«Вы на четвертом месяце», — огорошил врач. — «Как?! Мне же еще три месяца сниматься в шоу «Без страховки»! Нельзя? А акробатикой заниматься можно?» В общем, мне велели выйти из проекта», — вспоминает ведущая Первого канала.
— Вообще, у нас «заплыв» (когда нужно выходить в эфир каждый день всю неделю) должен быть раз в месяц. Так что, по идее, желать доброго утра я им могла бы три недели подряд, но на практике выходит гораздо реже. Это лето выдалось насыщенным спецпроектами, в месяц у меня две такие рабочие недели, и, когда они идут подряд, живешь на пределе. А ведь я параллельно веду концерты, плюс мы снимаем сюжеты на осень — и по закону подлости вся работа из разных областей выпадает на одну и ту же неделю!
Сегодня я на ногах с трех часов ночи и уже не понимаю, какое сейчас время суток. Позже вставать нельзя, ведь в пять уже надо быть на площадке. Прямой эфир я веду до десяти утра, потом в идеале сплю с одиннадцати утра до двух-трех дня, однако на самом деле далеко не всегда успеваю вздремнуть. Для махровой «совы» вроде меня этот режим дня тяжел необычайно. Я обожаю в своей работе все и всех, но из-за раннего подъема хочется застрелиться!
Ничего личного
— Как девочки воспринимают ваше частое отсутствие дома?
— Обе дочки ходят в садик: четырехлетняя Бриана возвращается в шесть-семь вечера, а двухлетнюю Дарину няня забирает в середине дня, она спит дома, а потом они идут за старшей. При таком раскладе в будни я детей вижу только по вечерам. Но не переживаю из-за этого: я хочу, чтобы они были чем-то заняты, а не сидели без дела. Меня тоже так воспитывали — один кружок, второй, я с детства занималась художественной гимнастикой, потом хореографией. Зато все выходные мы вместе: утром идем в кафе, где дочки обожают есть блинчики с шоколадом, потом отправляемся в магазин за игрушками и конфетами, а во второй половине дня — на аттракционы.
Конечно, с ребенком до года мой нынешний график работы невозможен, особенно если кормишь грудью. Я кормила Бриану и намучилась с доставкой бутылочек. Я ее рожала в Америке, а когда мы в ее три месяца вернулись в Москву, сразу начала участвовать в проекте «Ледниковый период», где тренировки длились целый день. Я сцеживалась между ними, и водитель вез бутылочки с молоком ко мне домой, застревал в пробках, а дочка в это время кричала от голода.
Выходя на основную работу в Даринины три месяца, я не стала и пытаться повторить этот номер. Да, признаюсь честно: я не сумасшедшая мамаша, не растворяюсь в детях полностью. Конечно, как и всем малышам, дочкам хочется, чтобы мама принадлежала им безраздельно. Когда ухожу, они пытаются вцепиться в меня, когда возвращаюсь домой, первым делом говорят: «Мама, сними куртку». Им кажется, если я сниму ее, точно останусь дома.
— А папа ваших детей участвует в их воспитании? И кто он? Вы окружили эту тему такой завесой секретности…
— Почему вы говорите «папа», а не «папы»?
— Потому что ваши дочки похожи друг на друга, но не слишком похожи на вас.
— Они, кстати, сначала сильно различались. Младшая родилась темненькой и чернобровой, но, когда ей исполнилось два года, и волосы, и брови посветлели. Бриана тоже родилась темной, но в год у нее стали расти светлые волосы…
Нет, я не увожу разговор от темы секретов. Жизнь недвусмысленно намекнула, что мне нельзя делиться личными подробностями с широким кругом людей. Когда у меня все складывалось замечательно, я рассказала журналистам о личном, и вскоре после этого стали случаться не просто неприятные, а ужасные события, которые мне в страшном сне не могли присниться. Я огребла по полной программе! Кто-то может рассказывать о своем мужчине, и ничего ему за это не бывает, а у меня, как показала практика, работает правило «счастье любит тишину». Может, тогда просто так совпало, но я боюсь проверять. Могу лишь сказать, что официально я не замужем.
Родовспоможение по-американски
— Вы ведь обеих дочек рожали в Америке?
— Да, когда ждала Бриану, были обстоятельства, из-за которых мне требовалось находиться в США.
— Но летать на другой континент, чтобы наблюдаться у врачей, наверняка не было возможности. Как выходили из положения?
— В Америке нет такой практики: в большинстве случаев ты просто приходишь в госпиталь на седьмом-восьмом месяце и обсуждаешь предстоящие роды. Я делала первые анализы и два скрининга — и все. Не понимаю, зачем у нас беременные ходят в консультацию каждую неделю.
Когда я ждала Дарину, я вела блог о беременности и ездила по московским роддомам на экскурсии, и мне многое очень понравилось. Но американский подход мне все же ближе. В российских роддомах нагнетают тревогу: ложитесь на сохранение, тут у вас одно отклонение, там другое… Я, чувствуя подобное давление, становлюсь агрессивной. А в Америке все расслабленные, про анализы всегда говорят, что они прекрасные.
