— Лиза, совсем скоро на канале «Россия» зрители увидят сериал «Седьмая симфония», который так долго ждали. Это ведь уже не первый ваш фильм про войну?
— Я очень люблю военные фильмы и, если предлагают, всегда читаю сценарий. А тут к тому же Ленинград, блокада. Это особая тема для нашей семьи, у нас многие попали в блокаду. Роль пришла ко мне неожиданно. Была репетиция спектакля «Братья Карамазовы». Мне кажется, мы с вами уже пять интервью сделали, пока готовился этот спектакль — долго, четыре года. В тот раз репетиция получилась неудачной. И вот я иду после нее по улице Рубинштейна, измученная, бледная, с синяками под глазами, в какой-то непонятной одежде. И вдруг вижу — режиссер Саша Котт. «Саша, — говорю, — привет!» Он сначала меня даже не узнал и несколько секунд вглядывался, чтобы понять, кто это. Потом наконец разглядел: «Ой, Лиза, привет». Мы с ним буквально парой реплик обменялись и через две минуты разошлись каждый в свою сторону. А через час звонит мой директор Настя: «Лиза, я сейчас пришлю тебе сценарий от Саши Котта про блокаду». Я еще подумала: «Боже, как же я выгляжу, если Саша решил позвать меня сниматься в этот фильм».
Помню, едва увидев название сценария — «Седьмая симфония», я сразу поняла, о чем пойдет речь: о том, как в блокадном Ленинграде 9 августа 1942 года в зале филармонии вопреки всему была исполнена симфония Шостаковича. Даже странно, что раньше про это не сняли фильм, потому что сюжет очень кинематографичный… Снимать мы начали во время карантина. Что, конечно, немного удлиняло процесс: постоянные ПЦР-тесты, все возможные меры предосторожности, но зато сняли все без сложностей.
— Расскажите о вашей героине.
— Флейтистка Вера Преображенская — представительница культурной богемы. Достаточно свободолюбивая девушка, очень творческая, яркая и совершенно не советская. Оркестр вообще коллектив творческих, самобытных, ярких и смелых людей, идущих все время немножко вразрез с партийной линией. Но каждый из персонажей фильма сталкивается с лишениями, с войной, с голодом, с потерей близких. У каждого своя история, и каждый проходит какую-то трансформацию. Мы сейчас много говорим про защитников, про тех, кто боролся с фашистами на фронте. Это — наши герои, и те, кто пал, и те, кто выжил, перед ними мы преклоняемся, уважаем, благодарим. Но ведь на самом деле в тылу тоже было очень много героизма. В частности, люди, которые каждый день, превозмогая боль, слабость, голод, холод, приходили на репетиции, исполняли по радио музыкальные произведения и помогали Ленинграду выжить. После голодной зимы 1941 года в оркестре Радиокомитета осталось только 15 человек, а для исполнения симфонии требовалось более ста. По радио объявляли, что приглашаются все музыканты. Люди приходили, но кто-то не мог подняться на второй этаж от истощения. В мемуарах мы читаем, что им тяжело было даже поднять инструменты, а тем более набрать полные легкие воздуха и что-то сыграть на духовых. Это действительно серьезный физический труд, о чем многие не догадываются. Во время репетиций люди падали в обморок, кто-то умирал, и человека просто выносили и приглашали другого музыканта, потому что оркестр должен был жить. Была директива сверху — симфония Шостаковича должна быть сыграна в блокадном Ленинграде любой ценой. Шла ежедневная страшная борьба. И каким же было счастье, когда симфонию все же сыграли! В день концерта все артиллерийские силы Ленинграда были брошены на подавление огневых точек противника. Несмотря на обстрелы и авиаудары, в филармонии были зажжены все люстры. Симфония транслировалась по радио, а также по громкоговорителям городской сети, и немцы в прямом эфире по радио тоже слышали концерт. По воспоминаниям нескольких солдат, именно тогда они поняли, что не смогут победить этот город. Я сейчас говорю, и у меня слезы наворачиваются. Концерт стал огромным событием и для тех, кто был в зале, и для музыкантов, для всего Ленинграда.
