ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Март 11, 2019

Наши в городе

— Выхожу на берег, а у меня полны зубы камней…

— Ну, а что ты менжуешься?! Пойди сыграй с ними в гольф…

— Мужчин надо жалеть…

— Так это у него, видно, организм увядает…

— Отдых они мне обеспечат, как же, какой тут отдых…

— У меня длинные ноги, даже не пытайся…

Все это обрывки разговоров на русском, доносящиеся оттуда, и оттуда, и вон еще оттуда… кажется, что вообще отовсюду — пока идешь дисциплинированной толпой тесными улочками на заветную площадь Сан Марко, где и обещаны самые цымес и замес.

Наших на карнавале не так чтобы много, просто наши заметны — главным образом верой в свою исключительность. Свято убеждены, что русской речи никто вокруг не понимает, только они сами, поэтому можно громко поверх голов обсуждать всякое свое. Например, кричать на весь супермаркет из одного конца в другой: «Маш, а кефир-то брать, что-то он дороговат для кефира?!»

При этом наших мало в маскарадных костюмах, все больше в гражданке. Нужна ведь самоирония, чтобы нарядиться, умение потешиться над собой. А у нас с этим туго, слишком мы серьезные. Особенно в последнее время.

Самые распространенные категории наших — две: молодые мажористые пары в состоянии ДКМ, иначе говоря, добрачных культурных мероприятий; чиновники с любовницами, снимающие видео для социальных сетей под названием «Глядите, как я пасту поливаю… чем я там ее поливаю… а, болоньезо поливаю».

— Многие знаете как здесь устраиваются?! Чуть выучиваешь итальянский, находишь старичка и ездишь ему по ушам, — объясняет коротко стриженная дама с квадратными плечами двум своим спутницам, очевидно новеньким здесь. — А ему того только и надо, или чтобы кто-нибудь слушал его болтовню и вот так на него смотрел, — она показывает, как: снизу вверх, спаниелевыми глазами, вот-вот язык преданности высунет.

Ох и широк же русский мир, ох и широк! Я бы сузил. Ну или приглушил звук хотя бы.

А до этого еще была Алена из белорусского Гродно, управляющая букингкомовской квартирой в Вероне. Она простодушно и напористо выложила сразу все: что ее помощник Паоло — гей, но это ничего; что букингком — что-то вроде контролирующей секты, потому что постоянно организует собрания для квартировладельцев, где зомбируют, как правильно клиентоориентироваться; что девки из Восточной Европы зря сюда едут в поисках свадьбы, потому что итальянский мужик пошел инфантильный — живет с родителями в ожидании того, пока те помрут и оставят ему жилье, семью не заводит, так как хлопотно, дорого и ответственность, работать не работает, а придумывает себе ерундовые занятия типа волонтерства.

И вообще скучно здесь, подытожила Алена.

Можно подумать, в Гродно веселей.

А еще был магазин Russian Store. С очень странным ассортиментом: русские консервы, замороженная рыба, хрен. Подозрение всплыло, что «прачечная» для отмывания денег. В самом деле, кому сдался этот прошлогодний хек, если повсюду продают свежую рыбу! Так нет: народ русскоязычный приходит, зачем-то что-то покупает — то ли из ностальгии, то ли из патриотизма, но кажется — по дурости. На входной двери висит объявление, приглашающее на работу. Некто Владимир от соискателей мест квалифицированных слесарей, токарей и сантехников требует только трех вещей: подтверждения квалификации, справки установленного образца и желания работать. Последний пункт никак не выделен: ни цветом, ни шрифтом. Но все равно понятно, что желание — это главное.

Дискотека 80-х

По дороге на площадь Сан Марко проходим мимо, кажется, самого дорогого общественного туалета в мире — за полтора евро. Встречаем пункт проката костюмов, шатрами раскинувшийся на одной из площадей. Маршрут организаторами и полицией выстроен так, что проката не миновать — все здесь давно продумано с точки зрения получения прибыли. Дорога единственная, поэтому то и дело возникают пробки. Хотя, возможно, все эти туристы и участники карнавала — просто жертвы навигаторов, которые показывают один и тот же кратчайший путь.