Когда была беременна Дариной, накануне вылета позвонила врачу: «Не взять ли мне какие-нибудь таблетки? Ведь девять часов полета, а я на девятом месяце. Вдруг что-нибудь случится? Что вы порекомендуете?» — «Рекомендую не пить в полете водку стаканами. Но две рюмки опрокинуть можете». — «Ой, может, лучше вино?» — «Отличный выбор! После пары бокалов вина будете хорошо спать».
У них к рождению детей намного проще относятся. В основном о деторождении задумываются после сорока — и отклонений, о которых говорят у нас, не боятся. И мне кажется, многих проблем избегают просто потому, что не парятся. У нас эпидуральную анестезию стремятся делать как можно позже, женщина входит в роды в боли — и только потом ее участь немного облегчают. А в Америке считают, что эпидуралку надо делать, когда ты только приехала в госпиталь, прямо на парковке. Еще когда схватки еле-еле начинаются.
Следующие восемь-десять часов ты лежишь подключенная к аппаратуре, за твоим состоянием наблюдают на каждом этапе — и ты не чувствуешь абсолютно ничего. Во время первых родов мне ни секунды не было больно, и я все время смеялась над анекдотами, которые рассказывал мой доктор. Второй раз было больновато, потому что анестезию сделали чуть позже, и я не смеялась, потому что второй доктор был пожилой, строгий, больше похожий на советских врачей, к которым мы привыкли.
Сальто сделала первой
— У вас обе беременности пришлись на взлеты в карьере. Первый раз вас сделали ведущей дневных выпусков «Вестей», второй вы и вовсе участвовали в шоу «Без страховки», связанном с чрезвычайными физическими нагрузками. Казалось бы, организм все силы должен бросить на преодоление трудностей, а он вон как реагирует…
— Не знаю, почему так получалось. Только достигла важной цели, сконцентрировалась, надо сделать рывок — и пожалуйста! Наверное, так решали высшие силы, а я оба раза предпочитала не идти им наперекор, хотя психологически это давалось ужасно сложно. Мне ведь почти невозможно отказываться от намеченных целей — характер такой. Но дети этому и учат: помнить, что ты не пуп земли, не все зависит от тебя.
— А от начальства скрывали до последнего или сразу говорили о новых обстоятельствах?
— У начальства столько дел, что оно ничего не замечает. Первый раз пришла к своему тогдашнему руководителю Евгению Ревенко: «Женя, мне через месяц надо будет в отпуск». — «Хорошо. На две недели?» — «Нет, на несколько месяцев». — «Как это?!» — «Жень, я на шестом месяце». — «Да ладно!» Пришлось встать из-за стола и продемонстрировать живот. Сам он его не замечал, хотя мы виделись регулярно.
А второй раз сказала раньше, сразу после того, как сама узнала, ведь я занималась воздушной акробатикой в шоу «Без страховки». В жюри была Ирина Винер, наш знаменитый тренер по художественной гимнастике. Я говорю членам жюри: «Беременность не планировалась, но жизнь внесла свои коррективы, поэтому я не смогу участвовать в проекте». Винер возмутилась: «Что значит «так получилось»?» У нее спросили: «А разве в вашей практике такого не бывало? Девушка собирается участвовать в Олимпиаде, и тут — р-р-раз?» А Винер: «У нас такого не было и быть не может».
Но другая гимнастка, девятикратная олимпийская чемпионка Лариса Латынина, сказала, что меня понимает и сама завоевала олимпийскую медаль, будучи на четвертом месяце беременности. Возможно, беременность и помогла ей тогда. Это известный факт: еще лет тридцать назад спортсменки специально подгадывали, чтобы выступать на важных соревнованиях на третьем-четвертом месяце.
— И вашего организма это тоже касалось?
— Мой организм в «Без страховки» справлялся со всеми нагрузками отлично. Правда, я постоянно дико хотела есть — и не знала почему. Но я тренировалась три раза в день, суммарно восемь часов, так что зверский аппетит был отчасти оправдан. При такой нагрузке удивляться задержке цикла не приходилось, и я узнала, что беременна, только на четвертом месяце. Сейчас спокойно об этом рассказываю, а тогда ужасно перепугалась: что делать?!
Я первой в проекте научилась делать сальто назад, уже четыре номера были для меня поставлены и четыре костюма сшиты, оставалось только записать программы… И все мои усилия коту под хвост.
Сдала кровь на анализ — впрочем, уже понимая, что, скорее всего, беременна. Получаю результаты: процент ХГЧ зашкаливает. Облазила весь интернет, прочитала, что такой высокий процент — признак синдрома Дауна, жутко испугалась. Побежала к врачу: «Что это значит?» А он: «Это значит, что вы на четвертом месяце». Я: «Как? А мне вообще можно участвовать в «Без страховки»?» Доктор спрашивает: «А вы чем там занимаетесь?» — «Под куполом на тросах кручусь на одной ноге вниз головой». — «Нет, вам нельзя делать такой номер!» Ладно. «А можно мне прыгать через спортивного «коня» с мостика с переворотом?» — «А вы представляете, что будет в случае травмы?» — «Почему должна быть травма? Я же отлично подготовлена».
