В последние десятилетия власти – и исполнительная, и законодательная, и особенно судебная – много спорят о гуманизации уголовного наказания. Под этим, правда, понимается не совсем то, что считают справедливостью граждане. Да и участники дискуссий часто путают понятия гуманизации, социализации и реабилитации лиц, совершивших преступления.
Считается, что преступник должен быть обязательно наказан, и в юридической практике даже есть основополагающий принцип правосудия – «неотвратимость наказания». Но профессионалы говорят не о наказании, а об исправлении преступника. Оно может быть достигнуто разными способами. Общество представляет себе два – лишение свободы и исправление трудом. Оба способа малоэффективны. Собственно, история нашей страны это подтверждает: в общем числе заключенных «перековавшихся» были считаные единицы.
«В представлении обывателя «модель справедливости» выглядит как лишение свободы с соблюдением в отношении осужденного всех прав человека и с обязательным его привлечением к труду, причем к тяжелому. Ну и полным возмещением всего ущерба. Никакой другой справедливости потерпевшие не признают», – отмечает адвокат Лариса Гусева, в прошлом следователь по особо важным делам прокуратуры.
Криминологи смотрят на обвиняемого иначе: для них главным является ответ на вопрос, исправит ли его наказание. Иначе говоря, как сделать так, чтобы повторения преступления не случилось.
«Лишение свободы, по мнению ученых, не способствует исправлению, – объясняет Гусева. – Современные перспективные теории ориентированы не на изоляцию, а на усиление связи с социально комфортными условиями жизни. Эта модель не подразумевает мест заключения в классическом понимании. Наоборот, перековка жулика должна проходить в комфортных для него условиях». Конечно, речь не идет об убийцах и насильниках, подчеркивает она.
В специализированной литературе достаточно часто встречается постулат: «Чем меньше кара и слабее изоляция – тем больше шансов уберечь личность от разрушения и укрепить в ней позитивное начало, необходимое для законопослушной жизни».
Именно по этому пути идет большинство стран. Используются разные методики: психолого-медицинские, психолого-педагогические. Но тенденция к сокращению колоний (как бы они ни назывались) практически повсеместна. Собственно, практика такая наметилась еще в 1966 году, а к 1980-му приобрела массовый характер. Иностранные криминологи считают лишение свободы крайней мерой, не всегда применимой даже к убийцам. Считается, что лишение свободы и трудотерапия не могут исправить преступника. Удивительно, но в большинстве стран Запада эта теория подтверждается практикой.
В России ситуация несколько иная: почти 40% осужденных в прошлом году преступления совершили повторно, причем почти у 10% это был уже третий срок.
Вор должен сидеть в тюрьме?
В 2022 году в РФ по ст. 58 УК РФ («Кража») были осуждены 40,4 тыс. человек. Из них реальные сроки получили 11,7 тыс., приговорены к условным срокам 8,5 тыс.
1,3 тыс. человек получили в качестве наказания ограничение свободы, 2 тыс. – исправительные работы (по основному месту работы с удержанием части зарплаты), 8 тыс. – обязательные работы (отработка в свободное от основной работы время), 191 человек – принудительные работы (на специальных предприятиях, но проживание, как в общежитии). 7,3 тыс. отделались штрафом.
Оправданы судами 11 человек. В отношении 3,2 тыс. человек уголовное преследование прекращено с назначением судебного штрафа. 18,5 тыс. избежали наказания по иным основаниям (чаще всего – за истечением срока давности).
При этом у подавляющего числа осужденных (30,4 тыс.) суды нашли смягчающие обстоятельства.
Сократить втрое
В юридической литературе используется термин «тюремное население». Так называют и следственно-арестованных, и осужденных преступников. В России численность тюремного населения на 1 января этого года составляла 433 тыс. человек, из них около 110 тыс. содержались в СИЗО, 308 тыс. – в колониях, остальные – в колониях-поселениях и исправительных центрах. Для сравнения: больше всего заключенных в нашей стране насчитывалось в начале 1953-го, перед «ворошиловской» (позже ее назовут «бериевской») амнистией – 2.482.193 человека. Этот рекорд был почти повторен в 1987 году, в период расцвета перестройки и гласности, – 2.300.000 человек тюремного населения.
