В Русском музее открыта выставка «Россия. Реализм. XXI век», реалистично обозначающая ближайшие перспективы российской художественной жизни
В чем не откажешь Русскому музею, так это в мастерстве нейминга: название "Россия. Реализм. XXI век" — самое лучшее, что есть в выставке. Не имя — диагноз. Выставка, впрочем, тоже весьма характерна. Прежде всего тем, что к ее производству не имел отношения отдел новейших течений музея, профессионально занимающийся современным искусством, хотя все экспонаты датированы новым тысячелетием. Невнятную каталожную статью написала сотрудница отдела советской живописи, подлинными же кураторами стали замдиректора ГРМ по научной работе Евгения Петрова и бессменный издатель каталогов ГРМ Йозеф Киблицкий. Словом, отдел современного искусства от участия устранился, что делает ему честь, тогда как мастера современного искусства — Керим Рагимов, Виталий Пушницкий, Павел Отдельнов и некоторые другие — не устранились, что чести им или их галереям не делает. Дело вовсе не в том, что человеческие множества, руины классики или урбанистические не-места их кистей висят рядом с кремлевскими звездами-истребителями евразийца Алексея Беляева-Гинтовта — в конце концов, музей должен выбирать художников не по их политической позиции, а по принадлежности к искусству. В этом-то как раз и проблема. Нет, правда, выигрывают ли что-то работы Отдельнова или Гинтовта от соседства с салонной продукцией и ремесленными изделиями из арт-лавочек "Таврическая 45" и "Моховая-18"? Так ли уж велика сегодня честь быть показанным в Русском музее, настолько неразборчивом, что, кажется, и товар из подземного перехода на Крымском Валу у ЦДХ выставит за милую душу? Кстати, главные реалисты современности вроде Семена Файбисовича или Сергея Браткова в Русском музее отсутствуют, что опять же свидетельствует о большом кураторском профессионализме. Порой с выставки хочется убрать несколько плохих вещей, чтобы не портили общее впечатление,— здесь же, напротив, хочется убрать несколько хороших, вернее, то немногое, что можно назвать современным искусством, чтобы не нарушать целостность.
Судя по этикеткам, экспозиция в основном состоит из картин, предоставленных, помимо "Таврической 45" и "Моховой-18", и другими московскими и петербургскими галереями: "Триумфом", галереей Марины Гисич, pop/off/art, ARTre.FLEX, "Анной Новой" (она в этикетках стыдливо не обозначена, но на ее сайте красуются те же самые работы Александра Дашевского, что висят на выставке,— вряд ли перед выставкой художник выкупил их обратно). А также — из картин, уже проданных в частные коллекции, Фонд Владимира Смирнова и Константина Сорокина и сам Русский музей. Галерейный состав — очень важный момент. Разъяснений, что же такое реализм в XXI веке, нам не дают — в предваряющей выставку экспликации ссылаются на великую русскую традицию реализма и предлагают зрителю самостоятельно додумывать, в чем сегодня состоит этот "инструмент, с помощью которого художник может донести миру свое послание". Большие вопросы, с реализмом в истории и философии искусства обычно связанные, можно смело оставить за дверями, усвоив лишь, что реализм противоположен абстракции. Стилистически "послания" очень разнообразны: академизм, гиперреализм, экспрессионизм, салонный сюрреализм и даже запоздалый соц-арт — на любой вкус. И вложить в такое "послание" можно какое угодно содержание — и полуфашистское, и неомарксистское, а можно и вовсе ничего такого не вкладывать. Тут наблюдательный зритель должен, по всей видимости, прийти к такому обобщающему выводу: русский реализм сегодня — это картины больших и очень больших форматов, где понятно, что изображено (лица, фигуры, предметы, интерьеры, пейзажи, чаще городские, животные, натюрморты, чаще с едой), этими большими картинами торгуют галереи. И кабы музеям, к примеру, разрешали продавать работы с таких галерейных выставок, можно было бы открыто брать комиссию с галерей и не прибегать к спонсорской помощи "Новатэка".