— В институте вы учились на курсе у Льва Додина, а он считает, что все артисты должны владеть каким-то музыкальным инструментом. И вы освоили игру на флейте. Кто бы мог знать, что это умение вам пригодится...
— Совершенно верно. Мне принципиально важно было исполнять все самой. Так, чтобы профессиональный музыкант, глядя на экран, видел, что я не абы что нажимаю на инструменте, а играю по партитуре. Можно сказать, я заморочилась. Сначала с партитурами мне помогала моя подруга Маша Аввакумова, мы соседки по даче, она флейтистка, играет в филармоническом оркестре. А потом артисты стали заниматься с музыкальными кураторами проекта. Со мной репетировала флейтистка — прекрасная Елена Терская. И еще я постоянно занималась дома. В какой-то момент мне показалось, что меня уже с радостью оттуда выгнали бы, потому что я бесконечно играла фрагменты Седьмой симфонии. И мой старший сын уже сам стал ее насвистывать. А потом сказал: «Мам, ну сколько можно?» Конечно, все произведение, а оно очень длинное, нам не надо было играть, в каждой сцене были прописаны определенные музыкальные фразы, такты. Но в итоге то, что было необходимо для съемок, я одолела и играла сама. Кроме начала четвертой части симфонии, там такой темп и такие рулады, что, конечно, нужно быть суперпрофессиональным музыкантом. И пусть в фильме звучит сведенная, чистая фонограмма, мне было важно играть то, что написано в нотах.
Во время съемок я поняла, что если есть профессия, представителям которой я завидую, то это музыкант. Когда мы снимали в филармонии сам концерт, я сидела на сцене в оркестре (посадка флейт — в центре) и ощущала мощнейшую энергию со всех сторон. Не просто звук — меня насквозь пронизывала какая-то божественная сила. Это потрясает. Одно из самых сильных впечатлений в жизни — до мурашек, до кома в горле.
— А о блокаде что-то новое вы узнали во время съемок?
— Я и раньше много читала про блокаду. И меня поражало всегда, что люди приспосабливаются к любым обстоятельствам. Они продолжают жить, любить, ревновать, радоваться каким-то мелочам, смеяться. Никто не горюет по поводу того, что, мол, какой кошмар, мы участники невероятно трагического исторического события, о котором многие поколения будут вспоминать. Взять хотя бы дневники Ольги Берггольц. Вокруг страшнейшие обстоятельства, бомбежки бесконечные, и при этом такая бурная внутренняя личная жизнь, переживания из-за мужа, из-за влюбленности в другого мужчину. Или можно вспомнить мою родственницу Лидию Штыкан, кстати, актрису. Они с младшей сестрой ушли на фронт, потому что там можно было как-то прокормиться, давали больше хлеба. И потом, когда блокада еще не закончилась, ее отозвали с фронта и пригласили работать в Александринку, и вот она пишет своей подруге: «У меня примерка костюма. Это так красиво!»
— Муж Лидии Штыкан — Николай Боярский, дядя вашего папы. Лидия и Николай вместе поступали в театральный институт.
— Но дядю Колю сразу же забрали на фронт. Он попал в плен, у него невероятная история спасения. Когда дядя Коля шел в толпе пленных по улице Ростова, его из колонны выдернула местная жительница Матрена Тимофеевна, надела на него гражданскую шапку, дедушка замер, никто из конвоиров не заметил, как его вытащили, колонна пленных прошла мимо. Потом его отвели в подвал, где он прятался почти месяц. Позже выяснилось, что всех остальных пленных расстреляли, он один спасся, вернулся в строй и дошел до Кенигсберга. Всю жизнь потом Николай поддерживал отношения с семьей Матрены Тимофеевны.
