ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Янв. 11, 2018

Тут, по законам супергеройского кино, чудо-женщина Херд должна вроде как изречь что-то философское. В чем, так сказать, мораль сей басни? А вот в чем:

— Ты понимаешь, что у тебя очень уж хорошо получается справляться с огнем, когда остальные ничего не могут сделать. Это меня беспокоит. Почему у меня так все ладится с огнем?

Надо ли удивляться, что друзья называют ее «стихийным бедствием». Когда подходит официант, она заказывает бокал пино-нуар Walt Santa Rita Hills 2015 года. Я прошу бутылку.

Херд родом из Техаса. Приехала в Лос-Анджелес в семнадцать лет. Первую большую кинороль сыграла в сериале «Огни ночной пятницы», первую главную — в хорроре «Все парни любят Мэнди Лейн». Снималась в «Добро пожаловать в Zомбилэнд», «Мачете убивает», Californication. Только что блеснула на экранах в основанной на комиксах DC «Лиге справедливости» в роли морской королевы Меры и играет ее же в «Аквамене». Чтобы привести себя в форму (костюм Меры — обтягивающий, как купальники «Спасателей Малибу», комбинезон), тридцатиоднолетней актрисе пришлось попотеть.

— Я вставала утром, тренировалась, съедала яйцо вкрутую и немного капусты, а потом отправлялась на занятия по каскадерским трюкам или боевым искусствам, — рассказывает Эмбер. — Тренировалась по пять часов в день. В следующем фильме буду сниматься в просторных трениках.

Спрашиваю Эмбер, не кажется ли ей, что ее жизнь — полный абсурд.

— Сплошь и рядом, — отвечает она. — Когда в блестящем комбинезоне из лайкры висишь над съемочной площадкой на лонжах опутанная проводами, чтобы на картинке в фильме ты парила над океаном, задаешь себе, конечно, вопрос: мультик это все или ты уже обрела способность к гидрокинезу?

Что еще вам нужно знать об этой девушке? Хотя вы и так это знаете. Встречалась c миллиардером-супергероем Илоном Маском, дошла до стадии прогулок с его сыновьями по Сиднею, рассталась, доведя мирового форбса номер восемьдесят до признания «Я был по-настоящему влюблен, и мне больно». Они остались друзьями с привилегией обедать вместе.

До Маска Эмбер полтора года была замужем за Джонни Деппом, и то, что он с ней творил, СМИ именуют домашним насилием. Когда тебя бьет самый знаменитый в мире актер, сложно, конечно, называть вещи своими именами. Депп обвинения отрицал, пытался убедить всех, что Херд нельзя верить, но в итоге выплатил ей семь миллионов долларов. Все деньги она пожертвовала Американскому союзу защиты гражданских свобод и детской больнице Лос-Анджелеса.

А как иначе? Жертва насилия, конечно, должна помогать другим.

— Не будь у меня этой трибуны, я встала бы на цыпочки и все равно помогала бы, — говорит Эмбер. — Я живу наполовину рассудком, наполовину эмоциями. Для меня, как человека, очень важно делать мир лучше хоть самым малым, едва заметным способом, который мне под силу. Я всегда старалась поступать правильно. Всегда использовала все, что мне дано. Я должна делать жизнь ближнего лучше.

В настоящей, не нарисованной лиге справедливости она играет давно, что бы там ни произошло в действительности между ней и ее бывшим мужем.

— Я поддерживаю Американский союз защиты гражданских свобод с шестнадцати лет, — рассказывает актриса. — У моих друзей висели в комнатах постеры группы ’N Sync, я же собирала плакаты времен Второй мировой, пропагандирующие феминизм. Наши матери и бабушки старались сделать так, чтобы наша жизнь была лучше, чем у них. Я пришла на все готовое. По сравнению с другими странами и поколениями мы живем отлично. Да, конечно, сексизм еще не побежден, — она качает головой, словно удивляясь собственной наивности. — Как я ошибалась! Как я чертовски ошибалась!

