ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Янв. 26, 2016

Мы купили этот дом в 1995 году; свободными для проживания тогда были только два верхних этажа. Самый лучший этаж – первый, с садом в сто тридцать квадратных метров – сдавали. Какой-то старой женщине, «которая в обозримом будущем осознает удобство дома престарелых» – выражение агента по недвижимости.

Помню как вчера: когда нас впервые провели по дому, было начало марта. С балкона второго этажа я выглянул в сад. Раньше я почти не имел дела с садами, у меня даже было явное отвращение к уходу за цветами и другими растениями – такое сильное, что растения, временно доверенные моим заботам, уже через несколько дней начинали вянуть и теряли большую часть листвы.

Но этот сад сильно одичал – он весь зарос травой, а из травы высовывалось множество цветов, названия которых я не знал: такие обычно встречаются лишь по насыпям вдоль больших рек или на разделительных полосах скоростных шоссе. В середине был маленький пруд, заросший ряской; возле него на настоящем стволе стоял птичий домик, где порхали, щебеча, десятки птичек, что создавало приятную атмосферу.

– Не знаю, как вы относитесь к лягушкам, – сказал агент по недвижимости.

– К лягушкам?

– Мне рассказали, что в пруду водятся лягушки. Одни считают это чем-то идиллическим. Другие терпеть не могут...

А потом он спросил, не хотим ли мы осмотреть первый этаж; не важно, дома ли жиличка, ведь я – новый владелец, которому должны переводить «нищенскую плату» за аренду в размере двухсот восьмидесяти шести гульденов. Если бы я смог уговорить жиличку провести – за мой счет – центральное отопление и сделать двойное остекление, то в соответствии с балльной системой можно было бы сразу поднять арендную плату до тысячи гульденов, продолжил он.

– Сколько лет сыну? – спросил он.

– Девять, – ответила Кристина.

– В этом возрасте дети зачастую создают много шума, – заговорщически сказал агент. – Или крутят музыку на полной громкости. Я бы сказал, что скорейший отъезд соседки в дом престарелых отчасти зависит от вас.

Очень хорошо помню, как я заметил, что мне не нужно осматривать первый этаж, что я уже получил некоторое представление о доме, взглянув на сад. Как уже говорилось, дело было в марте.

В середине апреля мы перебрались в новое жилье, а в начале мая, в первый теплый день года, впервые почувствовали этот запах. Сначала я думал, что он доносится издалека – в такие дни до окраин города порой долетает и запах навоза, – но вскоре мы осознали, что его источник находился в самом доме. Точнее, на первом этаже.

Этот запах представлял собой нечто среднее между смрадом верблюжьего загона и тошнотворной вонью от неплотно закрытого туалета – вроде тех, какие встречаются главным образом в кемпингах. Кисло-сладкий, но приправленный аммиаком, так что глаза слезятся. Он поднимался через щели в паркете, висел в холле, будто полоски тумана над болотом, а потом перемещался – медленно, но верно, как губительная зараза, – этажом выше, где находились наша с Кристиной спальня и комната Давида.

Но вообще-то местом, откуда шел этот запах, где он начинался, была, должен я сказать, лестничная клетка, ведущая к наружной двери. Источник находился там; несомненно, в этом месте запах брал свое начало и проявлялся в наиболее концентрированной и удушливой форме.

Есть такой американский фильм, «Обратная тяга»: в нем пожарные ищут смертоносный воспламеняющийся газ, который после реакции с кислородом, принесенным сквозняком, может вызвать опасные взрывы. Именно об этом фильме я вспомнил, когда в тот первый теплый майский день наконец открыл дверь на лестницу.

Пахло так, что я невольно прикрыл рукой рот и нос. Источника запаха не было видно, и это делало его тем более угрожающим. Пока я, кашляя и тяжело дыша, разглядывал полутемную лестницу и узкую полоску света, падавшую на придверный коврик через щелку почтового ящика, я невольно подумал: «То, что там висит, сильнее меня самого, оно в любой момент может сжаться и сдетонировать, и меня, обугленного до неузнаваемости, как злополучных пожарных из того фильма, с огромной силой метнет через весь дом назад, а потом, разбивая стекло кухонной двери, наружу, через перила балкона, в сад, где мои останки еще долго будут дотлевать в траве».

