Президент России Владимир Путин принял участие в уфимском саммите БРИКС, который решал проблемы поистине планетарного масштаба — глобальной реформы ООН и строительства справедливого мира во всем мире. Специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ вслед за башкирским журналистом задается единственно уместным в этой ситуации вопросом: как изменился этот мир после саммита в столице Башкирии.
Накануне поздно вечером, после ужина с лидерами стран БРИКС, Владимир Путин встретился с одним из них — президентом Бразилии Дилмой Руссефф. Встреча была ознаменована одним-единственным замечанием господина Путина — и то не в адрес бразильянки. Когда участники переговоров рассаживались по местам, остался стоять только министр иностранных дел России Сергей Лавров. Он что-то досматривал в своих бумагах.
— Садись…— негромко сказал ему министр экономического развития Алексей Улюкаев.
— А он не может! — отчетливо добавил господин Путин.
Бразильцы-то, конечно, ничего не поняли. А люди, уже слышавшие это замечание от Юрия Никулина в «Кавказской пленнице», поняли все.
На следующее утро началась официальная программа саммита БРИКС. То ли узкий состав, то ли просто зауженный, расширенный состав… заседания происходили в закрытом режиме, а в пресс-центр время от времени приходили участвующие в них переговорщики и делились сокровенным.
Их ждали. Причем, надо сказать, одни и те же журналисты. Вот пришел, например, замминистра иностранных дел Сергей Рябков, назвавший существующие международные организации судами из другой эпохи, которые скрипят своими корпусами с накипью из ракушек (это, конечно, ООН). БРИКС на их фоне выглядит, очевидно, как минимум новой яхтой Романа Абрамовича.
Правда, Сергей Рябков дал и пищу для размышлений:
— БРИКС растет снизу,— подчеркнул он.
Это ведь что-то значило.
Расслабиться ему не дали. Корреспондент одной региональной газеты в жесткой форме спросил его, зачем нужны такие объединения, как БРИКС, если они не занимаются проблемами транспорта. Ответ был длительным и туманным. Сергей Рябков не ожидал такого натиска и начал темнить. Он не подтвердил, что транспортные проблемы значатся в повестке дня работы БРИКС, но и не опроверг этого.
После того как Владимир Путин и остальные лидеры БРИКС встретились с членами делового форума, главы торгово-промышленных палат этих стран тоже встретились с журналистами. Сначала Брайан Молефе из ЮАР рассказывал, что главным на саммите было реализовать идеи Нового банка развития БРИКС и пула условных валют. Он рассказывал, как были назначены управляющие, и что штаб-квартира расположится в Шанхае, и что банк возглавит индиец, а первое региональное отделение будет создано в ЮАР.
— Этот банк изменит историю мировых финансов! — воскликнул господин Молефе.— История финансов теперь будет делиться на ту, что была до Уфы, и на ту, что будет после нее!
Невозможно даже представить себе, насколько горячий (а скорее всего, даже горячительный) отклик эти слова найдут в сердце каждого жителя столицы Башкирии.
Между тем спикерам не удалось уйти и от вопроса начальника транспортного цеха. Тот же региональный журналист спросил — и в такой же ультимативной форме, почему до сих пор в БРИКС не обсуждается транспортная составляющая.
— Вы неправы,— мягко объяснял ему глава российской Торгово-промышленной палаты Сергей Катырин.— В рабочих группах варится все…
— Когда будут результаты?! — требовал журналист.— Без этого центр БРИКС может сместиться!
Дальше других в ответе на этот вопрос удалось продвинуться пресс-секретарю президента России Дмитрию Пескову, который невозмутимо подчеркнул, что транспорт — это инфраструктура, а инфраструктурные проекты активно обсуждаются на саммите.
Количество таких вопросов к переговорщикам нарастало, и я понимал, что закончить их невозможно, а можно только прекратить. Но вместо этого нарастал и поток спикеров в пресс-центр.