А бабушка Лидия оказалась в блокадном Ленинграде с сестрой Верой. У них умер отец, и они хотели его достойно похоронить. Гробов не было, решили положить его в кухонный шкаф-пенал. А когда стали этот пенал переворачивать, оттуда выпала упаковка столярного клея, который делался тогда из перемолотых костей. И они из этого клея варили бульон. Возможно, без него бы не выжили. О блокаде мои родные рассказывали страшные вещи. Бабушка моя, Екатерина Михайловна Мелентьева, папина мама, например, вспоминала, что шла с работы и увидела, как прямо перед ней лошадь упала и умерла. Это было около ее дома, и она побежала за ножом, вернулась назад через три минуты, а там уже одни кости, ни кусочка мяса не осталось... Война прошлась по нашей семье. До Берлина дошла моя двоюродная бабушка Екатерина Боярская. Она только в прошлом году ушла из жизни, ей было 94.
Мы все, не пережившие войну, ее романтизируем немного. А в реальности это так страшно и больно, что людям не хотелось даже вспоминать. Папа мне рассказывал, что все время подходил к дяде Коле и спрашивал: «Скажи, сколько ты немцев убил?» А тот отшучивался. И все мои родные не любили рассказывать про войну. Можно сколько угодно фантазировать на эту тему, снимать фильмы, но есть мысль, которую мы прежде всего должны донести до детей: надо помнить, чтобы не допустить повторения. Помнить, чтить память и благодарить.
— А вашего старшего сына эта тема уже интересует?
— Пока не вижу, чтобы интересовала. Я хочу, чтобы он сам к этому пришел, как пришла я в 14 лет. Вдруг внутри что-то щелкнуло, перемкнуло, и для меня открылась эта страшная тема, эта эпоха.
— Что сейчас интересует Андрея?
— Номер один для него — семья. У них, например, фантастический контакт с братом Гришей, несмотря на большую разницу в возрасте. Они очень друг друга любят, играют вместе. Это не может не радовать. Потому что, говорят, если разница в возрасте больше шести лет, у детей контакта нет. У наших — есть, стопроцентный. Когда мне нужно что-то сделать, я говорю: «Андрей, вот тебе книжка, почитай Грише», и он читает. У них прямо любовь-любовь. Конечно, Андрюша, как и все дети, интересуется и компьютерными играми, которые они обсуждают в школе. Это их мир. Мы можем только брюзжать на тему, что вот мы в их возрасте читали… На самом деле, если вспомнить, я тоже взахлеб не читала книжки в Андрюшином возрасте, у меня были другие интересы, я слушала какие-то музыкальные группы, мы делали анкеты, друг другу писали, собирали наклейки. Я, например, The Prodigy слушала. Кто-то тогда ужасался, как ужасаются сейчас Моргенштерном. То, что у нас были другие увлечения, не значит, что мы были лучше. Мы были точно такими же, и я не могу, не хочу и не имею права вытаскивать сына из тех интересов, которые у него есть. Нравится ему игра «Майнкрафт», ну и пусть играет. Это тоже развивает, он то и дело мне говорит: «Посмотри, мам, что я сделал». А главное, мир так стремительно меняется, что через десять лет появятся совершенно новые профессии, которых сейчас и в помине нет. И если ребенка отгородить от иностранных мультиков, показывать ему только советские, не разрешать ему играть на планшете, возможно, духовно он и будет развит лучше сверстников, но это не значит, что он сможет встроиться в современную жизнь. Дети умнее и лучше нас.
— В чем?
— Они гораздо смелее. Живут, поступают и говорят так, как чувствуют. А мы, к сожалению, очень часто зависим от мнения окружающих.
— Но дети тоже зависят от мнения окружающих. Например, сейчас очень активно обсуждается тема буллинга в школе, когда кого-то обижают, а кто-то становится агрессором или просто наблюдает за этим.
— Конечно, но то же самое было и раньше. Достаточно вспомнить фильм «Чучело». Это было и это будет. Просто теперь, когда появилось интернет-пространство, распространяется еще и виртуальный буллинг.
— У вас в интернете есть какие-то фильтры?