У нас в холле стояла вешалка. Прошло совсем немного времени, и запах так пропитал наши куртки, что мы уносили его с собой на улицу. Через несколько дней я почувствовал его в своей машине. Я ощущал его, снимая куртку на работе, и опять – по дороге домой. Когда я вставлял ключ в наружную дверь, он что есть мочи устремлялся навстречу мне из почтового ящика; надо было набрать в легкие столько воздуха, чтобы подняться на четырнадцать ступенек без единого вдоха.

Мы не сразу поняли, что запах никуда не денется. В теплые дни пахло сильнее, но при похолодании запах не исчезал совсем. Теперь он оседал и на вещах, которые до сих пор не были им затронуты, причем особое предпочтение отдавалось текстилю. Стоило надеть наглаженную рубашку, только что вынутую из шкафа, и от нее пахло уже не стиральным порошком и утюгом, а только непроветренным верблюжьим загоном.

У меня на работе тоже стали делать всякие замечания на этот счет, хотя до коллег не сразу дошло, откуда идет запах.

– Что, Фред, уже разбросал навоз? – спрашивали меня, принюхиваясь к воротнику моей рубашки.

«Барбекю не удалось?» – тоже ничего себе вопрос.

Я до одури опрыскивал себя дезодорантами и одеколонами, причем старательно проделывал это, припарковав машину, а потом еще разок, украдкой, поднимаясь в лифте. Но, шагая по коридору, который вел в мой кабинет, я уже понимал, что все старания были напрасны. Запах следовал за мной – как облако пыли за крестьянской телегой или, скорее, как стая пронзительно кричащих чаек над кормой корабля, что покидает гавань, – на несколько секунд опережал меня у входа в кабинет, а потом снова опускался на мою одежду.

Дома я пытался заниматься аутотренингом по методу замещения и подавления. «Ничего страшного», – подбадривал я себя. Раньше мне нравилось, когда от одежды наутро пахло дымом от походного костра. Или женскими духами. На этом сравнения обычно заходили в тупик. Это были не духи. И даже не походный костер. Когда-то давно я жил недалеко от четырехполосного скоростного шоссе и по ночам, лежа в постели, всегда старался пустить собственные мысли поперек действительности, пытаясь поверить, будто проносящиеся мимо машины на самом деле волны прибоя, бьющие в берег недалеко от моей спальни. Вера в волны обычно разбивалась через несколько минут; потом машины снова делались машинами и оставались ими до самого утра.

Прошло почти пять лет с тех пор, как я бросил курить; если быть точным, это случилось 12 ноября 1996 года. Теперь время от времени я выкуриваю сигарету, когда хочется, а порой, в случае необходимости, целую пачку за вечер. Я откидываюсь в шезлонге и закуриваю вторую сигарету за ночь.

В небе – ни облачка, и хотя это все-таки город, видно множество звезд. Я вспоминаю о том времени, когда звезды еще были темой для разговоров, когда слова «неизмеримые расстояния», «световые годы» и «черные дыры» слетали с наших губ так же естественно, как в наши дни – «беспроцентная ипотека», «финансовый лизинг» и «круиз-контроль».

Запах никогда не исчезал совсем. В те годы, когда первый этаж еще не был нашим, мы, конечно, перепробовали все. Мы предлагали соседке заново все покрасить и привести в порядок, понимая при этом, что можно бороться и с симптомами чумы, но для решительной схватки с ней надо прежде всего искоренить ее очаг.

Сначала я подумал, что Макс хочет заехать ему в пах, но он быстрым движением схватил воришку за волосы, а потом с силой нагнул его голову

Несколько дней назад я нашел грабли, те самые, которыми соседка всегда разравнивала собачий помет. Они лежали в той части сада, куда я, как правило, не захожу, – в самом дальнем его конце, рядом с террасой, выложенной плитками. Я увидел их среди папоротника. Странно было стоять, держа их в руках. Казалось, я на мгновение стал археологом, изучающим собственную недавнюю историю.

Оглядываясь назад, можно сказать, что эта история началась в тот день, когда Максов кот вспрыгнул ко мне на колени, – больше тридцати лет назад. Или, по крайней мере, при нашей повторной встрече на моем сорокасемилетии. Но если выстраивать все по порядку, лучше всего, по-моему, вести ее от антракта «Столкновения с бездной».

