Через год после Победы, в 1946 году, Ольга Берггольц писала о послевоенной тишине и о своих «черствеющих стихах». Женский взгляд на войну — это взгляд за ее пределы, куда-то, где сохраняется смысл. «Черствеющие стихи» — внимательный и чаще всего лишенный сентиментальности взгляд на большую историю, попытка проанализировать работу памяти — неважно, памяти о том, что давно прошло, или о том, что происходит прямо сейчас. Рассказываем о десяти фильмах, в которых военные конфликты увидены глазами женщин: чужая стихия, которой можно не подчиниться.
«Триумф воли»
Германия, 1935
«Никакого предощущения катастрофы тогда не было — ни осознанного, ни бессознательного. Была вера. Все искренне верили, что все будет хорошо»
Лени Рифеншталь
Фильм не о войне, но фильм-война, фильм-пропаганда, фильм-ритуал, самый, наверное, важный документальный фильм в истории кино. «Триумф воли» был снят по заказу Гитлера, посвящен съезду НСДАП в Нюрнберге в 1934 году, и если искать хоть сколько-то подходящий этому фильму эпитет, это будет слово «грандиозный». Грандиозные съемки, грандиозное воздействие, грандиозная опасность. Это «аффективное кино», в котором все — лидеры, небо, знамена, дети и взрослые, приветствующие вождя,— лишь лубок, персонажи гигантского мифа о новом мире, новой силе и новом будущем. Лени Рифеншталь искренне наслаждается этой симфонией власти. Она монтирует фильм так, чтобы он «с каждым новым впечатлением все сильнее потрясал бы», но отказывается считать его пропагандистским. «Триумф воли» — это Гитлер, увиденный самой Германией 1934 года: не в силах перенести сияния новой вселенной, Германия закрывает глаза.
«Последний этап»
Польша, 1947
«Правду о лагере невозможно описать или пересказать, потому что она не вмещается в рамки человеческого воображения»
Ванда Якубовская
Взгляд не женщины, а узницы. Ванда Якубовская, чей первый фильм «Над Неманом» так никто и не увидел (премьера была назначена на сентябрь 1939 года), решила снимать кино о лагере в тот момент, когда вошла в ворота Освенцима. Она говорит, что мысль об этом будущем фильме — единственное, что давало ей силы. Другая политзаключенная, Герда Шнейдер, помогала в работе над сценарием. «Последний этап» — первый в истории кино игровой фильм о концлагерях. В этом черно-белом (иногда кажется, что и немом) фильме роли заключенных сыграли артисты польских театров, жители города и окрестностей Освенцима, а съемки шли на территории лагеря. И в памяти заключенных, и в самом Освенциме, по словам Якубовской, «все было еще очень свежее, нетронутое». Это история женщин в Освенциме, сотканная из десятков мелких трагедий и смертей. В этой советско-польской копродукции много наивного соцреализма (есть легенда, что добро на совместную постановку дал лично Сталин), много пафоса — но земля настоящая, и небо настоящее, и память, и желание выжить.
«Крылья»
СССР, 1966
«Мы повели на экране разговор об очень не просто сложившихся после Победы судьбах людей военного поколения»
Лариса Шепитько
Надежда Петрухина, бывшая военная летчица, теперь директор училища, депутат, по телевизору выступает. Все у нее хорошо, но иногда она смотрит куда-то в себя, а там — небо. Невероятная Майя Булгакова делает Надежду Петрухину одновременно жесткой и беззащитной, честной и безнадежно наивной. Ее время — четкое, внятное, черно-белое, время войны — ушло. Точнее, она сама осталась на войне, там, где юность, любовь и небо. Лариса Шепитько и сценаристка Наталья Рязанцева показывают, насколько отличаются оптика войны и оптика мирной жизни, как ясность и прямолинейность превращаются в неумение взаимодействовать с людьми, кажутся неловкими, не срабатывают. Один из самых сильных фильмов о том, как война меняет людей: она дает пожизненную неуместность.