Потом спрашиваю: «А акробатикой можно заниматься? Меня партнер подбрасывает, а потом ловит, еще я стою одной ногой у него на голове». — «Нет, ужасно травмоопасно». — «Можно хотя бы батут?»
Когда спросила про батут, мне велели выйти из кабинета. До сих пор обидно, что я так упорно пахала и половины не успела показать.
Покусанный садик
— Дочки растут такими же упорными?
— Пока их упорство проявляется главным образом в борьбе друг с другом. Бриана в первый год жизни Дарины ужасно меня ревновала. Требовала, чтобы и ей дали соску, и на нее надели подгузник, но это ладно. Она занималась избиением младенца. Пробегая мимо Дарины, которая только сидеть научилась, могла ударить ее и бежать дальше как ни в чем не бывало. Сначала Дарина не могла ей ответить, но теперь они непрерывно кусаются и царапаются, как котята. Ходят все в синяках и шишках. Я сказала: «Говорите в детском саду, что у нас кошка, иначе меня лишат родительских прав».
Дарина теперь бьет и кусает не только свою обидчицу Бриану, но и вообще всех детей, до которых может дотянуться. К счастью, ситуация потихоньку улучшается, но я в садик не хожу, чтобы меня в отместку не искусали разгневанные родители.
— Девочки понимают, что их мама телеведущая? Хотят работать «в телевизоре», как вы?
— Понимают, но для них это дело житейское. Бриана уже собирается пойти по моим стопам. Пару недель назад на Первом канале вышла новая программа про животных и детей «Видели видео?», там есть рубрика «Шлем правды», куда позвали и Бриану. Чтобы затащить дочку, я сказала, что она будет вести программу. Она согласилась, пришла в павильон, села в кресло…
И тут заходит Дима Шепелев и садится рядом. Она его спрашивает: «Ты кто?» — «Я ведущий». — «Нет, это я ведущая!» Когда дочь все поняла, ее энтузиазм испарился. Там детям внушают, что шлем, который надевают им на голову, распознает ложь. Но Бриана не сказала вообще ни слова правды! «Кем работает мама?» — «Моряком».
Дома она тоже непрерывно сочиняет — в основном отмазки, когда нахулиганит. Если что-нибудь натворит, всегда говорит, что это сделала младшая сестра. У нас борьба за здоровое питание, но пока уверенно выигрывают конфеты. Бриана их находит и говорит, что съела Дарина.
Синдром отличницы
— У вас с братом Антоном тоже разница в два года. И он все на вас в детстве сваливал?
— Это я на правах младшей сестры отвратительно себя вела (да и веду), а он, бедный, терпит. Правда, до сих пор припоминает, как я ломала его игрушки и уводила его друзей. Но ему хорошо внушили, что младшую сестренку надо защищать. Когда мы подросли, он возил меня ночами на свидания, не выдавая родителям. Сейчас мы редко видимся, но мы друг у друга есть, и этого достаточно.
— А вы только по отношению к нему себя отвратительно вели?
— На самом деле это не было нормой моей жизни, и в принципе я была не по годам мудрой девочкой все школьные и институтские годы. Только взрослой ушла в отрыв и немного компенсировала свое предыдущее примерное поведение. У меня лет до двенадцати была серьезная аллергия, я была покрыта коркой с ног до головы, сладкое моментально вызывало обострение, а я обожала конфеты. Говорила маме: «Можно я съем одну конфеточку, а потом немножко почешусь?» Слезы наворачиваются, когда вспоминаю…
— Наверное, и комплексовали страшно?
— Конечно, и не только из-за диатеза.
— Из-за худобы еще?
— Из-за полноты. Я занималась хореографией во Дворце пионеров.. Меня не ставили на ведущие роли, заставляли худеть, я рыдала, казалась себе страшной толстухой. А сейчас смотрю на те фотографии — очень симпатичный, хоть и не слишком худой ребенок.
Конечно, переживала из-за национальности. Раз пятьсот в детстве ответила: «Корейка лежит на прилавке в магазине, а я кореянка». Мне казалось, что это очень остроумно. Я вообще была очень закомплексованной.
Окончив МГИМО, решила, что хочу стать телеведущей, и была абсолютно уверена, что у меня все получится. Но при этом меня пожирали страхи, и каждый шаг давался колоссально тяжело. Я всегда была отличницей — может, это «синдром отличницы»?
— Как же вы, такая робкая, поступили в престижнейший МГИМО?
— Я хорошо училась в школе и довольно легко поступила в Петербурге на факультет международных отношений. А потом папа переехал работать в Москву и предложил мне перевестись в МГИМО. Но для этого мне надо было сдать восемнадцать зачетов и экзаменов — академическую разницу. Я света белого не видела, при этом параллельно усиленно занималась английским языком. Не знаю, как я выдержала. Господи, я рассказываю и понимаю, что всю жизнь чего-то боюсь и преодолеваю ужас ради какой-то цели. Но теперь я знаю, что кроме достижения результата должна быть и радость на пути к нему. Может, сделать добывание радости своей новой целью?