***

Это было чуть больше года назад. Мы стояли в фойе кинотеатра «Калипсо» в антракте «Столкновения с бездной», и я услышал у себя за спиной знакомый голос. Еще не обернувшись, я уже знал, что ошибки быть не может: именно этот голос тридцатью годами раньше убеждал меня, что черный кот, прыгнувший на мои колени, ничего мне не сделает – нужно только сидеть спокойно.

Жена отпила белого вина и стала молча смотреть перед собой. Не надо было спрашивать, что она думает о «Столкновении с бездной». Она буквально поперхнулась от моего замечания: «Там же и юмор есть». По крайней мере, пока я держал язык за зубами, оставалась надежда, что она высидит и вторую – главную! – серию.

Похоже, я все чаще ошибался в таких прогнозах. Я не раз приглашал людей куда-нибудь (как вариант, давал им что-нибудь послушать или почитать), думая, будто они почувствуют то же, что и я. Нет, наверное, не так – почувствовать то же самое было не главным: важнее была возможность косвенно, через фильм, музыкальный номер или повествование, объяснить другому что-то во мне самом, то, что невозможно в два счета выразить простыми словами в разговоре.

Если другой – в тот самый момент, перед началом гитарного соло в давным-давно заигранной пьесе – почувствует, как у него по спине пробегает такой же холодок, значит, произошло нечто такое, что останется в памяти навсегда. А если, наоборот, он (или она) пожмет плечами в середине пьесы или даже небрежно скажет что-то в начале гитарного соло, то просто перестанет существовать для тебя, вот и все.

Они коротко поцеловались в губы, причем женщине пришлось нагнуться. нет, не совсем так: она слегка присела, одновременно наклонив голову

Те, кто, подобно Яну Вринду, профессиональному неудачнику и брату моей жены, утверждает, будто «Столкновение с бездной» – всего лишь «очередной дурацкий фильм-катастрофа», в сущности, уже безнадежны. Но одного не отнимешь у моей жены: она всегда была готова пойти вместе со мной, попытаться понять, что в этом фильме взяло меня за живое, – во всяком случае, тогда. Макс Г. разговаривал по мобильному, опираясь локтем о стойку бара в фойе и заткнув свободное ухо двумя пальцами левой руки.

– Если ты берешься за это, лучше сделать в точности так, как я говорю, – расслышал я. – А если сделаешь не так, лучше вообще этого не делать.

Если Макс и поправился, то от силы на несколько килограммов; его волосы слегка поредели и стали не такими пышными. Но он по-прежнему отдавал предпочтение черному цвету; на нем была дорогая фирменная рубашка навыпуск. Я заметил у него на шее тонкую золотую цепочку. Верх черных мокасин тоже был украшен цепочками.

Я быстро допил пиво и заказал еще одно. Жена покачала головой, когда я вопросительно посмотрел на нее, но потом согласилась. Впереди нас ждала вторая серия «Столкновения с бездной», в которой все будет смыто волнами километровой высоты, и я лелеял смутную надежду, что после двух бокалов белого вина жена лучше поймет, что я имел в виду.

Закончив разговор, Макс убрал телефон в левый карман рубашки, покачал головой и внимательно огляделся. Его взгляд скользнул по затылку моей жены, после чего наши глаза на мгновение встретились – но он не подал виду, что узнал меня.

– В конце фильма на земле всех уничтожат? – спросила жена. – Или хотя бы несколько человек останутся в живых?

Я взглянул на нее. Было ясно, что она делала попытку сблизиться – во всяком случае, не испортить вечер бесконечными рассуждениями о том, насколько примитивен сюжет «Столкновения с бездной». Я видел ее глаза, поднятые на меня. И этот взгляд, и тон, которым был задан вопрос, могли бы принадлежать матери, которая привела сынишку в магазин с модельками поездов и терпеливо позволяет ему выбирать, но не жене, разговаривающей с мужем о развитии событий в фильме-катастрофе.

– Ты в самом деле хочешь знать? – спросил я. – Когда ты смотришь триллер, ты же не хочешь знать, чем он закончится?

Жена зажмурилась, задумчиво потягивая вино.

– Милый, но это же не триллер, – сказала она наконец. – Это скорее...

Я не дал ей договорить, я увидел, что Макс отделился от барной стойки и направился в нашу сторону. В тот момент, когда он готов был уже пройти мимо нас, я дотронулся до рукава его рубашки.

