— Я бы с огромным удовольствием занималась садом и огородом, но пока это только мечты. Хотя у нас и есть дача в ста пятидесяти километрах от Москвы. Мы зовем ее «наша деревка». Там все прекрасно: деревянный дом, газ, вода, все удобства, своя земля, лес рядом. Но мы бываем там, увы, от силы три раза в год. Я очень люблю землю, но огород требует ежедневного ухода. Знаю об этом не понаслышке, в свое время я вырастила не один урожай. В детстве, начиная с более-менее осознанного возраста, все лето проводила на хуторе под Псковом — у бабушки Нины, маминой мамы. А там огород — целый гектар.
Я все деревенские секреты помню. Если картошки на саженцы мало, то ее можно на четыре части разрезать, и все равно прорастет. Под рассаду помидорки рыбку закапывали в качестве удобрения. Мы с бабушкой все выращивали сами, на всю семью хватало. А сколько ягоды собирали в лесу! Приносили ведрами чернику и голубику. Леса под Псковом серьезные. Бывает, собираешь ягоды и вдруг слышишь такой звук, как стук топорика: «Пым-пым-пым». Бабушка сразу: «Опа, на дорогу быстро выходим». Оказывается, это лось бежит и рогами ветки задевает.
Если попадешь ему под ноги, затопчет, искалечит. А знаете, сколько у нас змей в псковских лесах? Однажды мы с бабушкой пошли за ягодой, а за нами увязалась дворовая собака. Пришли мы в лес, бабушка хотела забраться в черничник, а собака ее не пустила, мы перешли в другое место. Возвращаемся через какое-то время и видим: собака лежит на дороге с раздутой мордой. Ее укусила змея, как раз в тех кустах, куда хотела пойти моя бабушка. Я помню, как мы по очереди несли собаку домой на руках, отпаивали ее травами. Она три дня лежала не вставая, но выжила и еще долго потом была у бабушки. А еще я видела, как гадюка рожает: перевешивается через ветку, и из нее выстреливают маленькие змейки и расползаются в разные стороны. А тех, кто не успел удрать, мамаша тут же сжирает. Но самый страшный змеиный день приходится на Воздвижение. Это уже осенью, когда все приходят в лес за брусникой, а там клубятся гадюки, у них в это время свадьбы.
— Не страшно за змеями наблюдать?
— Знаете, не могу сказать, что я такая уж бесстрашная. Но я не падаю в обморок при виде змей. Еще у меня нет страха скорости, высоты, темноты. Когда не стало бабушки, мне было четырнадцать лет, и я жила все лето одна в деревенском доме. А там никакой цивилизации, до ближайшего сельпо пешком полдня шлепать. Мне иногда говорят на съемках: «По роли надо дрова нарубить, но вам, наверное, сложно будет?» И дрова нарублю, и печку истоплю, и баню. Многие сейчас специально уезжают в Индию от городских благ. А я этот дауншифтинг прошла еще в школьном возрасте. Одна, ночью, в деревенском доме, при свечах. Но страха не было вообще.
— Но ведь должен быть какой-то инстинкт самосохранения?
— Я не говорю сейчас о безбашенности, которая связана с экстримом. Вообще, мне кажется, что отсутствие страха и экстрим — это разные понятия. Например, мне показывали недавно, как можно снимать с помощью камеры на коптере прыжок с парашютом. Это реально потрясающие кадры, невероятно круто. Но я отказалась — несмотря на то что мой дед был мастером спорта по парашютному спорту и я сама умею собирать парашют. Я прекрасно помню, как погиб Леша Завьялов — замечательный актер, мой партнер. Мы с ним вместе снимались в фильме «Зимнее танго», потом параллельно выпускали спектакль «Любля» по стихам современных поэтов. Вот он всегда искал экстрим. Например, садится в дождь на спортивный мотоцикл, газует. Я ему говорю: «Леша, мокрый асфальт, ну куда ты собрался?» По Пскову знаю, что такое гонять на скорости в дождь, видела несчастные случаи. А он только смеется. И вот Леша все рассказывал, сколько сделал прыжков с парашютом. Но во время очередного он и погиб… Для меня это окончательно закрыло тему экстрима. Избитая, казалось бы, мысль «Береженого Бог бережет», но я с ней согласна. Другой вопрос, что в актерской профессии иногда приходится рисковать. Но я делаю это не ради того, чтобы высечь адреналин, а с какой-то целью. Мне кажется, прежде чем что-то начинать, всегда надо понимать, ради чего это делаешь.