«Их собственная лига»
США, 1992
«Главное — удар»
Пенни Маршалл
Мейнстримная комедия о бейсболе, женщинах и войне. Точнее, в другой последовательности: главное тут — женщины и бейсбол, важнейший для американцев спорт, а война — лишь повод для создания женской бейсбольной лиги. Взгляд, конечно, варварский, но верный: почти все мужчины на фронте, и та работа, которая раньше считалась сугубо мужской, теперь принадлежит женщинам. Эта сентиментальная сага о женской дружбе и неженском спорте стала одним из самых кассовых фильмов о бейсболе в истории кино. Пенни Маршалл («Большой», «Пробуждение») вроде бы размышляет о самодостаточности женщин, но делает это, любуясь красавицами вроде Джины Дэвис и Мадонны. А мужики, конечно, начинают с заявления «чертовы бабы — это не игроки», а заканчивают восхищением и уважением. Через сорок лет после войны участницы женской бейсбольной лиги встречаются, чтобы открыть зал славы бейсбола. Они обнимаются, зрители плачут и идут в кино еще раз.
«Розенштрассе»
Германия, 2003
«Я не думаю, что мир может поменяться благодаря культуре. У нас в Германии была великая культура, и все равно все случилось, так что культура не в состоянии предотвратить катастрофу или спасти от нее людей. Так как же я могу думать, что мои фильмы способны что-нибудь изменить?»
Маргарете фон Тротта
Рассказ о протесте женщин на Розенштрассе в Берлине в 1943 году. Тогда жены евреев спасли своих мужей от депортации в лагеря, выйдя на круглосуточный пикет: они несколько дней и ночей стояли под окнами здания, где держали арестованных. Маргарете фон Тротта говорила с участницами тех событий и точно воспроизвела историю, но в первую очередь ее все-таки интересовала современность. Героиня «Розенштрассе», живущая в Нью-Йорке, спустя много лет после войны отказывается даже вспоминать о прошлом, и ее дочь едет в Берлин, чтобы узнать историю семьи. Маргарете фон Тротта родилась в Берлине в 1942 году, видела послевоенное «экономическое чудо», участвовала в студенческих протестах 60-х, и ее всегда интересовало это противоречие: почему кто-то пытается разобраться в том, что произошло, а кто-то хочет лишь забыть? В ее фильмах («Свинцовые времена», «Роза Люксембург») политика часто прорастает сквозь семейную драму.
«Будда рухнул от стыда»
Иран, 2007
«Дети — это будущие взрослые. Если они привыкнут к насилию, будущее мира окажется в огромной опасности»
Хана Махмальбаф
Шестилетняя афганская девочка идет в школу, потому что хочет научиться читать истории. Но по дороге ее останавливают мальчишки, играющие в свои мужские игры: «Руки вверх! Мы талибы!» (Движение «Талибан» запрещено в России как террористическое.) Они роют для нее могилу под разрушенной статуей Будды и собирают камни, чтобы убить ее. Она не хочет «играть с камнями», но уговоры и слезы на мужской мир не действуют. Война здесь показана совершенно недетскими глазами, это не игра и даже не реконструкция отцовских битв: такое ощущение, что насилие в фильме становится стихией, природным явлением, летает над этой землей и собирает все новые жертвы, вселяется в новых детей. «Умри, чтобы стать свободной»,— советует девочке ее друг — и что ей остается делать? Игровой дебют Ханы Махмальбаф, дочери Мохсена Махмальбафа, становится мощнейшим антивоенным высказыванием, потому что так и невозможно понять, всерьез это все или нет, и не поздно ли говорить этим мальчикам: «Идите поиграйте где-нибудь в другом месте».
«Белый материал»
Франция, 2009
«Это история всего двух дней, и, мне кажется, моя героиня постоянно опаздывает на один день. Она понимает, что происходит, лишь после того, как оно уже произошло»
Клер Дени
Француженка посреди Африки, белая женщина посреди черного мира, который на глазах скатывается в хаос гражданской войны, сильная героиня, которой «мало быть просто счастливой». Мария (Изабель Юппер) одержима идеей собрать урожай кофе с плантации, принадлежавшей еще ее отцу, и не понимает, почему рабочие куда-то бегут, а по плантации бродят подростки с автоматами. Война для героини — мешающий назойливый фон, от которого хочется отмахнуться. Мария отказывается впускать в себя обезумевшую реальность, она уверена, что принадлежит Африке, что она здесь своя. Но она ведет себя как «белый материал», не поддается миру, а мучительно пытается поддерживать в нем нормальность. Это не исследование расовых, гендерных или классовых различий, не медитация на тему «бремени белого человека», наоборот, это история о самоидентификации и попытке эту самоидентификацию не предать. Клер Дени («Что ни день, то неприятности», «Хорошая работа») провела детство в Африке и как никто умеет показать этот сновидческий ландшафт.
