За миграционными потоками этого года следили сотрудники РАНХиГС Алексей Максимов и Дмитрий Соснин. Как известно, ковид назвали болезнью городов. По всему миру его очаг сначала формировался в мегаполисах и лишь потом распространялся на периферийные территории. Москва не стала исключением, а посему тысячи горожан отправились пережидать напасть за МКАД. Официальной статистики ковидной миграции нет, но о ее масштабах можно судить по косвенным признакам. Например, в начале апреля ЦОДД сообщил, что за первые три дня объявленных каникул из города в область уехали почти миллион москвичей. А если верить данным МТС, только за три недели, с 25 марта по 8 апреля, более 15% горожан, чей телефон подключен к этой сети, покинули зараженную столицу. Из них 79% обосновались в Подмосковье, а 21% отправился еще дальше. А в «Мегафоне» обнаружили, что примерно половина москвичей, покупавших когда-то свои симки в регионах, туда же в итоге и вернулись... Так или иначе, по разным оценкам, с момента введения режима самоизоляции Москву покинули около 5 миллионов человек, больше половины из них (2,5–3 миллиона), имея прописку в столице, отправились в собственные загородные дома и на дачи, а остальные, будучи гостями города, уехали на малую родину и продолжают оттуда работать в удаленном режиме.
Дайте два
Впрочем, пандемия лишь усилила двусторонний характер внутренней миграции, который особенно активно фиксировали в последние годы: наряду с мощным потоком, идущим с периферии в крупные города, был и обратный — утомленные мегаполисом жители стремились в экотишь маленьких городков и поселков. «Пандемия выступила триггером, усилившим настроения части жителей мегаполисов переехать на территории с меньшей плотностью населения, — пишут авторы аналитической записки из РАНХиГС. — Этому способствуют: расширение практики удаленной работы; стремление сократить связанные с проживанием издержки, а также сохранение ожиданий повторения пандемии». Иными словами, если есть возможность поработать на спокойной, дешевой и безопасной периферии за те же деньги, то почему бы и нет? Чай, XXI век на дворе, эра цифровизации. Тренд на дезурбанизацию подметили и в Россельхозбанке, где подсчитали, что в ближайшие годы в сельскую местность из городов вернутся как минимум еще 2–3 миллиона человек. «Если же принимать в расчет дальнейшее инфраструктурное развитие и более длительные сроки, то российское село обладает практически неограниченным потенциалом для возвращения населения», — сообщили аналитики банка. Косвенно подтверждают эти выводы и «довирусные» данные ВЦИОМа. Тогда о жизни в частном доме мечтали 66% россиян, сейчас таких явно стало еще больше. Например, в мае ФОМ проводил опрос про дачи. Как выяснилось, 63% из нас уже являются владельцами дачного участка, а 20% хотели бы его приобрести. Жажда собственного клочка земли вне запыленного мегаполиса спровоцировала во время пандемии и ажиотажный арендный спрос. По данным «Авито», сильнее всего подскочил интерес к долгосрочному съему коттеджей и таунхаусов — на 213,3% и 171,3% по сравнению с периодом прошлого года. Потребность в дачах выросла на 93,4%, а частных домов — на 21,7%. Причем речь не только о готовых решениях из серии «заезжай и живи» — в апреле спрос на землю для индивидуального жилищного строительства (ИЖС) вырос на 12,3%. Людей, разумеется, можно понять. Уж больно явно вирусная изоляция показала убогость житья в человейниках: ни тебе поработать нормально, ни поучиться, ни дорогих родственников развести по комнатам, когда глаза совсем уж намозолят. А если учесть, что за 10 последних лет средняя площадь строящихся в городах-миллионниках квартир уменьшилась почти на четверть, жить в клетушках стандартному семейству «мама — папа — я» стало совсем уж невмоготу.