— Ради роли актерам часто приходится идти то на риск, то на какие-то лишения. Бывает, что нужно специально худеть или наоборот…
— Меня часто просили и просят об этом, не буду врать. Но как-то я никогда не видела в этом смысла. А что это добавит конкретно той роли, которую мне предлагают? Всегда придерживалась принципа: хотят, пусть берут такой, какая есть. В студенческие годы я весила больше, чем сейчас, — 68 килограммов. Мы тогда питались в основном лапшой быстрого приготовления и булками. Со временем поняла, что дело было не только в еде. Скажем так, тогда я не умела правильно тратить свою энергию. Это не значит, что в институте я ничего не делала. Наоборот, я там просто убивалась…
При этом телом я была большая, а вот эмоциональное истощение давало о себе знать. Так продолжалось с первого по четвертый курс в ГИТИСе и еще пару лет после института. И только когда я научилась вводить свое тело в тот режим, который мне удобен для работы, вес сам собой нормализовался, я ничего для этого не делала специально. Теперь весы показывают 58—60 килограммов при росте метр шестьдесят восемь. Это мой привычный и комфортный вес. Только один раз я согласилась с режиссером, что должна его изменить. Это был Павел Григорьевич Чухрай. Просто, несколько раз перечитав сценарий фильма «Холодное танго», поговорив с режиссером, я поняла: чтобы превратиться в ту женщину, которую мне предлагалось сыграть, действительно нужно что-то с собой сделать, измениться внешне, похудеть хотя бы на пару килограммов. Я не делала усилий, просто перестала есть совсем. У меня не было аппетита, потребности в еде, все это стало лишним. При этом оставалось огромное количество сил, энергии, причем агрессивной, болезненной — того, что и требовалось от моей героини. Мне кажется, все это пришло от режиссера. Павел Григорьевич заражает каким-то диким перфекционизмом, доходящим почти до сумасшествия.
— Но это ведь серьезный стресс для организма. Как потом из такого состояния возвращаться к привычной жизни?
— После больших проектов я всегда делаю промежутки, иногда в несколько месяцев, чтобы прийти в себя. Никаких съемок, спектаклей и даже репетиций. Хочу побыть с семьей, «поработать» мамой, почитать книги, посмотреть фильмы, сходить на чужие спектакли, просто отвлечься. Обязательно должно отдохнуть лицо. Чтобы было понятнее: в феврале завершился большой и сложный проект «Зулейха открывает глаза», и до середины июля у меня не будет никаких съемок. В конце мая в Театре Наций начнутся репетиции спектакля «Дядя Ваня». Все это время я потратила на то, чтобы восстановиться. Очень помогают в этом обычные бытовые хлопоты. Я с большим удовольствием в промежутках между работой занимаюсь домашними делами, устраиваю ремонт в квартире и на даче, стираю, готовлю, вешаю новые шторы, собираю мебель. Для меня это лучший способ переключиться.
— Как-то вы преувеличиваете свои паузы в профессии. А кто в апреле пел для Пугачевой в концерте «Гоголь-Центра» в честь юбилея певицы?
— Ну, к этой постановке мы подготовились заранее. У нас с музыкантами был блок из трех песен, одну из которых — «Ты не стал судьбой» — я исполнила вместе со своим однокурсником и кумом Пашей Акимкиным. Спектакль удаленно ставил Кирилл Серебренников, мы снимали номера, отправляли ему видео, он присылал свои комментарии. Конечно, между собой мы обсуждали нашу общую мечту: вот бы в день премьеры Кирилл был вместе с нами. И тут появилась новость, что его отпустили под подписку. Лично для меня это главное событие года, потому что Кирилл — очень близкий мне человек. Именно он когда-то доверил никому не известной Юле Пересильд роль в своем спектакле «Figaro. События одного дня», на одной сцене с Женей Мироновым, Лией Ахеджаковой. Я знаю, что на роль Сюзанны рассматривались очень серьезные претендентки, на тот момент суперзвезды. Думаю, для многих мое появление в этом мегапрофессиональном ансамбле стало удивлением. Господи, кто это? Студентка? Меньше всего в происходящее верила я сама.
Я многое умела, за моими плечами была лучшая мастерская ГИТИСа, но чувствовала себя тупой коровой, полным «гэ…» в сравнении с остальными. Меня парализовал страх перед этими людьми. Помню, как в Одессе, где мы репетировали четырнадцать дней, Кирилл впервые представил меня другим актерам, и Лия Меджидовна сказала с присущей ей интонацией: «Ну сразу видно — звезда». Я тогда не поняла, была ли это ирония, подколола она меня или нет. Это потом Лиечка объяснила, что они сразу в меня поверили. Очень смешно, потому что я-то как раз считала себя просто ужасной, понимала, что играю хуже всех. Хотя внешне, может быть, казалась самоуверенной и даже наглой. Вспоминаю свое состояние перед выпуском спектакля: я каждое утро просыпалась на простынях, мокрых от холодного пота. Мне снились кошмары. Я думала, после премьеры все наконец-то поймут, что я вообще никакая не артистка. Ждала фиаско. Пол-но-го! Но меня никто не выгнал, напротив, впереди у «Фигаро...» оказались двенадцать лет аншлагов. Поэтому, безусловно, Кирилл, который в меня поверил, — важная часть моей жизни. И это было счастьем, когда и он, и Алла Борисовна пришли на премьеру. Пугачева — сама невероятная актриса. И для меня большое удивление, почему она не сыграла в кино какие-то серьезные, большие драматические роли. Куда смотрели режиссеры?
