизнь намного интересней той, которая окружала меня до сих пор. Мне тогда было около четырех лет. С этого времени почти каждый вечер мы с дедом листали страницы книг. Позже он научил меня переплетать потрепанные книжки, и я не заметил, как у меня стала образовываться своя библиотека. Иногда я даже дорисовывал иллюстрации, которых, на мой взгляд, не хватало книге.
— Вы художник-иллюстратор сказок и классической литературы. Эта ниша спасала от давления официоза в советское время?
Борис Диодоров: Да время-то не при чем! Во все времена, по сути, было одно и то же. Искусство — это разговор с вечностью. Я преподаю в университете и студентам своим говорю: «Ты просто решай вопрос — ты с Богом или с дьяволом — разберись!» После этого: «что я хочу как творец — иллюстрировать Толстого, Достоевского или какого-нибудь модного писателя, использующего религиозные темы, но совершенно с другой задачей?».
Во все времена были люди, которые творили, потому что были творцами. Мне посчастливилось, я знал таких художников, как Фальк, Крымов. Но в это же время были и другие, которые хорошо зарабатывали, делая заказные вещи, к примеру «Иосиф Виссарионович Сталин и Ворошилов в Кремле» и прочее.
Очень хорошо помню, когда учились в школе, кто-то из школьных товарищей (у нас учились дети многих известных художников и то, что знали взрослые, знали и мы) рассказал: на одной из выставок, где было много идеологических, официальных работ и портретов советских вождей, проходил художник Игорь Грабарь. Кто-то спросил его:
— Неужели и нам вот так придется?
А он говорит:
— Да нет, пусть они делают, они расчищают нам дорогу.
Можно было для заработка заниматься чем-то другим. Грабарь, например, был замечательным искусствоведом, он издал прекрасный многотомный труд «История русского искусства». А творил он для себя. Тем не менее выставлялся, и все его знали, и мы у него учились. В наше время происходит то же самое, но под другим знаменем — «современное искусство», а все остальное у них «ретро».
— А Ваше отношение к этому современному искусству, к модернизму, постмодернизму XX века?
Борис Диодоров: Я давно не согласен с термином «современное искусство». Художник живет — это современное искусство, творец умирает, остается произведение, его жизнь все и определяет. Я могу ходить на выставки и смотреть Крымова, Федотова, Саврасова, а уж о «Явлении Христа народу» и говорить нечего — это все для меня современное искусство, и оно не имеет цены.
А что касается модернизма или постмодернизма, то в большинстве своем это все изобретенное, пустое или сделанное ради заработка. Я через все это прошел. Вы думаете, я поеду авангардиста Лисицкого специально смотреть?
Искусство — это красота. Михаил Владимирович Алпатов, мой преподаватель, очень хорошо говорил: каждый художник должен решать в жизни три проблемы.
Во-первых, красиво это или некрасиво. Если это некрасиво, это уже не искусство.
Во-вторых, это достойно или не достойно. Что такое достоинство? Это совсем не денежная оценка, а это насколько ты, как художник, вложился в работу, насколько серьезна сама тема. Но передать достоинство и красоту возможно только через образ человека или природы, не уходя от этого в беспредметные, абстрактные сферы. Беспредметные направления — это та часть модернизма, которую я не принимаю. Абстракция — это обездушивание. Основоположники беспредметных направлений считали, что зритель должен смотреть на абстрактные линии, формы и сам создать свой образ. Причем, на каждого человека это может воздействовать по-разному. Ложь! Этого не нужно делать. Это все равно, как если бы батюшка в церкви стал бы в проповеди озвучивать лишь свои субъективные мысли и чувства. Конечно, он может так делать, но лишь в дополнение, в подтверждение главного — Евангелия, святоотеческого предания. А абстракция что подтверждает? Люди погибают без красоты, без гармонии — потому что красота и гармония им необходимы. Вопрос в том, как именно художник воплотит это в своем творчестве.
И наконец, третий вопрос — это благородно или не благородно? Иными словами, в этой работе есть совесть, целомудрие? А целомудрие — это забота о будущем поколении.
Искусство не может быть современным, не может быть модерным или постмодерным — оно может быть только вечным! Если это произведение остается вне времени, тогда это искусство.
— Но сегодня всё определяют деньги: если за что-то творческому человеку платят, значит это хорошо. Каковы корни этого явления?
Борис Диодоров: Это всё из-за отсутствия связи с Богом. Если ты с Богом, нельзя ради денег что-то делать, потому что Бог есть любовь, а любовь — это бескорыстие. Понимаете, искусство — это когда душа с душою говорит. Не с душами, а с душой! Искусство — это когда вы еще не увидели для себя красоту и гармонию творения, а художник, открыв, дарит ее Вам — вот истинное искусство. И оно не приемлет ничего суетного, лишнего. Это как молитва.