И я был уже уверен, что ответ перед начальником транспортного цеха придется держать и министру культуры Владимиру Мединскому. Но он был атакован вопросами корреспондентов журнала «Редкие земли», которых было тут столько, кажется, сколько и всех остальных вместе взятых (особенно если судить по количеству задаваемых ими удивительных вопросов, смысл в которых можно было обнаружить, только если допустить, что он должен быть в любом вопросе журналиста ньюсмейкеру).
— Какие институты будут созданы в рамках культурного единства? — допытывался журналист «Редких земель» у министра культуры.
— Пытаемся создавать рабочие группы…— тяготился своим ответом министр культуры.
Впрочем, ему задавали и немного более осмысленные на первый взгляд вопросы.
— Какие меры по защите нашего культурного суверенитета предусмотрены в рамках БРИКС? — спрашивали его все те же региональные журналисты.
— В отношении консервативной морали страны БРИКС подходят к этим вопросам жестче, чем страны Западной Европы и США…— мучился господин Мединский, но потом начинал задумываться.— Хотя, с другой стороны, мир ведь делится не по принципу Восток—Запад…
По какому принципу делится мир, он, впрочем, не уточнял. Главное, видимо, в том, что все-таки он делится.
Господин Мединский между тем ответил и на один вопрос по существу. Журналист московского информационного агентства спросил, может ли тот прокомментировать обращение владельцев кинотеатров по поводу возможности нового сбора за демонстрацию иностранных фильмов (прокатчики считают, что после этого кинотеатры будут неминуемо закрываться).
Модератор пресс-конференции попыталась выручить министра, обратив внимание на то, что этот вопрос не имеет отношения к повестке дня БРИКС, но на нее, в свою очередь, не обратили никакого внимания ни журналист, ни министр: для обоих тема, видимо, была гораздо интереснее, чем создание рабочих групп по созданию института культурного единства.
— Я удивлен фактом обращения владельцев кинотеатров! — воскликнул Владимир Мединский.— Это все равно, как если бы импортеры из стран ЕС обратились с протестом по поводу возможного эмбарго их продукции в Россию!
Министр культуры старался пользоваться доходчивыми примерами.
— На самом деле документы находятся в стадии разработки! Исходим из того, что пострадавших сторон быть не должно! Это обращение говорит о глубокой человеческой некомпетенции и суетливости! Они возражают против того, чего нет!.. А Баба-яга уже против!
Владимир Мединский, оказывается, переживал это обращение гораздо серьезнее и глубже, чем даже можно было себе представить. Очевидно, что он не хочет, чтобы потом, если итоговая формулировка будет другая, говорили, что он поддался ультиматуму прокатчиков.
Ну тут, конечно, не обошлось без вопроса журнала «Наукоград» (работает, судя по интенсивности участия во всех вчерашних пресс-конференциях, в одном пуле с журналом «Редкие земли») насчет того, что на саммите нет нормального перевода на какой-нибудь один язык и «нельзя ли назначить хотя бы какой-нибудь технический язык, например португальский».
Не следовало удивляться, что и «Редкие земли» выступили с обращением к господину Мединскому наконец уже «вернуть в Конституцию пункт об идеологии».
Господин Мединский демонстративно затосковал.
Тем временем лидеры все еще заседали в узком составе. Что-то там, кажется, было не так: обсуждение затягивалось. Позже мне рассказали, что и в самом деле кое-что слишком долго обсуждали. Прежде всего некоторые пункты Уфимской декларации.
Собственно говоря, Владимир Путин, когда заканчивалось обсуждение в расширенном составе, косвенно подтвердил, что проблемы, несмотря на то что в рабочих группах за три месяца до этого выверили все запятые, были:
— Благодарю коллег, сидящих за нашими спинами,— сказал российский президент.— Это их усилиями подготовлены документы, которые сегодня будут подпис… которые согласовываются и должны быть подписаны.
То есть у него в этот момент еще не было стопроцентной уверенности, что и в самом деле будут подписаны.