– Макс! – воскликнул я, и это прозвучало почти правдоподобно, словно я только что увидел его.

Макс с легким раздражением посмотрел на руку, лежащую на его рукаве, и только потом – на меня.

– Фред, – напомнил я. – Из пятого «А».

Его лицо приняло задумчивое выражение, как у знатока, нюхающего только что откупоренное вино, о котором не известно почти ничего, кроме года. Он поднес руку к носу, ущипнул его и покачал головой.

– Извините, – сказал он. – Думаю, вы обознались.

Он уже хотел идти дальше. Я протянул ему руку, на этот раз не касаясь его рукава.

– Фред Морман, – сказал я. – «Он чувствует, что ты свой. С сегодняшнего дня ты его друг».

Макс уставился на меня. Его рука исчезла в нагрудном кармане черной рубашки. Это был тот карман, куда он недавно спрятал мобильный телефон.

Он пошарил там пальцами, снова вынул руку и выудил из другого кармана пачку «Мальборо».

– Макс! – раздался в ту же секунду женский голос.

На лестнице, ведущей к туалетам, стояла женщина, она махала рукой и куда-то показывала. На кого или на что – стало понятно не сразу.

– Моя сумка! – крикнула женщина.

Только теперь я заметил мужчину, который в спешке пытался протиснуться между зрителями, заполнившими фойе. Чтобы попасть к выходу, ему нужно было пройти мимо бара, и поэтому он оказался почти перед нами.

Макс сделал шаг в сторону и преградил ему путь.

– И куда это мы идем, Хасан? – спросил он, крепко схватив мужчину за руку.

На руке мужчины висела матово-черная сумочка с вытисненными белыми буквами DKNY. Прежде чем мужчина успел ответить, колено Макса уже пошло вверх. Сначала я подумал, что Макс хочет заехать ему в пах, но он быстрым движением схватил воришку за волосы, а потом с силой нагнул его голову.

Макс попал ему коленом в нос или в верхнюю губу. Раздался приглушенный треск, будто сломали ветку или, скорее, в соседней комнате разбился сервиз. Во все стороны брызнула кровь, она крупными каплями падала на светло-розовый ковер фойе.

Мужчина прижал руки к лицу, а потом в ужасе уставился на свои окровавленные пальцы. Сумочка упала на пол. Макс нагнулся и поднял ее.

– Радуйся, что я не расист, – сказал он. – В твоей стране я отрубил бы тебе руку.

Макс повернулся к нам, закурил сигарету, которую все еще держал между пальцами, и помахал женщине; та спустилась с лестницы, ведущей к туалетам, и стала пробираться к бару.

Макс обернулся к мужчине, который пытался остановить кровь рукавом рубашки.

– Что ты тут стоишь? – бросил он. – Иди умойся. Грязный тип!

Бoльшая часть публики в фойе наблюдала за происходящим, будто в оцепенении. После того как кровь брызнула на ковер, некоторые отвели взгляд, кто-то испустил вопль отвращения; но теперь, когда тот человек поплелся к выходу, слышалось преимущественно одобрительное шушуканье.

– Они наглеют с каждым разом, – сказал мужчина в синей куртке, держащий в руке бутылочку шоколадного молока.

– Если теперь и в кино нельзя спокойно... – услышал я женский голос у себя за спиной.

Сам я смотрел только на приближающуюся женщину. Из-за собранных кверху волос было хорошо видно, что у нее необыкновенно длинная шея. Впрочем, мне стало понятно, что женщина вообще отличалась удивительно высоким ростом.

Пока она пробиралась по фойе среди публики, ее голова ни на миг не пропадала из виду. У нее было узкое лицо с классическими чертами, но мне на ум пришло в первую очередь животное, поднявшее голову над растительностью саванны, – не обязательно хищник, скорее кто-то вроде жирафа или окапи.

– Все в порядке, дорогая? – спросил Макс, когда женщина присоединилась к нам и он отдал ей сумочку.

Они коротко поцеловались в губы, причем женщине пришлось нагнуться. Нет, не совсем так: она слегка присела, одновременно наклонив голову.

– Это Сильвия, – сказал Макс. – Сильвия, это... это мой бывший одноклассник. Мы вместе учились в школе.

Я пожал протянутую мне руку.

– Фред, – представился я.

Затем взгляды устремились на Кристину.