Правила безопасности на карнавале выглядят так. Не успел парень скандинавского вида в компании друзей от избытка чувств стянуть с себя футболку, как тут же подбежали две рассерженные длинноногие итальянские полисменши — такие раньше выступали на песенном фестивале в Сан-Ремо, а у нас их сейчас копируют на «дискотеках 80-х». Поэтому подумалось: не карнавальные ли это костюмы, не постановка ли строгости? Оказалось, что все на самом деле. И лучше бы, честно говоря, они, а не этот парень, стянули с себя футболки — это, по крайней мере, читалось в глазах окружающих.

В одном месте одну девушку попросили снять маску. Ориентировка, наверное, предположил кто-то из наших в толпе. Может, под камерой идем, ответил его товарищ. Странно, почему они проигнорировали версию, что девушка понравилась жандарму и он решил ее повнимательнее рассмотреть.

Но никаких и нигде проверок документов и скобок. Их тут вообще нет ни на вокзалах, ни в аэропортах, ни в других общественных местах. Что русскому — смерть: вызывает даже дискомфорт, хочется подойти к человеку в форме и попросить обыскать себя. И вот куда же деть это чувство постоянной провинности, бог его знает! Помню, сели мы за уличный столик перекусить в укромном углу парка, нарезали, разлили, чокнулись — и тут как тут полицейская машина. И что же мы? Как привыкли. Прятать все под стол, думая, что повяжут. А патрульные, мимо проезжая, палец большой нам показывают. Только потом мы заметили, что рядом на столбике знак: «Место для пикника».

Утопия одна

Карнавал — он на то и карнавал, что все здесь намешано без соблюдений рецептов и иерархий.

Вот люди встали кругом и танцуют под песню на идиш и одесский ансамбль с престарелой солисткой-аккордеонисткой. Разные люди — черные и не очень, светловолосые и лысые, эти с венецианскими противочумными масками на лице за три копейки, а те — в родных ролексах на руке. И бог его знает, кто есть кто здесь, откуда — остановился ли он в пентхаусе или в хостеле… Да это никого и не волнует, в мыслях нет.

И политики на карнавале тоже никакой. Ни на плакатах, ни в разговорах, ни в костюмах. В отличие, скажем, от гей-парадов, также костюмированных, где что ни жест или куплет, то манифест или протест. Нет кукол и масок известных личностей. Пушкин наш, он же Гоголь, в этом смысле смотрелся здесь инородно. И не потому что запрещено, а потому что зачем смеховое мешать с серьезным — его и без того полно в обычные дни; есть время для трудов, а есть для развлечения.

Среди наряженных очень много зрелых людей, пожилых по нашим меркам, почти стариков и старух. Таких графинь из «Пиковой дамы» и Владимиров Зельдиных после шестидесяти лет актерской карьеры. Но холеных, гладких, с зубами. И в дорогих, многодельных костюмах. Не взятых напрокат, а смастеренных по случаю карнавала. Собранных с провизорской тщательностью, со вкусом — когда ни убавить, ни прибавить. Видно, каких усилий стоила им эта скрупулезная простота, сколько средств вложено в услуги художников и портных. Видно, что это их последняя гастроль, что приехали поиграться, повалять дурака напоследок, в конце жизни, когда на все уже плевать: на репутацию, на приличия, на мнения других. Видно, что денег у них больше, чем времени жизни.

И очень жаль, что наши пожилые, их ровесники, хорошо если в огороде копаются или вообще живы, а о карнавале в Венеции какой разговор — утопия одна.