А его коллеги, выступая один за другим, получали огромное удовольствие от того, что все они здесь сегодня собрались. В их изложении БРИКС постепенно и вместе с тем стремительно приобретал все более грандиозные, можно сказать, уже космические очертания, и они были потрясены уже, кажется, своими собственными словами.
— Мы должны расширить наше влияние на другие страны с развивающимися экономиками! — говорила бразильский президент Дилма Руссефф.— Новый мир, каким мы его должны сделать, будет более справедливым!.. Нам предстоит преодолеть много угроз и вызовов на мировой арене. И мы преодолеем!.. Укреплять БРИКС — это укреплять мировую экономику и мир во всем мире!
Аплодисментов не было: все это были сами собой разумеющиеся вещи.
В конце концов все оказалось согласовано: и декларация, и стратегия экономического развития БРИКС до 2020 года, и остальные документы. Главным осталось создание пула условных валютных резервов и банка развития (совокупный капитал — $200 млрд. А иначе зачем было бы и приезжать китайскому, например, руководителю?).
Так в чем же в конце концов были разногласия? Участники переговоров по понятным причинам предпочитали не говорить об этом. Но все-таки заместитель министра иностранных дел Сергей Рябков подтвердил мне, что да, разногласия существовали, «но они не носили непреодолимый характер» (конечно, если бы носили, то никакую декларацию вообще не подписали бы). Дальнейшие расспросы привели еще к одной его фразе:
— Они возникли в том числе на фоне иранской ядерной проблемы.
В итоговой декларации есть пункт 41, посвященный Ирану. В нем говорится, что «страны БРИКС ожидают скорейшего принятия совместного всеобъемлющего плана действий, который будет согласован с Китаем, Германией, Францией, Россией, Великобританией, США, Ираном и ЕС. Предполагается, что этот план действий восстановит полную уверенность в исключительно мирном характере иранской ядерной программы и обеспечит всестороннее снятие санкций с Ирана».
То есть речь идет и о возможности поставок оружия в Иран: этого, как известно, добивается Россия. Очевидно, эта идея не нашла немедленного полного одобрения у всех членов БРИКС и у экспертов в рабочих группах. Но, как сказал господин Рябков, разногласия все-таки не были непреодолимыми — «иначе мы бы не пришли к таким формулировкам».
Позже я поговорил с другим переговорщиком, который рассказал, что гораздо более существенной проблемой оказалось обсуждение реформы Организации Объединенных Наций. Каждая страна преследует здесь свой интерес, впрочем, очень простой: каждая намерена после этой реформы войти в Совет Безопасности (если еще не вошла), желательно с правом вето.
При этом заключительная формулировка в декларации выглядит в меру вызывающей: «Мы вновь заявляем о необходимости всеобъемлющей реформы ООН и в частности его Совета Безопасности в целях обеспечения его большей прозрачности и эффективности… Китай и России вновь заявляют о том, что они придают важное значение статусу и роли Бразилии, Индии и ЮАР в международных делах и поддерживают их стремление играть более весомую роль в ООН».
То есть за остальные страны Россия и Китай ходатайствовать не намерены.
И это при том, что многие другие страны видят смысл реформы ООН в том, чтобы прежде всего ослабить в ней влияние России и Китая.
Но вчера переговорщики предпочли этого не замечать. Или даже просто не заметили: в конце концов это они вчера правили миром.
Еще через несколько минут саммит БРИКС прекратил свое существование. Я вспомнил вопрос, который башкирский журналист задал пресс-секретарю президента Дмитрию Пескову:
— Как изменится мир после уфимского саммита?
Господин Песков деликатно замялся. А возможно, он еще просто не мог дать исчерпывающего ответа: саммит-то еще не закончился. А я сейчас уже могу. И даю его.
Как изменится мир? В центре этого мира теперь будет город Уфа. Этот мир будет называться Башкирией. Края у него не будет.
С этим теперь и жить.
0
75.00