– Кристина, – сказала моя жена, пожимая руку им обоим.

Я еще раз взглянул на жену Макса, зная теперь, что ее зовут Сильвия. Я старался не глазеть на нее, но это было трудно. А думал я в это время только об одном: почему у Макса такая высокая жена?

– Вот как, – сказала Сильвия. – И давно вы знакомы?

Мы с Максом переглянулись.

– С семидесятого года, – сказал я. – В семьдесят втором мы... я сдал выпускной экзамен. После этого мы друг с другом вообще-то...

– У него всегда была феноменальная память, – со смехом перебил меня Макс. – В каком году впервые запустили «Фау-один» и как звали того немецкого генерала, который в сороковом году напал через Арденны с тыла на французские позиции? Спроси Фреда, и Фред даст ответ.

Теперь смеялись мы все. Краешком глаза я видел, что Кристина усиленно кивает.

– И? – произнесла Сильвия.

Впервые с момента нашего знакомства она смотрела на меня в упор дольше, чем позволяли правила приличия. Я снова подумал о животном в саванне. О животном, которое, подняв голову над травой, дремлет, лежа под пылающим африканским солнцем; потом спускается мрак, а зверь все еще лежит там.

– Что «и»? – спросил я.

– Ну, как звали того немецкого генерала, который... и так далее? – спросила Сильвия.

В этот момент раздался гонг, возвестивший, что вторая серия «Столкновения с бездной» вот-вот начнется.

– Штудент², – сказал я. – Курт Штудент.

Французские и британские войска были полностью деморализованы, поскольку считали, что немцы со своей тяжелой бронетехникой никогда не пройдут через Арденны по узким извилистым тропинкам.

Макс расхохотался, запрокинув голову.

– Штудент! – смеялся он. – Теперь и я вспомнил! Штудент! Незабываемое имя! Но я его забыл, а он – нет. Разве я преувеличил? – спросил он, повернувшись к своей жене.

Я все еще смотрел на Сильвию. Мне показалось или она мне подмигнула? Я подумал, что с некоторыми видами животных дело обстоит так же: непонятно, смотрят они на тебя или просто спят.

– А чем ты теперь занимаешься? – спросил Макс.

Я рассказал.

Макс несколько секунд смотрел на меня, не говоря ни слова.

– Должно быть, ты питаешь огромное отвращение к людям, – проговорил он наконец.

Снова прозвучал гонг. Фойе уже почти опустело.

Макс протянул руку Кристине.

– Приятно было познакомиться, – сказал он и взял свою жену под локоть.

– Может, мы еще разок... – начал он, пожимая мне руку. – Может, мы еще разок выпьем вместе? Было бы здорово.

Я видел, что на его лице написано совсем другое. В тот момент его лицу хотелось обратно в кинозал. Наверное, оно вообще не хотело бы больше видеть меня.

Когда я посмотрел вниз, на наши соединенные руки, то увидел засохшую каплю крови на циферблате Максовых часов; это были золотые часы для подводного спорта, с множеством разных стрелочек, указывающих секунды и, насколько я понял, глубину в метрах. Человека, у которого есть все это, наверняка не слишком интересовали воспоминания о нашей школьной жизни.

– В следующую субботу я отмечаю свой день рождения, – сказал я. – Мне будет приятно, если вы оба придете.

Позже, в темноте кинозала, жена наклонилась ко мне. Метеорит увеличился настолько, что светил ярче солнца; уже скоро волны, заливающие сушу, должны были столкнуть статую Свободы с пьедестала. Я люблю фильмы, где поначалу все хорошо, но известно, что долго это не продлится. Теперь, смотря «Столкновение с бездной» во второй раз, я получал даже больше удовольствия, чем в первый.

– А я и не знала, что ты хочешь отпраздновать свой день рождения, – прошептала Кристина мне на ухо. – Во всяком случае, мне ты об этом не говорил.

В темноте я усмехнулся.

– Я тоже не знал, – прошептал я в ответ, ущипнув ее за руку. – Но с другой стороны, сорокасемилетие бывает только раз в жизни, – добавил я.

¹ Использовать только при аварии (англ.)

² Курт Штудент (1890–1978) – летчик-ас Первой мировой войны, основатель и первый командующий немецкими воздушно-десантными войсками. План же Арденнского наступления 1940 года принадлежал другому генералу, Эриху фон Майнштейну.