Всегда спасала Божья благодать,
Сознание — отдать, отдать, отдать
Все до конца, до капельки, до края.
Дно пропасти… Ой, кажется, взлетаю.
— То, что у нас происходит сегодня в области культуры, называют «дегуманитаризацией», падает общий уровень гуманитарных знаний. А культура, как говорил литературовед и культуролог Юрий Михайлович Лотман, не передается биологически. Как противостоять этому процессу?
Борис Диодоров: Недавно я смотрел фильмы к столетию Святослава Рихтера — вот где вершина, вот куда надо стремиться. Или каждый концерт Анны Нетребко — это же просто наполняет душу! Друзья подарили нам поэтический сборник «Тихая пристань», и мы каждое утро читаем его после молитвы. Это как календарь — стихи и размышления на каждый день: к примеру, Аксаков пишет письмо своей жене, Тютчевой, или Пушкин — стихи Наталье Николаевне Гончаровой. И вот молитва и стихи с самого утра наполняют весь наш день. Надо не забывать наполнять пространство вокруг себя тем, что угодно Богу. Не у всех хватает сил, но надо активно не любить пошлость, а это значит —активно создавать другой мир.
— В сказках всегда есть символичный слой прочтения для взрослых. В этом смысле Ваши любимые сказки, наиболее актуальные для нашего времени?
Борис Диодоров: Я бы опять вспомнил «Снежную королеву», потому что это абсолютно религиозная сказка. Я догадался, почему Герда бежит в замок Снежной королевы и читает молитву «Отче наш» — Андерсен так и писал — тогда ангелы вступают в сраженье за нее. В советское время это вычеркнули. У сказок верующего Андерсена — религиозная основа, именно это главное. У него есть и грустные сказки, и когда его спрашивали: почему у вас многие истории плохо заканчиваются, он отвечал: к сожалению, так в жизни бывает, но вы-то не забывайте, что добро побеждает в вечности! И ребенок, еще не воспринимая понятие «вечность», все равно верит в конечную победу добра. Он не воспринимает другого, не может!
По большому счету, о чем «Снежная королева»? О том, что вера во Христа способна растопить любой лед. И с этой верой мы прожили жизнь.
— И в сказках, и в Ваших иллюстрациях к ним добро побеждает зло — это главный урок для детей. Но, воспитывая детей на христианских заповедях, на уроках добра, мы обрекаем их на очень трудный, порою крестный путь.
Борис Диодоров: Так или иначе, если жить по христианским заповедям, все приведет к благу — подытожив жизнь, мы это говорим даже студентам. Ведь что такое плохо, трудно? Карине Степановне ампутировали обе ноги в связи с сахарным диабетом. Трагедия? Отчаяние? Ну, ноги отрезали, а крылья-то у нее еще больше выросли! Ведь после этого — четыре новые книги!
В дни, когда все безрадостно,
Не теряйте надежды.
Дух — не выше ли разума,
Разум — тела, а тело — одежды?
О доверии к Богу
— Быть христианином во все времена — занятие очень трудное. Вы не раз поступали по христианским заповедям, вопреки мирскому здравому смыслу и логике. Чем заканчивались эти истории?
Борис Диодоров: В советские годы вдруг все издательства полюбили давать мне заказы. Как правило, это была поверхностная, дизайнерская работа, а не что-то высокого духовного порядка. Но есть-то надо было, и я соглашался. Когда я встретил Карину Степановну, у нас с первого же дня сложились доверительные отношения. И хотя в то время у меня уже был «Винни-Пух» и другие популярные книги, были и свои награды, но Карина как-то, посмотрев на мой рабочий стол, сказала: «Слушай, отдай это и это отдай, ну вот это еще ничего, а остальное все отдай!»
Я спрашиваю: «А жить-то как?».
И она с убежденностью говорит: «Господь-то не оставит!»
— Вы готовы были нищенствовать?
Карина Филиппова-Диодорова: Нищета — это, конечно, несчастье, но сытое богатство, без веры и душевной щедрости — не меньшая беда. И не надо оправдываться, что все впрок, для детей. Без веры и душевной щедрости все разрушится и обернется прахом — за примерами ходить недалеко.
Борис Диодоров: У меня в это время мама умерла, и родственники забрали дачу, где была моя мастерская, квартиру — вот так поделили наследство. Ну что же, судиться, что ли? Как же позорить маму?
— Вы никогда ни с кем не входили в имущественные споры и тяжбы, даже, если были правы?
Борис Диодоров: Никогда.
