ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июль 5, 2018

Ветки бьют меня по лицу, пока мы пробираемся через лес. Потом в окопы, и «Удав» объясняет:

- Эта передовая позиция называется «Туман». Потому что мы тут как ежики в тумане. Тут до немцев не больше километра. Ну, до украинцев, - поясняет он, заметив мой недоуменный взгляд. – Мы в полукольце. Если немцы пойдут в наступление, выбраться отсюда нам будет очень непросто. Врага нельзя недооценивать. Украинская армия – профессиональная и хорошо натасканная. Это тебе не 2014 год. И ты там в Москве добрым людям передай: нужны радиостанции, средства наблюдения – дневного и ночного. Все уже приходит в негодность. Пятый год воюем. Уже дольше, чем в Великую Отечественную.

У блиндажа нас встречают «Леший» и «Зеленый», и я еще раз убеждаюсь, как точно позывные отражают характеры и внешность бойцов. Весь обросший седой бородой «Леший» и впрямь выглядит как лесное привидение. А «Зеленый» – совсем еще мальчик с хорошей, открытой улыбкой. Снайпер и разведчица с позывным «Воробей» похожа на маленькую храбрую птичку. Хороша до невозможности. Огромные зеленоватые глаза с длинными черными ресницами и пухлые накрашенные губы. Ее бы на обложку журнала.

- Вы меня не фотографируйте! – говорит она. – У меня пятилетняя дочь и мама в Енакиево.

- Сколько же тебе лет?

- 23 года.

- О, Господи! Ты ж всего на год старше моей дочери! Когда ж ты все успела?! И ребенка родить, и повоевать. Куда твоя мама смотрит?!

- А мама знает, что со мной спорить бесполезно.

- Она у нас универсальный солдат, - хохочет боец с позывным «Талиб». – Она все, кроме миномета, освоила. Даже наш пулемет «Дашку». Почему «Дашка»?» Потому что пулемет ДШК. Как его еще называть? А вообще мы должны быть взаимозаменяемыми. Вот хлопнут меня завтра, к примеру, а Воробей займет мое место.

- И нравится тебе твоя работа снайпера? - спрашиваю я «Воробья».

- Класс! – отвечает юная красавица. - Когда видишь, что попадаешь в цель, аж заводишься от азарта.

- А вдруг с той стороны хороший человек, а ты его убила?

- Ну, какой хороший человек может быть с той стороны?! Там же немцы! Они о нас так же говорят и думают. Сто процентов. А вот дочка у меня явно не разведчик. Бегает и всем хвастается: моя мамка воюет! Такую на фронт не возьмешь.

С ВОЙНЫ НЕЛЬЗЯ ВЕРНУТЬСЯ

В промзоне поселка Спартак меня встречает такса Жуля, внимательно обнюхивает мои ноги. На ошейнике у нее болтается медаль ДНР.

- Ворует колбасу, сволочь, - говорят бойцы. – Но в целом собаки еще порядочные, а вот кошки – предатели. Был у нас такой кот. Завтракает у нас, а потом бежит через линию фронта к украм обедать. Отъедался у всех. Но без кошек тут никак. Они от мышей-полевок спасают. А то проснешься утром, а у тебя ботинки съедены.

Я быстро знакомлюсь с ребятами. Андрей из Донецка, бывший строитель. На руках у него перчатки с обрезанными пальцами. И я тут же вспоминаю историю, рассказанную мне несколько лет назад украинским писателем Дмитрием Выдриным. Война в Донбассе только начиналась, репортеры снимали на видео бойцов с обеих сторон. С украинской стороны сидели парни в нитяных рабочих перчатках, перебирали картошку:

- Вот опять гнилье прислали! - возмущались они.

А в Донецке пацаны были в обрезанных кожаных перчатках, мастерски вертели в руках автоматы. Словом, крестьяне против городских.

Андрей демонстрируют мне винтовку «Сепаратист».

- Мы ее сделали из противотанкового ружья 1942 года — доработали! - с гордостью говорит он. – Снайперский прицел, оптика, приклад поставили получше. Все, как надо.

(Я знаю, откуда эти запасы - с соляных шахт Соледара, там хранилось огромное количество советского, немецкого и американского оружия времен Второй мировой войны. Устаревшего, конечно, но в умелых руках и консервная банка выстрелит.)

Следом знакомлюсь с сорокалетним шахтером из Красноармейска. 18 лет отработал под землей.

- У нас в городе осталось три ветерана войны, а в 2014 году в мае одному дедушке отмороженные националисты нож под ребра засунули. Потом обстреляли людей на 9 мая, которые цветочки к памятнику понесли. Затем автобус с шахтерами расстреляли, когда мы на работу ехали. И что я должен был делать, по-твоему? Пошел на фронт. А с войны ведь не вернешься. Запомни. Даже если она закончится. Отвоевал я два года и поехал в Россию на заработки. Хорошие деньги. Но не выдержал, вернулся. Ведь я уже другой. Я хочу автомат в руках подержать, почистить его, пойти кого-нибудь шлепнуть.