Сегодня по количеству заключенных Россия занимает пятое место в мире, пропустив вперед США (1,8 млн), Китай (1,7 млн), Бразилию (836 тыс.) и Индию (489 тыс.).
По числу заключенных на 100 тыс. жителей страны ситуация выглядит иначе. Мы на 29-м месте с показателем 300. США занимает 6-е место (531 заключенный на 100 тыс. человек), Китай – 128-е (121), Бразилия – 13-е (389), Индия – 209-е (35).
Среднеевропейский показатель – от 100 до 150 заключенных на 100 тыс. жителей. Чтобы его достичь, Россия должна будет сократить численность тюремного населения примерно втрое.
Обвинительный уклон
Анализ статистики Верховного суда РФ показывает любопытные цифры. Если в среднем по стране приговоры, связанные с реальным лишением свободы, выносятся в 29,3% случаев, то, например, в Тульской области данный показатель составляет 41%, в Рязанской – 21,7%. Почему такая разница в соседних регионах, при том что структура преступности примерно одинакова? И чем Тула отличается от Чечни, где приговоры с реальным сроком составляют 16%, или от Дагестана (15%)?
Чаще всего приговоры с реальным сроком выносят в Республике Тува (40,4%), в Саратовской (41,2%) и Тульской областях (41%). В Мурманской области таких 38%, в Москве – 37,9%, в Краснодарском крае – 37,6%.
Объяснить такой разброс можно только обвинительным уклоном председателей судов. Например, известной проблемой советского правосудия было то, что судьи, впервые занявшие председательское кресло при Иосифе Сталине, даже много лет спустя (вплоть до 80-х) гораздо строже относились к подсудимым. И давали сроки значительно большие.
Сегодня председатели судов субъектов РФ заметно помолодели, но тенденция к ужесточению наказаний налицо. Объяснить это наследием лихих 90-х сложно – именно тогда в стране формировалась цивильная практика обращаться в суд по любому спорному вопросу, и многие из тех, кто оказался на скамье подсудимых, были скорее жертвами обстоятельств, чем злодеями. Душегубов, убийц тоже хватало, но в целом процессов было меньше.
Власть традиции
Собственно, курс на снижение численности тюремного населения в России взят давно и успешно реализуется.
«Судья, конечно, выносит решение на основании своего внутреннего убеждения, но мало кто понимает, что действует он в правовом поле и за пределы ограниченного законом коридора выйти не может, – говорит адвокат Равиль Тугушев. – За заранее спланированное убийство, да при отягчающих обстоятельствах, условного срока или принудительных работ не будет. Как бы обвиняемый ни был симпатичен и красноречив. Но по нетяжким составам коридор решения у судьи велик, и законодатель его постоянно расширяет. Под модным нынче предлогом гуманизации. И, что греха таить, порой в ущерб чувствам потерпевших. Я не знаю ни одного приговора, который бы удовлетворил обе стороны, – чьи-то ожидания обязательно будут обмануты. Но это следует считать особенностью юриспруденции».
В последние годы значительно расширилось право суда применять меры пресечения и наказания, не связанные с лишением свободы. Это и запрет определенных действий (ст. 105.1 УПК РФ, введена в апреле 2018-го), и принудительные работы (с. 53.1 УК РФ, введена в декабре 2011-го). Применяются они для нетяжких составов. Понятно, что нововведения начинают работать не сразу, однако сегодня можно смело говорить, что обе эти меры, которые являются альтернативой лишения свободы, реализуются более-менее успешно.
Проблема в другом. Отсутствие практики и боязнь идти по новым тропинкам часто сильнее привычки (не секрет, что некоторые судьи просто копируют приговоры своих коллег, а не пишут сами, и, если в базе данных нет вердикта с мерой «принудительные работы», такое наказание не назначат).
«Например, раньше из альтернативных наказаний были только условный срок и исправительные работы – знаменитая «химия», которой справедливо больше боялись, чем колонии, – объясняет Тугушев. – А сейчас – и исправительные работы, и принудительные, и обязательные. Но если посмотреть процент условного наказания, то по многим позициям он будет превалировать. Причина в том, что называется «советской правовой традицией». Большинство судей вообще не застали советскую власть, но их учили те, кто при ней начинал и не знал альтернативы».