- По данным Росстата, ввод жилья за прошлый год составил 80,3 миллиона квадратных метров. Причем почти половину этой статистики (если быть точным, то 46%) обеспечило именно ИЖС, — рассказывает Вадим Фидаров, директор Ассоциации деревянного домостроения по работе с органами государственной власти. — При этом, например, в Чечне, Белгородской, Мурманской и Ульяновской областях его доля составляла от 80,5 до 89,2 процента, а в ЕАО и вовсе дошла до 100%. То есть люди строятся активно, несмотря на то что в стране нет ни серьезных мер поддержки их строительному пылу, ни продуманных векторов развития этого направления. Рынок ИЖС развивается у нас практически стихийно. А что было, если бы людей в их стремлении поддержали? Пока же эта поддержка весьма зыбка. С одним лишь кредитованием голову сломаешь. Вроде бы сделали сейчас льготную сельскую ипотеку до 3%, но такая ставка, судя по анонсам на банковских сайтах, возможна лишь для конкретных поселков и деревень из федерального спецсписка. Заиметь домик в абсолютно любой точке на карте, увы, не получится. — Вообще, ипотечных вариантов для ИЖС у нас, прямо скажем, немного, и доля кредитов по ним составляет не больше 1% от общей выдачи, — объясняет Фидаров. — Массовой выдачи по сельской ипотеке тоже пока не наблюдается. Другие программы и вовсе малодоступны и, как правило, предполагают ликвидный залог, который выводится из обременения, пока не выплатится кредит, что не очень удобно. Основная проблема с такими кредитами — оценка имущества. Скажем, построил человек в деревне хороший дом из качественных материалов. Но если по какимто причинам дом перейдет в актив банка, совершенно не факт, что тот его в итоге продаст. Потому что этот очень классный, рационально построенный дом с землей может соседствовать с какими-то хижинами, и большой вопрос, купят ли его вообще. Именно поэтому к территории под ИЖС надо подходить комплексно, чтобы она развивались по определенным стандартам, а дома на ней возводились по единой архитектурной концепции и были в итоге ликвидными. Точечная застройка, увы, слишком сложно поддается оценке. Во многом согласился со строителем и Александр Кривов, академик Международной академии архитектуры и научный руководитель ЦНИИП Минстроя РФ: — У нас за два года прибавка по новому жилью составила где-то миллионов пять «квадартов», и вся она случилась только за счет ИЖС, которое выступило настоящим лидером жилищного строительства в стране. Люди давно уже осознали, что в бетонных клетушках жить мало того что неудобно, так еще и невыгодно. В разы дешевле построить за городом свой 100-метровый дом на 10–15 сотках с травой, деревьями и птичками-букашками, чем купить квартиру в московской новостройке и все равно ютиться друг у друга на головах. И довольно странно поэтому видеть, что в паспорте национального жилищного проекта нам рассказывают о том, как вырастет в стране многоэтажное многоквартирное строительство, но ИЖС при этом останется неизменным. Чего-то его составители явно недопонимают. Кстати, мало кто помнит, но в 1988 году в стране приняли постановление о развитии ИЖС и малоэтажного строительства. Изначально там стояла задача «Каждой семье — квартиру», потом ее поменяли на «Каждой семье — квартиру или дом», а чуть позже «или» заменили на «и». Я тогда в СССР как раз отвечал за жилищное строительство, и мы, редактируя документ, прекрасно понимали, что обитать в городских квартирках не сахар — для нормального существования семье с детьми обязательно нужно второе жилище гденибудь на природе...