Шокированная, я молчу. Потом робко спрашиваю:

- А может, это узы фронтового братства? Тянут, так сказать?

- Может, и тянут. А чего ты хотела? – заводится замполит с позывным «Тихий». – Убивать учатся очень быстро. Вот кто здесь сидит? Для будущего государства социально опасный элемент. Профессиональные убийцы.

Замполит нежным дружеским взглядом окидывает притихших бойцов.

- Один на шахте горбатился, другой на стройке работал. А пришел сюда – либо в общий кулак сожмешься, либо тебя в одиночку щелкнут и порвут как собаку. Вот они выходят на позиции, и если один из них заснет, то зайдет группа укров и всех вырежут. Убьют насовсем, как у нас говорят. Ну, вот закончится рано или поздно этот военный бедлам, и эти люди вернутся в гражданскую жизнь. Вот пойдет по улице наш Шахтер, а навстречу ему какой-нибудь горожанин, который дома всю войну отсиживался. Ну, пошлют один другого матом. И что наш сделает? Достанет нож и в пузо всадит. Тут увольняются на два-три месяца, а после возвращаются.

Помнишь, после первой чеченской войны ребята ушли в бандиты? Но в России не было такого валового потока оружия, как здесь. В России это под жестким контролем. А здесь столько закопано оружия, что лихие девяностые детским садом покажутся. В 2014 первыми поднялись в атаку шахтеры и бандиты. Они родину пошли защищать. Как бы там ни было, а бандитская группировка – это организация: укомплектованная, со своей иерархией. А еще стояли 14-15 летние пацаны с палками и с отцовскими карабинами. Отожмут у «укропчика» автомат и разгрузку, вот и разжились. А теперь эти пацаны выросли. Потерянное для мирной жизни поколение.

ГЕНЕТИЧЕСКИЙ КОД

Входит командир роты, здоровенный, солидный мужик с позывным «Бизон». Вытирает потный лоб. Все утро под палящим солнцем рыл окопы. И я как-то сразу успокаиваюсь. Есть в нем что-то отцовское, властное. Ну, не может такой мужик просто так «шлепнуть» человека.

- Почему сам рою окопы? Подаю пример личному составу, - усмехается «Бизон». – А до войны я был частным предпринимателем в Славянске, держал посудный цех. Почему взял оружие в руки? А это воспитание бабушки и дедушки. Надо было встать во весь рост. Вот мой товарищ погиб, а у него отец в Славянске был подпольным миллионером, валютой занимался. Казалось бы, чего еще желать? А вот пошел воевать в самую горячую точку на Семеновке и погиб. И я просто не смог бы иначе. Это нечто, что сильнее тебя. И я был из тех людей, которые завозили в Славянск бойцов Игоря Ивановича Стрелкова в продуктовых машинах и хлебовозках. (В который раз замечаю, что Стрелкова в Донбассе называют только по имени-отчеству. - Авт.)

Почему оставили Славянск? Нам постепенно отрезали пути снабжения и продовольствия, подачу воды и электроэнергии. Вышли потому, что пожалели гражданское население. Начинался голод, жара, инфекции, болезни. Назревала гуманитарная катастрофа. А своих жалко. Вот поэтому и не можем отжать ту территорию Донецкой области, которая под «украми». Нужна полномасштабная войсковая операция, а это значит, что все придется перепахать. А там ведь свои, русские. Есть ли обида на Россию? Нет, она нас не бросает. Но это перемирие… Эх! Знаете, как нас «укры» поздравили с победой России в матче с Саудовской Аравией?! Тут такой фейерверк стоял, мама не горюй! Долбили из всех запрещенных видов оружия. А отвечать не смей.

А если глобально рассуждать, все ведь только начинается. Ведь когда вся эта карусель с оранжевыми и бархатными революциями закрутилась? Когда Россия мало-помалу начала поднимать голову на мировой арене. Сначала ее пытались раскачать через Кавказ – Чечню и Дагестан. Потом ситуация на Украинеподвернулась. А я не хочу, чтобы на моей территории стояли натовские базы, нацеленные на родных мне людей.

Бойцы первого батальона перебрасывают меня на позиции второго на маленькой камуфляжной машинке по кличке «Жук», насквозь прострелянной. (И это была ее последняя поездка. На обратном пути «Жук» рухнул в яму, оставшуюся после взрыва снаряда, и затих навсегда). Встречает меня веселый сорокалетний мужик с позывным «Неваляха».

- А почему «Неваляха»? - удивляюсь я.

- А сколько его не ***, все равно поднимается, как неваляшка, - шутит его сосед.

«Неваляха» – профессиональный сварщик, во время майдана работал на севере России, в Ямало-Ненецком округе.

- Вернулся с вахты и сразу пошел воевать в Славянск, - рассказывает он. – На работу уже не вернусь.

- А что, руки по металлу не тоскуют?

- Еще как тоскуют! Бывало, увижу в городе сварочные работы, сердце замирает. Ностальгия! Зато здесь адреналин. Самое мучительное – затишье. Скучаешь по разрывам. Нервы сдают. Вот когда бой, все понятно. От кого-то прячешься, куда-то двигаешься, в кого-то стреляешь.