И хотя в структуре преступности преобладают преступления небольшой тяжести, больше половины приговоров несут лишение свободы – условное или реальное. На долю остальных мер остается непропорционально малая цифра. Так, в 2022 году по всем составам к реальному лишению свободы были приговорены 182,4 тыс. человек, к условному – 172,8 тыс., а к принудительным работам – всего 3,6 тыс. Из 97,3 тыс. ходатайств о взятии под стражу на время предварительного следствия удовлетворено 87,7 тыс.
Получается, что руководство Верховного суда год за годом инициирует меры наказания, не связанные с лишением свободы, но на уровне субъектов Федерации сталкивается фактически с противодействием.
При этом надо понимать, что взятие под стражу на время предварительного следствия практически всегда означает обвинительный приговор. «За незаконным уголовным преследованием (а взятие под стражу на время предварительного следствия, безусловно, таковым и является) обязательно следует реабилитация и возмещение морального и материального ущерба, – рассказывает Лариса Гусева. – Платит государство. И судья, принявший решение о страже, попадает под шквал критики от руководства. Казалось бы, это должно стимулировать судей применять альтернативные меры пресечения, но на практике получается наоборот». Оправдания сидевших в СИЗО – явление в нашей нынешней жизни такое же редкое, как северное сияние в Сочи, признает адвокат.
Почему так происходит? Об этом «Профилю» на условиях анонимности рассказал бывший судья, вышедший в отставку: «Руководство Верховного суда – больше политики, чем юристы. С обвиняемыми они сталкиваются редко и исключительно по видео-конференц-связи. А преступность – она рядом с нами. И все мои бывшие коллеги убеждены: за красивыми словами о гуманизации уголовного закона скрывается приземленное желание снять нагрузку с бюджета. Один день в следственном изоляторе требует финансирования, содержание в колонии тоже не бесплатно, а домашний арест или принудительные работы бюджету практически ничего не стоят». Такое мнение популярно и у сотрудников правоохранительных органов.
Принудительные работы
Принудительные работы – самый «молодой» вид наказания. Он не ложится бременем на бюджет, но, напротив, его пополняет. По сути, это реализация принципа частно-государственного партнерства в сфере исполнения наказания. Кроме того, такие работы позволяют решить вопрос с дефицитом кадров.
В России сегодня насчитывается 367 исправительных центров (ИЦ) и исправительных участков почти на 41 тыс. мест. Однако заполнены они недостаточно, несмотря на то, что этот вид наказания введен в УК более 10 лет назад. По состоянию на 1 января 2023 года трудились в них 14,5 тыс. человек.
Исправительные центры создаются совместно территориальным управлением Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) и предприятием, которому нужны рабочие руки. Предприятие должно за свой счет оборудовать общежитие в соответствии с требованиями закона, а также предусмотреть специальное рабочее место для инспектора ФСИН.
ФСИН обязуется направлять в исправительный центр осужденных к принудительным работам. Предприятие обязано трудоустроить их на все время наказания, платить зарплату в соответствии со штатным расписанием, обеспечить периодические медосмотры, предоставить рабочую одежду.
Осужденные к принудработам трудятся полный рабочий день вместе с гражданским персоналом. После работы они обязаны явиться в общежитие и отметиться у дежурного инспектора (в том числе будет проверка на трезвость). До отбоя можно заниматься своими делами. Еду и личную одежду они покупают сами, готовят и стирают тоже самостоятельно. В 22:00 – отбой. Соблюдение режима обеспечивается техническими средствами – установлены камеры. Строго говоря, запрещен лишь несогласованный выход из здания. Нарушитель режима может быть решением суда переведен в колонию.
Из зарплаты осужденного к принудительным работам вычитают стоимость коммунальных услуг. Кроме того, по приговору суда от пяти до двадцати процентов удерживают в бюджет государства. По официальным отчетам ФСИН, средняя зарплата работника ИЦ сегодня составляет 24–25 тыс. рублей при выполнении плана. Деньги поступают ему на счет. Это почти вдвое больше, чем в колониях (работающие там получают МРОТ за вычетом коммунальных платежей).
Впрочем, автору материала доводилось встречаться с осужденными, которые получают больше 100 тыс. рублей. В основном это были сварщики и механики электромеханических работ – специалисты дефицитных профессий. Для понимания: зарплата инспектора, который дежурит в ИЦ, составляет около 30 тыс. рублей. «Я охраняю человека, зарабатывающего больше меня», – достаточно частая жалоба в этих случаях.
Но таких специалистов мало. Многие вообще не имеют рабочих специальностей, пригодных в местах лишения свободы. В частности, осужденные по «народной» 228-й статье (торговля наркотиками) в большинстве своем – лица с незаконченным образованием или вообще без него. Такие трудятся разнорабочими. Их зарплата повыше, чем в колонии, но ненамного.
Исправительные центры создавались для гуманизации наказания, но также это и социализация осужденных, которым скоро предстоит освобождаться и надо постепенно привыкать к гражданской жизни и работе среди обычных людей. Таких заключенных в случае хорошего поведения отправляют решением суда в ИЦ – смягчение режима закону не противоречит.
Криминологи в свое время приветствовали идею внедрения исправительных центров и принудительных работ, но ее реализация вызывает у них сегодня вопросы. Хорошая и правильная инициатива реализована слабо: заполняемость ИЦ стабильно составляет лишь 20–25%.
Судебный штраф
Несогласованность действий разных органов власти в вопросах пенитенциарной политики красноречиво иллюстрируется историей с судебными штрафами.
В 2016 году в уголовное законодательство РФ было включено понятие «судебный штраф» – один из самых эффективных способов гуманизации наказания. Суть его в следующем: лицо, впервые совершившее преступление небольшой или средней тяжести, при условии активного раскаяния освобождается от уголовной ответственности (то есть анкета у него остается чистая) с выплатой определенной суммы в бюджет.
Для случайно оступившихся судебный штраф был действенной мерой исправления: угроза судимости, крушение надежд – всего этого можно было избежать, выплатив штраф. Мера была эффективной и, по оценкам криминологов, весьма действенной. Особенно для молодых людей.
За первые четыре года применения число судебных штрафов выросло с 5 тыс. до 57 тыс. Пик пришелся на 2020 год, когда были освобождены от уголовной ответственности с выплатой судебного штрафа 57 057 подсудимых. Замечательная динамика и прекрасное исполнение.
Но затем пошел обратный процесс: в 2021-м – 36.691 штраф, в 2022-м – всего 20.134. Почему? Ответ прост: против судебного штрафа выступила Генеральная прокуратура.
В апреле 2021 года, выступая в Совете Федерации, генпрокурор РФ Игорь Краснов отметил, что после применения судебного штрафа лица, совершившие преступления небольшой и средней тяжести, сохраняют возможность трудоустроиться на государственную и муниципальную службу, а это противоречит основополагающим принципам антикоррупционной работы.
Генпрокуратура, заявил он, разработала пакет изменений в законодательство, запрещающий применение судебного штрафа для лиц, которые совершили преступления коррупционные, посягающие на половую неприкосновенность несовершеннолетних, повлекшие по неосторожности гибель человека, а также преступления экстремистской направленности. «Применение судебного штрафа не всегда идет во благо интересов общества и государства, – подчеркнул Краснов. – Это уловка для тех, кто хочет избежать ответственности».
Правда, злые языки считают, что объяснения генерального прокурора надуманны (например, ни одно преступление, упомянутое Красновым, не является преступлением небольшой и средней тяжести, и применение судебного штрафа к ним невозможно). Корень проблемы в другом: ходатайство о прекращении уголовного преследования направлялось в суд, минуя прокурора.
Во всяком случае, пока ситуация не изменилась, а доказавшая свою эффективность гуманная мера оказалась фактически не работающей. Хотя смысл ее был как раз в исправлении оступившихся, а не в освобождении от ответственности коррупционеров. Вот и получается, что государство сначала разрабатывает законы о гуманизации наказания, а потом само же их блокирует.
0
44.25