И все же "Россия. Реализм. XXI век" — очень хорошая выставка: она объясняет, в чем же сейчас заключается социальная и политическая проблема реализма, почему он наступает со всех сторон и лезет изо всех щелей — в музеи, выставочные залы, собрания частных фондов и репертуар галерей. Да, конечно, налицо идеологический заказ — властей предержащих эпохи новой симфонии церкви и государства. Одни готовы исполнять этот заказ по убеждениям, как культуртрегер крайне правых взглядов Арсений Штейнер, сделавший выставку "Русский реализм в XXI веке" в Музее современной истории России: с комсомольскими глупостями про "искреннюю жизнеутверждающую правду" на устах он проводит параллель между кондовым сталинскими соцреализмом и современными приверженцами тоталитарной эстетики и националистического почвенничества (состав участников частично пересекается с выставкой Русского музея), радостно предвкушая возвращение в счастливый 1937-й. Другие исполняют заказ поневоле, как директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова и продюсер Эдуард Бояков, сделавшие в качестве довеска к "Православной Руси" в Манеже выставку художественной пропаганды эпохи уже почти официально канонизированного товарища Сталина. Пропаганда стыдливо прикрыта названием "Романтический реализм" и разбавлена искусством свято верующих в соцреализм большевиков или пытающихся выжить в новой реальности недобитых модернистов, но на первый план все равно выходят портреты-иконы вождей и заполненные социалистическим орнаментом масс махины мастеровитых халтурщиков и циничных приспособленцев. В этом смысле "Романтический реализм" — тоже очень хорошая выставка: она позволяет спроецировать сегодняшние кураторские стратегии искреннего и вынужденного сотрудничества на тогдашние технологии художнического выживания. Но не только спущенная сверху идеология дарит нам праздник встречи со сталинскими идеями возвышенного и прекрасного.
Чудный товар мастеровитых халтурщиков и циничных приспособленцев не пошел по рукам дармоедов — он осел в новых русских коллекциях. Относительно которых можно вывести такую формулу, что чем ниже положение коллекционера в первой сотне богатейших людей России рейтинга Forbes, тем больше уверенность, что в его коллекции преобладают не поллоки и уорхолы, а соцреализм. Институт русского реалистического искусства Алексея Ананьева, фонд Art Russe Андрея Филатова, Музей русского импрессионизма Бориса Минца и множество не явленных миру в музейной форме частных собраний — они всегда готовы пропагандировать это национальное достояние сомнительного художественного качества и еще более сомнительной репутации. Пропагандировать в форме парадных тематических выставок (а "сюжетно-тематическая картина" соцреализма располагает именно к такому пропылившемуся советскому выставочному жанру, сколько бы ни пытались хитроумные искусствоведы при институтах и фондах продать его своим хозяевам как свежий взгляд и оригинальную интерпретацию) на собственных площадках, в российских музеях и за рубежом. Спрос, как известно, рождает предложение: запасы соцреализма иссякают, а ряды коллекционеров и меценатов ширятся — и на смену идет новая волна чего-изволите-реалистов, чтобы все замшелые отделения союзов художников, консервативная профессура худучилищ и худинститутов и их несклонные к рефлексии питомцы, вся эта никуда не девшаяся советская система художественных институций нашла себе место под солнцем. Иногда рыночно-институциональная волна случайно подхватывает художника, серьезно размышляющего о смысле образа, картины и живописи в постинформационном обществе,— что ж, счастливого плавания. В общем, русский реализм XXI века, открытый любому содержанию, рекомендованный сверху и поддержанный снизу, отвечающий идеологическому заказу и рыночному запросу, потрафляющий вкусам олигархической элиты и широкой публики,— это стиль консенсуса и конформизма. Стиль времени "как-нибудь пересидим, перебьемся, а там видно будет".