Лайк из лайк

Среди зевак чинно следуют костюмы. Их все больше и больше с каждой минутой. Они выходят из отелей и как ни в чем ни бывало присоединяются к толпящемуся потоку людей. Некоторые пытаются их фотографировать, но в тесноте получается скверно. Все это производит впечатление слегка шизофреническое. Вообразите массу совершенно заурядного народу, посреди которого зачем-то, почему-то — вельможи в высоких париках, фрейлейн декольтированные с выбеленными лицами, ну и заодно уж какой-нибудь Шрэк.

Но вот, наконец, площадь Сан Марко. Здесь свободнее, дышится полегче. Персонажам есть где разгуляться. Их цель — внимание. Внимание публики, фотографов, конкурентов — таких же, как они, в карнавальных костюмах. И никто из них не раздражается, если попросят сделать совместную фотографию. Наоборот, все же ради этого и затеяно.

Вот вельможа останавливается с благосклонной улыбкой, принимает выгодную позу, ждет, когда к нему присоединится проситель-простолюдин. До вставшего рядом с ним ему словно нет дела. Он холоден и надменен — так, ему представляется, следует вести себя аристократу.

Но заметно, конечно, что нет в нем, как ни выпячивай жабо, этого врожденного аристократизма, что все это игра, что позы, повороты головы отрабатывались месяцами дома перед зеркалом, и что, возможно, это представление дается далеко не в первый год здесь.

У персонажей разный стиль поведения. Одни ходят в толпе, изредка притормаживая. Например, как вон та ренессансная разнополая пара: встали спиной ко Дворцу дожей — получился красочный задник, практически декорация для съемки. Другие же выбирают статику — устраиваются у стен в галереях, так чтобы стены — патиной ли, фактурой ли — гармонировали с костюмом.

Но у тех и других задача одинаковая: получить на себя, на свою персону публичный отклик, как можно больше щелчков фотоаппаратов и нажатий на кнопку телефонной камеры. Иначе говоря, собрать максимум карнавальных лайков.

Кажется, что с наступлением эпохи гаджетов изменился и сам карнавал: соцсети просто взяли и вылились на улицу, под слепящее венецианское солнце.

Костюмированных мужчин чуть больше, чем женщин. Попадаются и влюбленные мужские пары, играющие эпоху сексуальной раскрепощенности, что-то из правления Короля-Солнца, но без эпатажа — здесь это лишнее.

Трансвеститы тоже попадаются, но их гипертрофированное желание выделяться на общем фоне кажется карикатурным среди множества строгих образов карнавала. Кто-то из них, правда, вставал на котурны, чтобы во всех смыслах возвыситься за счет костюма. Но и это не помогало обрести всеобщее, а не локальное внимание.

Пусть так

Между тем все без исключения персонажи стремятся попасть во «Флориан». Если ты туда не попал, считай, съездил в Венецию напрасно, без толку.

Кафе «Флориан» на площади Сан Марко считается самым старым в Италии и одним из символов города. В стародавние времена здесь был центр светской жизни. Сюда приходили не столько ради кофе и безе, сколько за социальным общением, в стремлении завязать полезные знакомства. Это была первая кофейня в Венеции, которую могли посещать не только мужчины, но и женщины. А в 1760 году здесь открыли пункт продажи первой венецианской газеты «Гадзетта Венета».

В кафе «Флориан» захаживали и Гете, и Байрон, и Казанова, и Руссо, и Бродский — который вон там, рядом, на острове Сан-Микеле покоится; который хотел бы и в следующей жизни быть здесь же, в Венеции, хоть в каком воплощении — хоть крысой. А может, кто знает, и сбылось его мечтание, и бегает Иосиф Александрович сейчас где-нибудь вблизи каналов, доедая за туристами остатки карпаччо, тоскливо глядя на Луну: «Я глуховат, я, Боже, слеповат. Не слышу слов, и ровно в двадцать ватт горит луна. Пусть так…»

Но сейчас «Флориан» — это ярмарка тщеславия, черкизовский рынок эгоизма и гранд-базар самопрезентаций. На входе дежурит самый вежливый и элегантный дресскодер в мире, но одновременно и очень требовательный. На нем строгая двойка, и он не пускает внутрь никого, кто, по его мнению, одет недостаточно карнавально. Разумеется, ни о каких анимэ или мультиках речи идти не может, даже мысль об этом кощунственна.