— А вам не предлагали сыграть ее в сериале «Кураж», который сама Пугачева приняла в штыки?
— Мне присылали сценарий… Но я отказалась от этой истории. Я не верю, что кто-то мог сделать Пугачеву звездой. Никто из ее окружения, из любимых людей, ее мужей. Только она сама! А играть придуманную легенду я бы не смогла. Это нечестно и против моей совести.
— Вот вы говорите: у каждого действия должна быть цель. А если глобально… Ради чего вы решили стать актрисой?
— Не могу сказать, что эта профессия была смыслом моего существования и я без нее не смогла бы прожить. Конечно, я хотела стать актрисой. Но главная причина крылась в другом — я хотела сбежать из Пскова. Именно в Москву, меня всегда манил этот город. И только годы спустя пришло понимание, что нашей профессией можно не только абстрактно что-то переворачивать в душах людей, а конкретно решать чужие проблемы, используя свое имя, свою узнаваемость.
— И поэтому ровно год назад вы стали учредителем благотворительного фонда «Галчонок»...
— Есть такое ощущение, что прошел не просто календарный год, а целая маленькая жизнь. Это было трудное, но очень нужное время. Мы не сделали пока, может быть, великих свершений, но провели не один круглый стол по проблемам наших детей с разного рода специалистами, объехали, сколько можно было физически, огромное количество клиник и реабилитационных центров. Расстраивались, переживали, где-то находили ответы, где-то получали только вопросы, но нащупали направление, куда мы хотим двигаться дальше. Не конкретно даже по фонду, а по этой проблеме, чтобы развивались программы помощи детям и в этом обязательно участвовало наше сильное, мощное государство. Знаете, какая у нас мечта и цель? Не утолить свои амбиции, не доказать, что все вокруг плохо, а мы одни — спасители мира. Хочется, чтобы наступил тот день, когда нам скажут — ребята, у нас уже все так хорошо отлажено в стране, работайте дальше как координаторы, направляйте к нам родителей, а мы всем сами поможем. Это, конечно, утопия, но мы к этому стремимся, изучаем опыт других стран. В мае, например, наш фонд впервые участвовал в международной конференции в Бельгии.
— А где пройдет ваш следующий спектакль «СтихоВаренье» в поддержку фонда?
— В Театре Наций 2 июня. Как всегда, мы приготовили сюрприз, роль Бабушки на этот раз сыграет Ксения Раппопорт. Наши постоянные зрители уже видели в этой роли Марину Александрову, Ирину Петровну Купченко, Евгению Павловну Симонову, Ингу Оболдину, Настю Самбурскую, Полину Гагарину. Бабушкой в самом первом спектакле была Чулпан Хаматова. А сейчас будет Ксения, и я этому очень рада, потому что мы вроде бы давно с ней об этом договаривались, но никак не складывалось. Я Ксению очень люблю, она какой-то совершенно необыкновенный человек. А 8 июня мы приглашаем всех на традиционный забег «Патрики бегут», нас там тоже поддержат друзья фонда, будет много известных людей.
— Вы много времени уделяете проблемам детей. А как дела у ваших собственных дочерей? Они вас слушаются?
— Зная свой непростой характер, я боялась, что буду подавлять их. Нет ничего хуже, чем сильная и успешная мать. Мне кажется, это может стать серьезной травмой с детства. Но девчонки дают мне отпор, и это очень радует. Они оказались намного сильнее меня. Я знаю, что мое мнение для них важно, но они умеют оставаться при своем. Не в смысле огрызаются, а говорят по делу: «Слушай, мам, ты в этом просто не разбираешься и не понимаешь». Например, делаем вместе с Аней уроки. Математику, русский… А потом она говорит: «Все, английский я сама». Предлагаю: «Давай я тоже посмотрю». И слышу в ответ: «Мама, я тебя умоляю, что ты в этом понимаешь?» Я была против, когда Аня захотела пойти на бальные танцы. Но она меня убедила, и я теперь поддерживаю ее в этом. Пока они с партнером занимают предпоследние места на соревнованиях, но мне нравится, что в этом спорте ей все дается тяжело и честно. Это ее территория, она там — не дочь Пересильд, мое имя там ровным счетом ничего не значит.