— Нет, ведь Андрей пока еще не погрузился в интернет, у него ни «ТикТока», ничего. Он, слава богу, у нас или читает, или в игры играет. К своим десяти годам прочитал гораздо больше, чем я в том же возрасте. Всего «Гарри Поттера», книги Толкина, Жюля Верна, Стивена Хокинга и еще кучу разной современной детской литературы. Это так круто! Конечно, мы с Максом интересуемся, во что Андрей играет, что там за правила. Плюс мы стараемся, чтобы у нас были общие интересы, например, много играем в настольные игры. У нас есть отличная игра под названием «Класк», сражаемся в настольный хоккей. А еще мы научили Андрея играть в карты. Ему очень нравится.
— В дурака?
— В дурака, еще в какие-то игры. Мы это любим… А с младшим Гришей он собирает конструкторы. Спокойно можно вывалить им на пол детали — и час детей не будет слышно. Андрей очень круто конструирует, у него такие фантазии! Каких-то удивительных существ делает, космические корабли, драконов. У него технические мозги.
— Это, наверное, ему передалось от Максима?
— Точно не от меня, потому что я смогу собрать квадратик или кружочек, дальше меня не хватит.
— А Максим из дерева делает фантастические игрушки, настоящие произведения искусства, хоть игрушечный магазин открывай. Много уже накопилось?
— Много. Есть лошадка, велосипед, бабочка, самолетик с надписью «Гриша» и что-то еще. Сделаны они действительно добротно. Андрей отцу помогает, может что-то ошкурить, покрасить. Происходит все это на даче, там есть мастерская. В квартире было бы невозможно, Максим же строгает, летит стружка. Это летнее крутое дачное увлечение.
— Вы этим летом практически бросили семью. Снимались с 1 июня во втором сезоне «Вороны».
— Но после съемок я приезжала на дачу и ночевала там. У нас с Максимом была договоренность, что я снимаюсь после него. Он был занят в продолжении «Триггера» в конце зимы и весной. Пять месяцев.
— Вы прямо как жена подводника или капитана дальнего плавания.
— В каком-то смысле. Он иногда приезжал, но максимум на один-два дня. А так в принципе пять месяцев прожил в Москве. Потом Макс приехал, пост сдал — пост принял, и у меня начался второй сезон «Вороны». Я очень люблю этот сериал. Там у меня прекрасный персонаж, Анна Воронцова, замечательная команда. К счастью, снимали в Петербурге, я на дачу приезжала в девять вечера, и у меня была возможность до одиннадцати поиграть с детьми, потом их уложить. Мне, конечно, всегда комфортнее и спокойнее, когда съемки в Петербурге и от детей не надо уезжать.
— Я видела в «Инстаграме», что вы устраивали с детьми мусорные рейды, убирали территорию возле дачного поселка. И дома у вас раздельный сбор мусора, в котором участвует практически вся семья.
— В Европе уже норма раздельный сбор, а для нас все еще фантастика. Я, честно говоря, сама не понимаю, почему эта тема нашла во мне и в Максиме такой отклик, но нам сейчас очень важно и интересно заниматься вопросами экологии. Мы загорелись этим одновременно.
— Был какой-то поворотный момент?
— Когда мы стали жить отдельно от родителей и у нас появился свой быт, мы поняли, что каждый день выносим достаточно большой пакет мусора. Получается, только от нашей семьи семь пакетов мусора в неделю. А ведь большой процент из того, что мы каждый день выкидываем, является вторсырьем и может перерабатываться. Просто надо научиться сортировать разные материалы. Целая система, но это совсем не сложно. И вот мы семьей второй год сортируем вторсырье и вызываем экотакси, которое развозит его по заводам, перерабатывающим тот или иной вид пластика, металл, стекло, бумагу и тому подобное. Я верю, что когда-нибудь у нас в стране это станет нормой.
— Думаю, что некоторые ваши подписчики в «Инстаграме» уже включились в эту историю.