Сейчас лучшее время, чтобы говорить о сексизме или феминизме. Спасибо Харви Вайнштейну, Дональду Трампу, Биллу Косби — обсуждения прав женщин стали громче, чем бомбежки в Сирии. Эмбер, как вы понимаете, есть что сказать по этому поводу.

— Еще до скандала с Трампом, до сдачи позиций, которую мы, женщины, сообща допустили, я сама сдалась. Корни мизогинии гораздо глубже и распространена она значительно шире, чем кажется. Я осознала это лишь около полутора лет назад. До того я жила, засунув голову в песок, потому что сравнивала нашу жизнь с жизнью в других странах и Америке прошлых лет. Не отдавала себе отчета, как далеко нам еще предстоит продвинуться по пути к равенству. К справедливости.

Даже Ленин иногда слезал с броневика. Дадим и Эмбер передышку в ее революции. Интересуюсь, что она читает. «Жизнь Клеопатры». Вчера прочла биографию Екатерины Великой. Позавчера — историю дома Романовых.

— Очень рекомендую! Вы представить себе не можете более непристойных, невероятных, немыслимых сюжетов, чем в истории дома Романовых!

Какие тома о Романовых? Тут бы поверить, что эта женщина может прочесть что-то длиннее, чем сценарий фэнтези!

— На съемочной площадке бывают долгие простои, — объясняет Херд.

Хорошо, верим. Перейдем тогда к непристойностям. Идентифицирует ли она себя как бисексуалку? После объявления об окончании романа с Маском Эмбер утешилась в индонезийских джунглях в объятиях двадцатидевятилетней мастерицы смешанных боевых искусств и открытой лесбиянки Ракель Пеннингтон — ее собственный инстаграм держал свечку.

— Я никак себя не идентифицирую. Я человек. Мне нравятся те, кто мне нравится. Я как-то обедала с женщиной, на парковке нас начали фотографировать. Я держала ее за руку и понимала, что у меня два варианта: отдернуть руку и, когда спросят об этом, отвечать, что моя личная жизнь — это моя личная жизнь. Или не отдергивать, так и держать.

Угадайте, что она выбрала. На нее тут же наехал патриархальный каток Голливуда.

— Все говорили мне: так нельзя. Я тогда снималась в одном фильме с Николасом Кейджем, в другом — с Джонни. Меня наперебой уверяли: ты все разрушаешь, нельзя так поступать со своей карьерой. А я отвечала, что по-другому не могу. Это я, смотрите на меня такую. Меня убеждали, что никто подобных отношений не демонстрирует, никто из актрис, это выходит за рамки. А я не выходила за рамки. Я в них никогда не была. ЛГБТ-движение было попыткой создать зонтик для маргинализированных людей, которым отказывали в праве быть собой. Но человеческая природа — штука тонкая. Мы становимся образованнее, больше узнаем о себе, добавляем в алфавит нашей самоидентификации новые буквы. У нас был могучий щит ЛГБТ, но мы застряли под его защитой. Важно бороться с ярлыками. Придет время — и все мы будем называться «люди».

Я подливаю себе вина.

— Равноправие не должно быть предметом споров, — Эмбер Дэвидовна чувствует себя на броневике как дома. — История благоволит к тем, кто на стороне правды. Будь то борцы за гражданские права в 1962-м, суфражистки в 1914-м или защитники прав геев в 2007-м. Все эти идеи в свое время казались непривычными, но если взглянуть на историю, тренд во все времена был один: справедливость. Нет разных степеней справедливости, как нам пытаются показать. Суть перемен нашего времени в том, что меняется само понимание равноправия.