Причем «Флориан» днем и вечером — это разные кафе. Вечером — претензия на изысканность. А днем все вперемешку; встречаются костюмы и безыскусные, этакая театральная история: издалека, с бельэтажа, вроде богато смотрятся, а ближе подойдешь — один синтепон да дешевые блестки.

В кафе подают только кофе, оливки и апероль, который со своей оранжевостью в бокалах, кажется, больше для картинки, чем для утоления жажды. Персонажи присаживаются за столики в одном зале, изображают красивую жизнь, позируют что есть силы — ведь за стеклом, на улице толпа зевак! Минут пять спустя переходят в другой зал, и там, уже в других, не менее исторических интерьерах, повторяется то же самое. Все происходящее здорово напоминает аттракцион «быстрые свидания» или даже квест под названием «Надуй свое эго за полчаса».

Ярче других во «Флориане» выступают американцы. Они останавливаются в самых-самых отелях неподалеку, чтобы много не ходить; одеты во все чрезвычайно дорогое, демонстрирующее главным образом эпоху «Дикого Запада» и первоначального накопления капитала — в чем-то впрямь из тех материй, из которых деньги шьют. Словом, лелеют, как могут, свою короткую, по сравнению с венецианской, историю.

Народу — все еще не протолкнуться, даже больше, чем в час пик перед электричкой на Солнечногорск. Поэтому трудно сосредоточиться на образах костюмированных участников карнавала. Но уже скоро городская атмосфера станет поразряженней — ближе к шести вечера, когда Венецию покинут «однодневки»; так здесь называют тех, кто останавливается на ночлег в пригородах, а в город приезжают на световой день.

Очень многие чатятся в телефонах или листают ленты соцсетей. В Венеции это выглядит вызывающе, тем более в главном месте карнавала. Вот прямо-таки инопланетная картинка: плывет гондола по каналу, мимо дворцов и соборов, увидеть которые своими глазами мечтают миллионы людей на планете; все четверо пассажиров уткнулись в свои гаджеты. Короче говоря, «Черное зеркало» парадом шествует по планете Земля.

Отдельная история

И ведь ни одного конфликта во всем этом людском круговороте. Повсюду звучит, если уступили дорогу или столкнулись, «грациа» и «скузи»; все готовы к общению независимо от ситуации общения, улыбаются — даже занудам, даже пышнотелые дамы — старикам-фотографам, предпринимающим вялые попытки харассмента.

Как они, западные, это делают, ну в самом деле, как?!

Есть версия, что дело не в том, что их вежливость — исполнение общественного договора и улыбки неискренни, а в том, чтобы сохранить свою энергию для своих же дел: ты не включаешься в других, чтобы сберечь себя для себя, и потому не настроен на конфронтацию.

А вот местные жители, венецианцы, — это отдельная история.

Загадка, почему они, не зарабатывающие на карнавале, не уезжают на время его проведения из города. Впрочем, не науезжаешься. Ведь помимо карнавала у них есть еще масса других мероприятий, вроде международного кинофестиваля и биеннале.

Местные иногда раздражаются из-за понаехавших. Когда фотографируешь бытовое — скажем, мать семейства белье с уличной веревки стягивает. Или — мамаше с детской коляской не проехать из-за толпы, она что-то бурчит на итальянском, и ясно без перевода, что это значит: «задолбали, туристы треклятые». Бурчит, правда, негромко, больше про себя. И большинство живет как бы параллельно карнавалу. Ходит своими тропами-проулками, держа их от приезжих в секрете.

А еще заметно, что жители таких городов, как Венеция, — как бы заложники их избыточно длинной и хрестоматийной истории, потому что вынуждены пестовать ее, чтобы продавать. Иногда это получается нелепо — допустим, когда «Бургер Кинг» размещается в средневековом здании. Иногда — вполне себе, когда супермаркет устраивают в здании театра, и получается сущий Елисеевский гастроном. Но все равно город в этом случае главнее и больше людей, его населяющих. Чего не скажешь хоть о той же Москве, где главней и больше все-таки человек.