— Да. Однажды даже на улице ко мне подошла девушка и говорит: «Лиза, здравствуйте! Извините, что отвлекаю вас, но я на секундочку. Просто хотела сказать, что благодаря вам я стала сортировать мусор». У людей появилось стремление к здоровому образу жизни, к медитациям, к разным духовным практикам, к какому-то светлому началу. Многие стараются быть более позитивными, есть общая тенденция к какой-то доброжелательности, любви и гармонии с окружающим миром. Конечно, за пределами Петербурга и Москвы все гораздо сложнее и тяжелее, и я понимаю, когда пишут: «Слушайте, сначала нужно подумать, на какие деньги покупать еду, а потом уже сортировать мусор». Конечно, когда ты сыт, обут, у тебя работа, достаток, можешь себе позволить съездить в отпуск куда-то — тебе легко думать не только о себе, но и о других, и о нашем общем доме, планете Земля. Но нам всем неизбежно придется об этом думать. Человечество может сколько угодно всего изобрести и прогрессировать, но в какой-то момент планета нас просто начнет выплевывать из-за безобразия, которое мы с ней учиняем. Так что чем раньше раздельный сбор войдет в привычку, тем лучше.
— У ваших мальчиков это входит в привычку или они сопротивляются?
— Если ты начинаешь ребенку что-то вбивать в мозг, конечно, у него сразу идет отрицательная реакция. Пока от Андрюши почти ничего не требуется. Условно говоря, он съедает пачку попкорна или чипсов и уже знает, в какой контейнер пустой пакетик запихивать, мы уже показали ему. Если забывает, я говорю: «Андрюш, помнишь, мы говорили, куда такие упаковки надо складывать?» Идет кладет в нужный контейнер. Когда мне нужно что-то по дому сделать, я говорю: «Андрюх, иди сюда, на тебе маркер, пиши на пакетах — здесь пятерка, здесь единица». То есть какие-то мелкие поручения даю. Ему нравится. Все это должно идти и из семьи, и из школы.
— У вас такая звездная семья, кто ходит на собрания в школу?
— Кто может.
— А кто зарегистрирован в родительском чате?
— Оба. И в родительском чате в школе, и в детсадовском чате. Я не самая активная, не в родительском комитете, но как только возникают какие-то вопросы, я молниеносно стараюсь ответить. Например, там пишут: «Собираемся на экскурсию в Царское Село, кто поедет?» Я смотрю число: занят Андрюша или может поехать. Или у кого-то день рождения, значит, Андрюше нужно будет принести в класс какой-то маленький подарочек. Или День учителя, собираем на букет. Такая жизнь.
— Не просят вас выступить перед классом? Я знаю, артистов часто просят рассказать о том, как найти себя, как творчески реализоваться.
— Надеюсь, обойдется без этого. Хотя у нас в школе есть театральный конкурс для старших классов, и меня попросили посидеть в жюри. Все было довольно мило и симпатично. Но вот Андрюша вряд ли будет в подобных мероприятиях участвовать. Пока он отрицает все, что связано с театром, очень не любит. Математический уклон в приоритете, у него скорее получится заниматься архитектурой или 3D-моделированием. А Гриша, наоборот, очень творческий.
— Прямо артист?
— Ну сложно так однозначно сказать, еще все сто раз поменяется, но пока он любит петь, танцевать и очень смешно все изображает. Мальчишки разные и по темпераменту, и по увлечениям, но при этом друг друга дополняют, гармонизируют.
— Ваша племянница Катя, дочь брата Сергея, поет под псевдонимом VENNA. Еще один творческий человек в семье.
— Она серьезно занимается музыкой. Осваивает не только вокал, но и аранжировки, музыкальное оформление. Эта тема ей по-настоящему интересна. Вообще, Катя учится в Институте кино и телевидения на звукорежиссера.
— А актрисой не хочет быть?
— Не хочет. Она несколько раз была на съемочной площадке, но мне показалось, что это не ее.
— Кстати, на самом деле очень многие люди, которые говорят «ах, мы хотим заниматься кино», единожды побывав на площадке, понимают: нет, я ошибся, это не мое. Зато вы снимаетесь все больше и больше.