Пока не надоест
Так почему это жилье на природе по-прежнему остается для многих всего лишь зыбкой мечтой? Причин, как всегда, масса. — У нас очень мало территорий, организованных под комплексное строительство — с хорошо развитой транспортной и социальной инфраструктурой, — считает Вадим Фидаров. — Если выстраивать ее застройщику, проект будет золотым. Но если бы государство поставило приоритетом развитие малоэтажного строительства, то даже при частичной компенсации регионам капиталовложений в прокладку дорог, возведение школ, детсадов, поликлиник и других соцобъектов поблизости основная стоимость приходилась бы на строительство дома и была бы по силам любой среднестатистической семье. В принципе, иногда хватает одного лишь желания местной власти. Например, в Белгородской области губернатор целенаправленно с 1993 года осуществляет единую политику развития территории, выведя свой регион в лидеры по вводу ИЖС и его доли в общем объеме строительства. Инфраструктурные затраты там очень прилично субсидируются, и в итоге конечный ценник для заказчика оказывается крайне «вкусным». По словам Вадима, довольно успешным был и опыт Тамбова, где за счет средств бюджета лет 6–10 назад построили два поселка по 450 дворов в каждом с прекрасной инфраструктурой: — Стоимость затрат на один участок там была от 800 тысяч рублей до миллиона, а заказчику он обходился что-то в районе 30–50 тысяч с обязательством в течение трех лет его застроить. Сейчас эти поселки отлично благоустроены, активно развиваются. А коммерческие проекты неподалеку, которые за свой счет тянули все эти сети-дороги, растут ни шатко ни валко, потому что стоимость земли там значительно выше, жилье дорогое и спрос на него вялый. Но в итоге даже Тамбов не повторил белгородский феномен. Просто потому, что в Белгороде поддержка ИЖС стала личной позицией губернатора. Он сумел выстроить всю экономику в области так, что это «выстрелило». В других регионах тоже периодически анонсируются какие-то программы, изучаются механизмы, предлагаются некие решения, которые так и не доходят до практики. А тут было желание, была цель и политическая воля, которые и были реализованы — быстро, жестко, грамотно и очень последовательно. Кстати, тот же белгородский опыт показывает, что люди в ИЖС не хотят уходить в долгострой, им хочется жить здесь и сейчас, поэтому они активно применяют быстровозводимые технологии по принципу «заезжай и живи». Говорят, это вообще тренд нынешнего времени. «Девелоперы-многоэтажники» тоже отмечают, что доля жилья, сданного под ключ или в состоянии White Box (предчистовая отделка квартиры, когда все грязные работы уже выполнены, а остаются лишь финишная отделка и декор), с каждым годом растет и к 2024 году достигнет процентов 60–70. В ИЖС, по словам Фидарова, сейчас принцип «заезжай и живи» весьма успешно воплощается даже в дереве. — Если не брать дома из цельного деревянного массива, которые должны, так сказать, отстояться, в строениях из деревянных панелей, возводимых по безусадочным технологиям, теплый контур (крыша, окна, стены, перекрытия, двери) закрывается в среднем за неделю, а полная постройка под ключ занимает месяца три, а то и меньше, — рассказывает Фидаров. — Что же касается долговечности, то если деревянный дом построен качественно, с правильным проектированием и обеспечением конструктивной защиты здания от осадков, если он поддерживается в нормальном состоянии, то имеет срок службы «пока не надоест». Или вот у меня дом из ЦСП (цементно-стружечная плита. — «ВМ») на деревянном каркасе, я вообще не вижу что через 30 лет там придется менять. Ну обои переклеить разве что или фасадную отделку обновить. Мы как-то делали запрос в один ведущий австрийский домостроительный институт, они это «пока не надоест» подтвердили. Вообще, надо понимать, что никто уже не мыслит категориями советских щитовых домиков, на рынке появилось много интересных и долгоиграющих композитных материалов. Да и старая добрая древесина прекрасно себя показывает. Фахтверные дома стоят по всей Европе по 400–500 лет, и ничего им не делается, да и наши Кижи с Валаамом. Древесина ведь, если не допускать попадания влаги, куда не надо, со временем буквально спекается и становится, как камень. А уж по части экологичности с ней вообще ничто не сравнится. Так что тем, кто решил покинуть шумный мегаполис, есть где с комфортом обустроить новую жизнь.
0
10.00