Карина Филиппова-Диодорова: У Бори отобрали квартиру, дачу, машину, он остался без всего. У меня хватило ума сказать тогда: «Боря, судиться с родственниками?! Да отдай ты все на свете!» Мы тогда жили в таком безденежье, что к друзьям ходили обедать, благо у нас были ключи от их квартиры. Отобедав, на холодильнике оставляли записку: «Если бы мы застали вас, было бы здорово. Были. Съели все подряд. Диодоровы». И при этом радость безмерная и наш хохот, и хохот наших друзей, у которых мы все съели.
Борис Диодоров: Теща моя говорит: если от подлости можно откупиться деньгами, то вам повезло. И мы поняли, действительно, душа-то не страдает! Но самое главное не это. Конечно, тебя обманули, ты остался без всего — это горе, унижение, и встает вопрос — как же теперь жить дальше? Но взамен потом такое дается! Карина меня тогда отвезла в хорошие места, где бабушка ее родилась — Зубцов, Ржев. Я понял, что оказался в раю — между двух рек, Волгой и Держей стоит деревня в семь домиков, мы там и поселились. К Карине стали приезжать известные певицы, Людмила Зыкина рядом построила дом, Валентина Толкунова, мои друзья-художники. И мы там до сих пор живем, я не могу без этого места. И сегодня в этой деревушке на домах стихи Каринины написаны. Нет худа без добра — мы этот закон опытно познали и студентам всегда об этом говорим.
Карина Филиппова-Диодорова: Вы знаете, как к нам приходят деньги? Вот только несколько примеров. Как-то к нашему другу, Сергею Григорьевичу Косьянову, пришел молодой банкир, и, увидев на стене одну из Бориных работ, уважительно спросил:
— Вы знали этого художника?
— Почему знал? Я и сейчас с ним дружу.
— Надо же, я эту картинку помню с детства. Книга про Нильса была моей любимой. Давайте переиздадим ее!
И возникло удивительное издание «Путешествие Нильса с дикими гусями», печаталось в Швеции. В общем, такого чуда у Бори никогда не было. Да еще и рамы к выставке подарил! И так каждый раз что-то случается. Случалось, денег не было даже на бензин, чтобы доехать до деревни, продержаться на подножных кормах. Но тут мне дважды заплатили за песню.
Мы ни с кого не берем денег. Кто-то дает сам, а кто-то нет. Я написала для Пугачевой одну песню, и во времена этого безденежья Алла Борисовна вдруг дала большую сумму. И я подумала: «Боже мой! Боречка не видел Флоренцию, Ватикан, Рим». И на часть этих денег Боря поехал в Италию, у меня с ногами уже были проблемы, и я не поехала. Конечно, он привез мне подарки, но главное — было столько рассказов, столько впечатлений, что мне хватило этой радости выше головы.
Борис Диодоров: Карина мне глаза открыла на многие вещи. Меня может занести куда-нибудь, потом оказывается, что это был бы ложный путь, а Карина, вот как при первой же встрече, говорит: «Господь не оставит». Она говорит эти слова, и они сбываются, я привык поступать так и не бояться ничего.
О встречах
— Кто для Вас значимая фигура в духовно-культурной среде? Были ли какие-то духовные прорывы благодаря этим людям?
Борис Диодоров: Многие вещи в этом плане неожиданно поставил для меня на место Лев Николаевич Толстой, при всем неоднозначном отношении к нему интеллигенции. Японцы попросили меня сделать для них иллюстрации к «Народным рассказам» Толстого. Я прочитал их перед тем, как приступить к работе, когда летел с выставкой во Франкурт. В самолете разом прочел всю книгу. И я вошел в самолет одним человеком, а вышел другим. У Льва Николаевича все настолько точно, человечно, как будто со мной это случилось, я сам это прожил, и становится очевидным, что во всем есть глубинная, причинно-следственная связь.
Уже позже натолкнулся на мысль Льва Николаевича, которая показалась очень важной: «Когда два или три вопроса стояли передо мной,— писал Толстой, — я выбирал тот ответ, где больше самоотречения».
— А из тех, с кем Вам приходилось лично общаться, были ли духовно значимые встречи?
Борис Диодоров: Господь нам давал такие встречи! Я близко был знаком с владыкой Питиримом, еще будучи студентом, подружился с архимандритом Пименом (Хмелевским), который потом стал епископом Волгоградским и Саратовским. Он преподавал логику в семинарии. Я приезжал к нему, и мы столько говорили о том, как правильно и как неправильно существовать в этом мире. Он был меломаном, мы слушали музыку, обсуждали. Главное, что запомнил о владыке — это такое обволакивающее расположение, тепло, которое исходило от него! А это же самое главное в жизни! После таких встреч мне хотелось и жить, и работать!