— У меня в этом году два больших проекта. «Ворону» мы уже отсняли, а сейчас я работаю над сериалом, который называется «Без правил», режиссера Ивана Китаева, играю состоятельную, успешную бизнес-леди. Это современная история противостояния добра и зла, которую я бы назвала гангстерской драмой. И там у меня прекрасные партнеры — Саша Робак, Дима Чеботарев, Сережа Жарков, Гоша Куценко. Восемь серий. Я в первый раз снимаюсь для онлайн-платформы. Прекрасная съемочная группа, очень подробные съемки. И я потихонечку начинаю приноравливаться к современным героиням. Их у меня пока немного, и мне их очень не хватает.
— А у вас бывает ощущение — здесь я что-то не доиграла, что-то ушло?
— Ну жаловаться я не буду… Если реально посмотреть на театральный и киношный репертуар, с которым мне суждено было столкнуться, я могла бы уже не сниматься, завязать со всем этим делом и открыть пельменную. Но актерская жажда новых интересных ролей не позволяет так сделать. Плюс мне бы очень хотелось поэкспериментировать с внешностью: подстричься, покраситься, может, пластический грим попробовать.
— Вы способны сделать что-то с собой, что может повлиять на здоровье? Насколько вы готовы рисковать? Например, Саша Бортич сильно поправлялась для роли.
— А Юля Пересильд полетела в космос. Это фантастика. На какие-то вещи я не способна, честно скажу. Допустим, поправиться мне будет очень сложно, прямо мучительно. Похудеть — легко, без проблем. Но некоторые эксперименты с внешностью были бы очень интересны. Я медленно, но верно вхожу чуть-чуть в другой актерский возраст. С одной стороны, расставание с двадцатилетними героинями может навевать тоску. Но с другой — я понимаю, что мне стали предлагать очень интересные, сложные, классные роли женщин с крутой судьбой, с биографией. Вообще сейчас очень много блестящих русских актрис старше тридцати, самых разных поколений, которые находятся в роскошной физической и творческой форме и участвуют в интереснейших проектах. Лена Лядова, Маша Миронова, Даша Мороз, Ирина Розанова и многие-многие другие. Но в целом у нас все равно пока много предрассудков. В Голливуде никто никогда в жизни тебе не скажет про возраст. Ты артистка — сколько проживешь, столько и будешь артисткой. И в любом возрасте у тебя большое количество крутых ролей, потому что их специально на тебя и пишут. Может, и у нас будут, ведь люди стали по-другому относиться к возрасту. А еще с развитием онлайн-платформ очень многие стали сниматься, потому что масса возможностей, сериалов самых разных, и драматических, и комедийных, и ситкомов, и авторских, и так далее. Ну мужики-то всегда снимались, а теперь и актрисы. Это большое счастье. И дай бог, чтобы нам всем хватало работы и интересных ролей.
— Скажите, что вас восхищает из того, что сделали коллеги?
— Ну вот, например, я уже говорила, мои коллеги слетали в космос, и это не может не поражать и не восхищать. Глядя на них, понимаешь, что мы на пороге какой-то совсем новой эры. Восхищаюсь, когда смотрю на YouTube-каналах интервью с интересными людьми, с коллегами. Из последнего — чудесная беседа Кати Гордеевой с Аней Друбич. Одно из самых сильных впечатлений — беседа Юрия Дудя с фотографом Дмитрием Марковым. Мне очень нравятся его фотоработы, через которые он показывает Россию. Восхищаюсь Ксенией Раппопорт, ее стараниями совсем недавно в Ташкенте был открыт медицинский центр буллезного эпидермолиза. Теперь там смогут лечиться детки-бабочки со всей Средней Азии. Вообще, без лишней скромности скажу, довольно много и часто возникают поводы восхищаться своими коллегами, их работами и поступками. И это счастье. Но сплоченность в «цеху» дело объяснимое. Очень хочется, чтобы в целом, у нас с вами, была потребность и возможность искренне восхищаться друг другом, нашими мыслями и поступками.