Полтора часа, отведенные на интервью, давно истекли. Мы приканчиваем вторую бутылку пино-нуар. Я уже давно уважаю Эмбер Херд. Вот мимо нас проходит молодая женщина в длинной ярко-оранжевой юбке и фиолетовых туфлях на каблуках. Эмбер говорит ей: «Мне нравится ваша юбка! Вы отлично выглядите!» После этого я начинаю уважать ее еще больше. Мы, женщины, так редко говорим друг другу, что мы красивые.

— Это правда. Не говорим, — соглашается Эмбер, чуть подумав. Видимо, эта пауза означает, что она не согласна. — С раннего детства я хотела быть не принцессой, а принцем. Меня тянуло к чему-то захватывающему. Я мечтала стать смелой или умной, а не красивой.

— Легко такое говорить, когда ты красавица, — замечаю я.

— Мое лицо и мои мозги друг друга не исключают. У нас такой физиологичный подход к роду человеческому — мы разделяем душу и тело.

— Считается, что лицо, которого мы заслуживаем, мы обретаем где-то годам к пятидесяти...

— Какая честь — дорасти до своего лица, — говорит Эмбер. — Иметь что-то говорящее громче всяких слов. В детстве, встречая в книжке упоминание о том, что принцесса была красивой, я нервничала. То же самое в Голливуде. Я читаю в неделю по пять–десять сценариев, и в четырех из пяти больше ничего не сказано о главном женском персонаже. Всегда одни и те же прилагательные: красивая, или сексуальная, или что-то подобное. Я стала просить агентов: не присылайте мне сценарии, где первое прилагательное в описании героини — красивая. А если второе — загадочная, вообще сразу выбрасывайте. «Загадочная» означает, что предыстория героини не имеет значения. Я столько раз такое встречала!

Каким тогда должен быть мужчина, чтобы она выбросила сценарий в корзину?

— Нет одного слова — все зависит от фильма и сюжета. В этом‑то все дело.

Эмбер понижает голос и изображает чтение сценария: «Суровый. Много повидавший. Привык отдавать приказы, а не исполнять».

— В описаниях персонажа-мужчины множество деталей, характеризующих его, — актриса выходит из образа. — Женщинам такой роскоши не полагается. Когда я здесь начинала, я была молода, сама по себе, со своим южным акцентом — со мной обращались еще паршивее, чем обычно с актрисами. Мне нравится, когда мне говорят, что я умная, но можете представить себе, чтобы такое сказали мужчине?

В этот момент и появляется мой бывший бойфренд Алекс. До вчерашнего дня мы не виделись восемнадцать лет. А вчера встретились, и он предложил забрать меня после интервью. Только я-то уходить от Эмбер (и пино-нуар) не собираюсь.

— Ты злишься, потому что я из тех мужчин, кто употребляет слово pussy, — говорит Алекс (в наши дни называть женщин кисками в Америке стало страшнее для репутации, чем голосовать за Трампа и снимать в кино Кевина Спейси. — Прим. «Татлера»).

— Конечно, я злюсь. Нельзя приравнивать свойство женской анатомии к слабости, — заявляю я, вспоминая, почему мы расстались. — Эмбер, что ты об этом скажешь?

— Нет, таких слов я не употребляю, — дипломатично, но решительно говорит Херд. — Помню, отец учил меня объезжать лошадей и кричал: «Не будь такой pussy!» Я ему ответила: «Папа, мне всего восемь». (Видимо, Эмбер имеет в виду, что маленькие девочки не обязаны укрощать скакунов. — Прим. «Татлера».)

Феминизм феминизмом, но действительно пора оплачивать счет. Последний вопрос, пока Алекс нас не разлучил.

— Жалеешь ли ты о чем-нибудь?

— Я не умею о чем-то жалеть, — отвечает актриса. — Я хочу выжать сок из долбаного апельсина. У меня есть один этот апельсин. У человека есть одна жизнь, и я не могу, просто не в состоянии себе представить, что не выжму весь сок до последней капли. Что может быть хуже, чем непрожитая жизнь? Если бы мне было нужно написать одно предложение о себе, я бы написала: я не потратила впустую ни единой секунды.