О поэзии
— В Ваших воспоминаниях, в стихах — светлое, лиричное чувство, преображенная жизнь. Но иногда невозможно смотреть на человеческую жизнь и быть довольным тем, что видишь. Порой жизнь дает колоссальные, предметные уроки зла. Этого не было в Вашей жизни или этого сознательно нет в стихах, в Ваших эссе, воспоминаниях?
Карина Филиппова-Диодорова: Конечно, в жизни я видела много зла — я испытала и предательство, и нищету, и одиночество. Но вот я пишу, как живу:
Спасибо, что проверками на прочность
Вы закаляли душу мне и волю,
За то, что ни одну мою оплошность
Мне не прощали и казнили болью,
За то, что не гнушались клеветою, —
Иные дни бывает вспомнить страшно,
Но я была свободна от постоя
Предательства и ненависти вашей.
Спасибо, что боролись так нечестно,
Что я стеснялась ввязываться в бой.
Бороться с вами мне неинтересно
Я, как всегда, борюсь сама с собой.
Бессмертие души и бренность тела
Мы постигаем в горестные дни.
Убийство тела — это ваше дело.
О Боже, только душу сохрани!
Но ведь и счастья в жизни было много. А вообще, главное счастье в жизни — как можно скорее догадаться о Промысле Божием лично о тебе. Встать на эту тропинку и, не сворачивая в стороны, тихонечко двигаться вперед, выполняя Его замысел.
О смерти
— Карина Степановна, Вы цитируете английскую писательницу Джордж Элиот: «Если к смерти иметь доверие, она забирает вовремя». Что значит — иметь доверие к смерти?
Карина Филиппова-Диодорова: Это значит иметь доверие к Богу, к Промыслу Бога о вас. Уход неизбежен, и если вдуматься и вглядеться, то уход каждого определен и заслужен. Тот свет, этот свет… главное, что свет, а не тьма, как принято считать про уходы.
Борис Диодоров: Когда умерла внучка нашей знакомой Е. П. Шереметьевой, Лека Трубецкая, она из рода Шереметьевых и Трубецких, умерла красивая, молодая девушка 22 лет, мы пришли к ним в дом на девятый день на поминки. Были все близкие, и Вы знаете — никто не плакал, никто! Были очень просветленные лица, глаза, и даже сама бабушка не плакала. И знаете, почему? Потому, что все были верующие люди.
— А сами Вы боитесь?
Борис Диодоров: Что тут плакать? Чего бояться? Говорится же в заупокойной молитве — от вас отстали злоба, зависть. Какой страх? Душа ведь бессмертна.
Пошли мне Бог достойно умереть
За то, что, уступая всем дорогу,
Училась тихо слушать и смотреть
Сама в себе ища дорогу
Справка «Фомы»
Борис Аркадьевич Диодоров
Родился в Москве в 1934 году. Окончил Московский государственный художественный институт им. Сурикова в 1960 г. Народный художник России. Любимая техника — цветной офорт. Профессор Московского государственного университета печати, где организовал и возглавил кафедру иллюстрации и эстампа. Лауреат всех главных отечественных и зарубежных премий в области книжного искусства. Автор иллюстраций к многим произведениям русской и зарубежной классики. Наиболее известны его иллюстрации к сказкам Х. К. Андерсена, «Винни-Пуху» А. Милна, «Удивительному путешествию Нильса с дикими гусями» С. Лагерлёф, «Аленькому цветочку» С. Т. Аксакова, «Народным рассказам» Л. Толстого, «Малахитовой шкатулке» П. Бажова. Проиллюстрировал более 300 книг, выходивших в США, Франции, Испании, Финляндии, Японии, Южной Корее и др. странах. Работал главным художником издательства «Детская литература». Персональные выставки Бориса Диодорова проходили в Москве, Токио, Берлине, Копенгагене, Вашингтоне, Нью-Йорке.
Карина Филиппова-Диодорова
Актриса, чье имя стояло еще в афише первого спектакля «Современника». Она дружила с самыми яркими актерами нашего времени — Владимиром Высоцким, Олегом Ефремовым, Александром Лазаревым, Евгением Урбанским и многими другими. Ее учителем в школе-студии МХАТ была великая Софья Пилявская… Но известна Карина Филиппова больше как замечательная поэтесса, автор десяти книг. Песни на стихи К. Филипповой исполняли Клавдия Шульженко, Гелена Великанова, Майя Кристалинская, Людмила Зыкина, Валентина Толкунова, Иосиф Кобзон, Алла Пугачева.
0
150.00