Лжец

Венецианский карнавал — праздник не одного дня, а почти трех недель. Его афиша включает в себя множество самых разнообразных событий: от хип-хоп-вечеринок до мастер-классов по изготовлению масок.

Близлежащие городки и районы Венеции, расположенные за пределами острова, на Большой земле, тоже проводят свои карнавалы. Совсем иные — и по качеству, и по настроению.

Взять Маргеру: это хоть и район Венеции, но в нем нет ничего венецианского открыточного, к чему привык глаз путешественника. Такой сам по себе пригород, в меру состоятельный и со своим лицом, но находящийся в тени через перешеек сверкающего острова.

Туристов здесь нет — да и кто поедет, в общем, в провинцию, когда есть возможность освоить главные достопримечательности из путеводителя?

Между тем карнавал готовится грандиозный. Это видно по десяткам красочных платформ, которые ждут, когда объявят старт и можно будет проехаться по центральным улицам.

На платформах установлены замысловатые куклы размером с дом — антропоморфные, анималистические, сказочные. Есть даже Маша и Медведь из одноименного мультфильма.

Из клееных форм. Ярко до кислотного раскрашенные. Закрывающие-открывающие глаза, двигающие крыльями-ногами при помощи балок-противовесов — словом, сложная механика в исполнении народных умельцев. Ощущение такое, что смастерили их все в одной мастерской, поскольку стиль похожий. Управляющие платформами спят на ходу — похоже, готовились до последней минуты, и ночами тоже. Как и их дочери, сестры, матери, бабушки — которые сопровождают платформы, потому что шили костюмы и репетировали танцевальные движения.

Народ местный тем временем потихоньку собирается у обочин.

«Я уже четвертый год здесь живу и всякий раз интересно», — с гордостью сообщает официантка ближайшего кафе — мы уже не удивляемся, что она говорит с нами по-русски, и даже лень выяснять, откуда она, потому что понятно, откуда — откуда и все мы, из СССР.

Интеллигентная итальянская тетушка спрашивает, можно ли кинуть нам в лицо конфетти. Такой здесь обычай повсеместный. Мы киваем — она кидает. Потом сообща ржем. В ответ дарим ей 50-рублевую купюру. Смотрите, говорим, итальянская тетушка, тыкая в картинку, это русская Венеция, велкам к нам. А она и знать не знает, где это, что это такое — Санкт-Петербург.

И рождается тогда у нас идея: а что если и в Санкт-Петербурге нечто похожее затеять, карнавальное? И чтобы организованно, масштабно, а не эти вот междусобойчики реконструкторов, и чтобы продюсерские компании бюджеты на народные гуляния не пилили. И тогда была бы отдушина для тех, кто с перверсиями, поскольку можно легально переодеваться, краситься и вообще шалить. И тогда можно было бы удовлетворить тягу многих разночинцев со всеми этими их пародиями на великосветские балы к перевоплощению в дворян. Так ведь и просятся они на Рубинштейна, на Пять углов. А какая польза будет для тех, кто съездил в Венецию и страдает после этого синдромом отмены Венеции — об этом и говорить нечего!

Но почему-то крутится в голове: лжец, лжец, лжец. Ах, вот почему. «Лжец» — это же комедия великого венецианца Карло Гольдони, главный герой которой увлечен Искусством вымысла и не может не придумывать фантастические миры.

Смерть не в счет

Мы занимаем позицию на маршруте, рядом с баром. Здоровенный наглый мужик — потом выясняется, что это смотрящий за местностью, за шестью прилегающими к бару сотками, — спрашивает, не из Испании ли мы. Узнав, что русские, надолго замыкается в себе. Затем уходит куда-то на время и возвращается в костюме крокодила. Затем выпивает два апероля с большой порцией белого сухого и принимается танцевать под электронную музыку, несущуюся отовсюду, со своей перуанской женой, время от времени просовывая хвост себе между ног и болтая в нашу сторону получившимся зеленым членом. Дескать, смотри, русский, как мы круты. Наверное, это у него что-то личное.