— Вас саму строго воспитывали?
— Я вообще не битый, не пуганый ребенок. Один-единственный раз меня поставили в угол, это было еще в начальной школе. Уже через час мама стала говорить: «Все, иди гуляй». А я ответила: «Нет! Ты меня поставила, значит, буду стоять в углу». И я осталась там, даже заснула, стоя. Мама потом сильно плакала и умоляла меня выйти из угла. И больше никогда меня не наказывала. Но ведь и не за что было. Ну да, в школе моим поведением были недовольны, потому что мы с лучшей подругой Петушковой общались с парнями постарше, а они были, по мнению учителей, прямо серьезная гопота. Но, как показала жизнь, именно из них вышли приличные люди: кто-то стал судьей, кто-то адвокатом, некоторые ребята сейчас в серьезных чинах в ВДВ. Но для учителей тогда это было непостижимо: как так, почему наши девочки с ними тусуются, ребята же курят, а может быть, даже и выпивают! Но к нам трудно было прицепиться, учились мы хорошо, занимались общественной работой.
Если надо за ночь нарисовать стенгазету или пробежать на районных соревнованиях стометровку на норматив — это все мы первые. Я знала один секрет: если хочешь хорошо учиться, ты должен, например, доклады делать сам, заранее, прежде чем тебя об этом спросят. Я всегда все делала вперед. Грубо говоря, уборку надо сделать раньше. И только кто-то хочет мне напомнить об этом, заходят, а комната уже убрана. Вот и своим детям я все время говорю, что нужно опережать требования, тогда вы всегда будете защищены. Это самый лучший способ избежать того, чтобы на тебя, например, кричали. Есть разного рода люди. На меня, например, нельзя кричать. Я и так себя сжираю, критикую достаточно сильно. А если на меня еще начать кричать, то растеряюсь и вообще ничего не смогу делать.
— А сами способны прикрикнуть на детей?
— К сожалению, я могу… Но сразу слышу в ответ: «Послушай, не кричи, пожалуйста». Или: «Знаешь, твой крик вообще ничего не даст». Это не значит, что они мудрее. Просто они еще не понимают, из-за чего ты нервничаешь. Вот, например, у них сопли, а они рвутся на улицу без шапки и в тонкой куртке. Или перебегают через дорогу, а ты видишь, что едет машина. Кричишь, потому что переживаешь. Конечно, я понимаю, что это мои проблемы, надо просто спокойно объяснить, что так делать нельзя. Но не всегда получается сдержаться.
— Аня в свои 10 лет уже завела страницу в соцсетях. Легко ли вы согласились на это?
— Моя позиция такая: мне бы хотелось, чтобы они в этом разбирались, шли в ногу со временем. Тем более что протест — это наша семейная черта, и чем больше будет запретов, тем больше появится желания их нарушить. Вот, например, у одноклассников появился Instagram. И можно сколько угодно запрещать, но через какие-то другие аккаунты, тайком, дочь все равно его заведет. Так что я его просто оформила на себя, мне так проще. Но мы сразу договорились с Аней, о чем она будет писать. Я поставила условие: разрешаю вести свой блог только в том случае, если ты размещаешь интересные тексты: про жизнь, про мир, про то, что увидела, чему удивилась. Если эти тексты имеют хоть минимальную художественную или эмоциональную ценность — пожалуйста. Я ее при этом не контролирую, не навязываю свое мнение. Иногда только работаю корректором, исправляю орфографические ошибки или правильно расставляю запятые.
— Куда в наше время без соцсетей… О них и фильм с вашим участием. Я видел его в конкурсе «Кинотавра», но название не так просто запомнить…
— «Sheena667». Это интернет-ник героини, в которую влюбляется главный герой. Фильм уже показывали на Роттердамском фестивале. Режиссер — Гриша Добрыгин, родной человек, тоже «кудряшовец», учился у моего мастера Олега Львовича Кудряшова в ГИТИСе, только на следующем потоке. С его внешностью — а Гришу вообще-то называют русским Джудом Лоу, с его актерским талантом он мог бы спокойно, не напрягаясь, зарабатывать деньги в большом кино, в сериалах, но он выбрал другой путь. После того как отучился на актерском отделении, получил еще и диплом режиссера, а сейчас сам преподает в мастерской Кудряшова. Гриша давал мне читать разные сценарии, но запустился с этой историей, которую мы снимали во Ржеве. Для меня очень важно, что картину снял именно Гриша. С удовольствием буду представлять ее на «Кинотавре» в Сочи.