«Цель номер один»
США, 2012
«Война, очевидно, некрасива, и мы не собирались показывать эту военную операцию абсолютно избавленной от моральных последствий»
Кэтрин Бигелоу
Первая женщина, получившая «Оскар» за режиссуру (за военную драму «Повелитель бури», получившую и «Оскар» как лучший фильм), Бигелоу вместе со сценаристом Марком Боулом продолжает рассказ о людях, для которых война — смысл жизни. На этот раз идет война с терроризмом, и Майя, аналитик ЦРУ, охотится за бен Ладеном, не гнушаясь ничем. Пытки — ну, значит, пытки. Главное — результат. Критики немедленно начали осуждать Бигелоу за то, что основной идеей фильма стало оправдание пыток. Она в ответ спросила, не нужно ли для начала обратить внимание на тех, кто ввел пытки в практику. Джессику Честейн во время подготовки к роли Майи даже близко не подпустили к ее прототипу, она играла, в сущности, не настоящую женщину, а режиссерское представление о супергероине: существо без личной жизни, без прошлого, у нее нет ничего, кроме «цели номер один»; многие считают, что это автопортрет самой Бигелоу. Хотя она с этим не согласна.
«Для Самы»
Сирия, 2019
«Если ты показываешь смерть, нужно показать и жизнь»
Ваад Аль-Катиб
Гражданская война в Сирии с точки зрения молодой матери, активистки, не расстающейся с видеокамерой. Ваад Аль-Катиб (ее соавтором стал англичанин Эдвард Уоттс) участвовала в сирийской революции в 2012 году и осталась в осажденном Алеппо в 2016-м. Ее дочь, Сама, прожила первые месяцы своей жизни под постоянными авианалетами. Муж организовал больницу, в которую за день поступает до 300 раненых. Ваад снимает все, что видит: маленькую Саму, которая спокойно пьет из бутылочки под звуки взрывов. Повстанцев, счастливо скандирующих: «Здесь Алеппо, здесь Алеппо», не знающих, как быстро город превратится в собственный скелет. Детей, которые играют в разбомбленном автобусе: «Водитель, мы едем в школу!» Детей, которые «хотят стать архитекторами, чтобы отстроить Алеппо». Детей, которые несут в больницу своих раненых и убитых младших братьев. Один из сильнейших эпизодов — реанимация новорожденного ребенка: срочное кесарево, мать тяжело ранена, ребенок не выглядит живым. Его тормошат, делают непрямой массаж сердца, надежды у зрителя нет никакой. Когда ребенок вдруг розовеет и начинает кряхтеть, Ваад за камерой говорит: «Все живы», и становится понятно, что для нее это не просто дети, это сам Алеппо, это будущее ее страны, свидетельство того, что жизнь и здравый смысл победит. Номинация на «Оскар» за лучший док, BAFTA за лучший док, каннский «Золотой глаз».
«Куда ты идешь, Аида?»
Босния, 2020
«Для меня война — это банальность зла, бесчеловечного и бюрократизированного»
Ясмила Жбанич
В этой жесткой драме, номинировавшейся на «Оскар» от Боснии, война показана как противостояние зла и беспомощности, палачей, жертв и тех, кто между ними: переводчиков. Аида (Ясна Джуричич) — немолодая учительница в Сребренице, в 1995 году ставшая переводчицей между войсками ООН и местными. У нее двое взрослых сыновей. В город входят сербские войска, и жители пытаются получить помощь у миротворцев — но у тех у самих кончается еда, вода, и места для беженцев нет. Сербский генерал Ратко Младич обещает ООН переправить людей на боснийскую территорию, но Аида, зная чуть больше, чем ее соседи, понимает, что надо спасать семью. Мужчины в фильме думают об отвлеченных понятиях: правила, договоренности, ненависть, указания, война. Аида думает о конкретных вещах. Фильм «посвящается женщинам Сребреницы и их 8372 убитым сыновьям, мужьям, отцам, братьям, кузенам, соседям», но мэр Сребреницы не разрешил снимать в городе, заявив, что никакой резни никогда не было. За 15 лет до «Аиды», в 2006-м, Ясмила Жбанич получила берлинского «Золотого медведя» за фильм «Грбавица», в котором тоже показывала женский взгляд на войну — точнее, на послевоенное время, не вылечившее общество, а лишь еще больше его разделившее.