А бармены азиатской наружности тем временем только и делают, что смешивают и всем подливают в стаканы. А посетители им в ответ: «алигато», потому что считают их японцами, не проговаривая «р». И больше у них получается «алиготе», чем «аригато». Так замыкается алкогольно-карнавальный круг.

Мать кричит разбушевавшемуся сыну-подростку, который в приступе экзистенциального восторга лупит сверстника надувным молотком: «Баста». Хочется продолжения: «…я сказала».

Динозавр фотографируется с полицейскими. Бородач, переодетый в женщину, жеманно прячет лицо. Но это не трансвестит, он просто дурачится.

Праздник для своих — непослушания для детей, расслабленности для взрослых. Видно, что многое — самодеятельность. Но от этого только трогательнее. У чирлидерш, мягко говоря, неидеальные фигуры, мало пластики, а костюмы сидят топорно, но все компенсируют искренняя атмосфера и одобрение земляков, которые, кажется, знают друг друга с детства.

Здесь не демонстрация самого себя, как в той, туристической Венеции; здесь намерение развеселить других, отдать им свой темперамент. Там выступают соло, здесь — командой. И потому здесь получается теплее, домашнее, хоть и вместо гондол — трактора.

Не поднялась голова у одной из кукол на платформе — никого не смутило. Ну не поднялась и не поднялась — в следующий раз поднимется.

И вот двинулись. Грянула музыка с первой платформы. Специальный мальчик — впереди процессии. За ним полицейский. Думали, ряженый. Нет — настоящий! Потом капельмейстер и небольшой оркестр. Снисходительные лица мужчин, стреляющих мишурой из пушки, полногрудость и крутобедрость танцующих женщин… Вавилон вдоль дороги: китайский разрез глаз, арабские носы, восточно-европейские скулы и меж ними — взрослые белые пары с приемными чернокожими детьми. И при всем этом, внутри всего этого — та же лирично-комично-непристойная атмосфера «Амаркорда».

И ни одного костюма или фигуры злодея — Смерть не в счет, она не злодей, а явление природы. Потому что настоящее карнавальное противостоит трагическому и эпическому. А потому можно и член, и задницу пластмассовую, и вообще — тряхнуть раблезианством раз в год.

Подсолнухи

Снова площадь Сан Марко. Одно из главных событий карнавала — гранд-финал конкурса на лучший костюм. Представляют членов жюри. Они выходят по очереди на сцену и садятся в кресла, имитирующие маски.

«Саша Фролова, Саша Фролова», — ярмарочно арлекином кричит ведущий, одетый в забавный костюм из надувного пластика за авторством, похоже, художника и модельера Саши Фроловой, ученицы Бартенева.

Однако Саши Фроловой нигде нет, не выходит она на сцену. То ли опаздывает, то ли забыла.

Объявляют другую судью. Она оказывается Оксаной Козубенко, представительницей Украины.

Матерь Божья, что же такое делается: из десятка членов жюри двое как минимум — наши люди!

Мало того, Оксана взяла слово и сказала по-русски следующее: «Приветствую всех, кто говорит по-русски». А еще более удивительно, что откликнулась, как показалось, чуть ли не треть толпы, заполнившей площадь.

Ну а потом, уставшие от праздника, мы вернулись в наш номер и включили телевизор на первой попавшейся кнопке. Там подходил к концу фильм Витторио Де Сика «Подсолнухи». За кадром звучала печальная музыка. На вокзале Марчелло Мастроянни прощался с Софи Лорен, своей итальянской любовью. Он уезжал в Россию, к другой своей любови — русской.

И не надо было объяснять, что в Италию он больше не вернется никогда.