Как превратить серьёзного человека в божественного дурошлёпа
Рейтинг:
Голосуй за статью.
0
Автор: Евгений Додолев. Story
Искусство по-прежнему в большом долгу. Помните фразу Костика из «Покровских ворот»? Так вот, другой Константин такого не говорил и даже не снимался в этом фильме. Но поговорить об искусстве, обществе и обоюдном долге друг перед другом худрук театра «Сатирикон» К.А. Райкин согласился
Я недавно общался с Евгением Маргулисом, и он мне рассказал потрясающую историю, что вас якобы журналистка какая-то спросила, извините, а как вас по отчеству. Было такое или это байка?
– Нет, это довольно часто происходит. «Константин, не знаю вашего отчества» или «не помню вашего отчества». Меня такие инциденты даже больше радуют, чем огорчают. Потому что большинство меня воспринимает как сына Аркадия Райкина.
Уже не большинство.
– Нет-нет, большинство.
Ну, вы-то общаетесь, наверное, в основном с людьми, которые помнят ещё Аркадия Райкина? Конечно, выросли уже целые поколения, которые, к сожалению, даже не слышали про этот бренд, как и про многое другое.
–Грустно, конечно, но бог с ними.
Превентивно хочу поинтересоваться, есть ли вопросы, которые вам задают чаще всего?
– Я не так часто интервью даю… Даже не знаю, что ответить.
Тогда журналистский вопрос, который вам запомнился?
– Слушайте, а зачем вы меня про это спрашиваете?
Чтобы случайно не задать тот вопрос, что вас раздражает. Помню ваш рассказ о том, что привлекает в актёрской профессии. Когда на сцене вы ощущаете, что овладеваете залом. И чувствуете себя как бы повелителем душ. Значит ли это, что те люди, которые не чувствуют эту магию, для вас просто не существуют?
– Я вообще как-то к людям привык относиться с уважением.
Однако это недостаток в вашей системе координат – отсутствие у человека этого рецептора?
– Ну, во-первых, я не думаю, что это отсутствие рецептора. Я думаю, что это отсутствие культуры, которая подвигает человека прийти в театр. А рецептор-то у него есть. Он просто сам про это не знает. Я совершенно уверен, что если спектакль сильный, то абсолютное большинство людей подвластно его магии.
В репертуаре вашего театра что бы вы назвали? Вот представьте себе, что есть человек, который никогда не был в театре, его надо просто сразить…
– Я бы посоветовал прийти на «Лекаря поневоле» Мольера, где играют три артиста всего. Это такой спектакль-реверанс Аркадию Райкину. Его ноу-хау мгновенных перевоплощений, которыми он просто удивлял любителей театра. Когда он один играл массу ролей одновременно в миниатюре, в одной пьеске небольшой, появляясь из разных дверей, в разных видах, в разных костюмах и в разных образах. Мы пытаемся этот способ разработать в преподавании, в методологии актёрского дела. И наших молодых артистов воспитать в любви к таким мгновенным перевоплощениям. Вот «Лекарь поневоле» сделан по этим принципам. Как бы детский спектакль для взрослых. Вроде взрослая публика, но ведут себя как дети. Открывают рот от таких наивных театральных чудес. Три-четыре секунды полного детского обалдения дорого стоят. Вот ради такой метаморфозы – превращения умного человека, серьёзного, современного, взрослого, в дурошлёпа такого божественного, безвозрастного – ради этого, собственно, и сделан этот спектакль.
Знаю, что вы не принимаете совершенно такое топливо, как алкоголь.
– После спектакля запросто и с большим удовольствием.
Иногда человеку надо перед тем, как выйти на сцену…
– Нет, не надо. Не пытайте меня. Вы другого ответа от меня не услышите. Абсолютно не нужно, даже преступно. Это чудовищная практика, порочная, которая настоящими профессионалами преследуется и карается жестоко и безоговорочно и не подлежит никаким вообще обсуждениям на этот счёт.