- А что с вами делать после войны?

- Да власти что-нибудь придумают, - рассеянно говорит «Неваляха». – Упакуют и отправят куда-нибудь родину защищать.

Мы идем через роскошные заброшенные сады, где деревья ломятся от созревших абрикосов, вишен, черешен.

- Мы тут вишни насушили, давай в дорогу дам. Будешь компоты варить.

- Да не умею я, «Неваляха».

- Я тебя в пять минут научу.

Пока «Неваляха» рассказывает мне рецепт компота и одновременно острым взглядом прощупывает территорию, меня внезапно охватывает тоска. Сколько отменных мужиков я повидала на фронте! Сильных, здоровых, красивых. Золотые руки, храбрые сердца. И хозяйственные. Борщ сварят такой, что пальчики оближешь, и ремонт в доме сами сделают. Вон даже окопы аккуратно деревом обложили, чтоб земля не летела. Прямо бесценный генетический фонд. А в России бабы стонут без настоящих мужиков. Кто детей-пассионариев будет делать?

После изнурительной жары – блаженная прохлада блиндажа. Тут до передовой четыреста метров. В блиндаже трое. Спокойный семейный 43-летний «Мариман» из Амвросиевки. Раньше работал «на копанках» (частные мини-шахты). Пошел на фронт «постоять за жену и дочек».

- А у меня знакомые жили в Луганске, - говорит «Русич» 38 лет из Иркутской области. - Как война началась, поехал подсобить. То ли мы фильмов про войну в детстве насмотрелись, то ли сработал какой-то генетический код. Ну, пионерия, тимуровцы. Помочь всем хочется.

- А я думаю, менталитет у нас такой, - говорит «Шустрый» - сердитый молодой мужик. – Деньги не всё убили. В 2014 году денег никому не платили. Я сам из Артемовска, а пошел воевать, когда у меня друг в Славянске погиб. Он зашел в магазин с пацанами, но отказался купить украинским военным водки. В итоге три трупа. Но та идея, за которой мы шли, ее уже затоптали. Всех идейных из власти поубирали. Но что-то еще теплится в душе. В прошлом сентябре мы рыли окопы. Паренек немножко приподнялся, и снайпер ему полголовы снес. Будь такое в четырнадцатом году, разнесли бы на хрен все позиции ближайшие. А тут - перемирие, Минские соглашения, сидите тихо, как мышки. Россия велела. Идти мне отсюда некуда. Квартира осталась на оккупированной украми территории, в Артемовске. Да я другой работы, кроме войны, и не знаю. Ведь как ни крути, а война – серьезная работа.

О МОЕМ ЛЮБИМОМ ГОРОДЕ

С фронтовых позиций до центра Донецка всего сорок минут на машине. И как будто в рай попал. Все утопает в цветах. Улицы вылизаны так, что центр Москвы отдыхает. (А я еще помню, как в 2014 году в совершенно пустом городе под артиллерийскими обстрелами коммунальщики по ночам поливали дороги за несуществующую зарплату, а днем подстригали газоны. А сколько было из них ранено и погибло! Я бы им памятник поставила. За храбрость и профессионализм.) Энергичные молодые милиционеры в белоснежных рубашках контролируют движение на перекрестках. Люди здесь по-южному любезные и ласковые. Штраф за мат в общественном месте составляет 102 рубля. (Мой коллега лично платил. Пока он с милиционером шел в участок оформлять штраф, наговорил бесплатно еще на пять тысяч рублей).

Донецк вернул свою советскую репутацию «города миллиона роз». Здесь все помешаны на розах. Они даже в разбомбленных домах растут. В роскошных ресторанах, где щебечут, как птички, вышколенные официантки, днем заседают дамы средних лет, заказывают фуа-гра, карпаччо и модные коктейли, обсуждают, где лучше сделать маникюр и массаж. В ночных клубах, несмотря на комендантский час, полно народу. Модно ходить в театры, куда и билет не достанешь. Это все «возвращенцы», как презрительно называют их донецкие жители, пережившие самые страшные годы без воды, еды и под ежедневными артиллерийскими обстрелами. Элита, сбежавшая в 2014 в Россию или в Киев, а теперь вернувшаяся и занявшая выгодные посты в новой администрации.

- Они не знают, что это такое, когда утром выходишь за водой и хлебом и ищешь в шкафу приличные трусики, - говорит моя подруга Лена. – А знаешь, почему? Потому что по телеку показывают убитую молодую женщину. Голые ноги раздвинуты, а трусы нехорошие. И педикюра нет. И каждая думает: а если я сегодня так лежать буду?

- Так уже ведь все равно.

- Выходит, что нет. Даже мертвая, а выглядеть должна прилично.

Зато сленг у всех одинаковый. «Прилет» - взрыв крупного снаряда. «Исходящие» и «входящие» - свои выстрелили или чужие. Опытные люди, живущие на окраинах, могут по звуку определить, что летит. Богатый Донецк там не любят. «Они жируют в центре, а мы тут каждую ночь не спим под обстрелами. Два мира – два образа жизни».

Продолжение следует