Вы легко заводитесь.
– Потому что совсем не обязательно пьянству потворствовать. Даже в нашей стране. Пьянство, если с ним не бороться, обязательно расцветёт. И я борюсь с этим. Если что-то унюхиваю или учуиваю, с человеком сразу расстаюсь, независимо от того, кто он, какие у него заслуги. Это, кстати, традиция Аркадия Райкина. Это было безоговорочно при папе.
А скажите, как вы тогда к запретам законодательным относитесь? Например, вы же знаете, что приняты нормы, по которым нельзя демонстрировать в кино употребление никотина.
– Плохо к этому отношусь. Очень плохо. Это дико нелепо. Идёт какой-нибудь фильм, где фонтаном льётся кровь, друг друга люди убивают, отрубают башки, при этом написано: «В фильме демонстрируются сцены курения. Курение опасно для вашего здоровья». Ничего себе, думаю, а отрубание башки не опасно для вашего здоровья? А пускание крови фонтаном? Ну это хрень какая-то.
Призванная продемонстрировать избирателям, что кто-то в поте не зря получает свой кусок пирога…
– В общем, да.
А запрет на употребление, в том числе и на сцене, ненормативной лексики?
– Тоже плохо отношусь.
А вы ненормативную лексику употребляете?
– Я-то? Я употребляю. Это, к сожалению, характернейшая особенность народной речи, причём любого его социального уровня и слоя. Так говорят интеллигенты, так говорят бомжи, так говорят в армии, так разговаривают школьники. И так разговаривают люди, которые это запретили. Понимаете? Я в Общественной палате сидел два года. И как раз насчёт мата выступал. Регламент выступления – пять или шесть минут. А меня разнесло на просто ураганную речь минут на десять.
Но без употребления?
– Без. Так вот, мне потом сказали: мы не могли вас остановить, вы так увлечённо говорили. Я ответил: если бы мне позволили употребить вот эти четыре запрещённых слова, я уложился бы и в минуту… Запрет на слова – это, мне кажется, совсем не тот путь. Сразу вспоминаются запреты на виды музыки, на разные жанры. Я помню очень хорошо запрет на джаз, на рок-н-ролл. Запрет на саксофон. Нельзя этих слов употреблять?! А как снять документальный фильм про армию? Про войну?
Ну ведь раньше же обходились? И фильмы про войну отличные снимали.
– Ну, это не довод. Раньше обходились, скажем, и без рок-н-ролла. Человечество переступило этот рубикон, скажем, нецензурной речи. Мировая культура переступила.
Культура ли? Может, как раз бескультурье?
– И в кино, и в театре, и в литературе это уже есть. Обратно этого джинна в бутылку не затолкать. Но ограничения должны быть. Надо предупреждать. Кто-то это не терпит, понимаю. И вообще, ничего хорошего в этой речи нету.
Кроме ёмкости и лаконичности, как вы заметили.
– Есть замечательные, интересные фестивали. «Любимовка», «Евразия», где современные отечественные драматурги представляют свои пьесы. И вот всё, что мне кажется по-настоящему интересным и талантливым, как правило, не проходит по этим параметрам. Там употребляется это. Потому что отражает нашу реальность. А запреты – как глупая борьба с зеркалами. Надо с этим бороться в жизни, а не на экране и на сцене.
Позвольте вас спросить тогда, а в жизни бороться – это как? К каждому несознательному матерщиннику, воспитанному подобным образом на бюджетные, кстати, деньги, приставить финансируемого из того же бюджета сознательного полицейского, чтобы с помощью усвоенного им из раскрепощённого кино и театра высококультурного мата строго запретить несознательному матерщиннику некультурно выражаться?
– Главная функция искусства – отражать жизнь. Какая жизнь, таков и экран, такова и сцена. «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».
Коментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи.