ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Дек. 9, 2015

Мы с Алексеем Лидовым сидим в заурядном московском ресторанчике. На нашем столе стеклянный бокал и большая кружка с кофе — не шедевры.

— С одной стороны, где мы, а где Сирия? Вообще-то это колыбель христианской цивилизации. Не только потому, что это место первоначальной апостольской проповеди. Обращение в христианство апостола Павла, основателя фактически христианского богословия — видение ему было на пути в Дамаск, в Сирии почитается это место. Именно из Сирии монашеская традиция пришла и в Грузию, и в Армению, и во многие другие страны. А дальше идут бесконечные связи. Вот древний город в пустыне — Ресафа. Когда я туда приехал, был вечер. Мы гуляли по Ресафе, и это был самый потрясающий вечер в Сирии. Большой древний город, с христианскими храмами. Сейчас в боевых действиях его используют как укрепрайон, поскольку вокруг пустыня. Кстати, он один из шести сирийских памятников, которые внесены в список ЮНЕСКО.

В истории с разрушением памятников я постарался построить некую классификацию, выделил три типа разрушений. Первый — жертвы войны, как говорится, в поле боевых действий. Как Ресафа. И как район Алеппо. Один из памятников там – Каалат Семаан, святилище Симеона Столпника. Великого святого, который придумал новый вид аскезы: он взобрался на высокий столп, и там находился день и ночь в непрерывной молитве. Сначала был всячески поругаем своими же собратьями, монахами, которые видели в этом поступке попытку доказать, что он лучше других. Как и во многих эпизодах истории христианства, злопыхатели, хотя и монахи, не преуспели, а наоборот возникло массовое народное почитание, и к столпу люди стали стекаться тысячами. Все происходило в V веке нашей эры. После кончины Столпника это место было провозглашено святым. Это признал византийский император, и вокруг столпа выстроили колоссальный архитектурный комплекс, в основе которого было четыре огромные базилики, расположенные крестом по сторонам столпа.

В значительной степени это, конечно, руины, но руины очень хорошо сохранившиеся, и абсолютно величественные, грандиозное ранневизантийское сакральное пространство. И великая сирийская архитектура. Тоже, кстати говоря, памятник ЮНЕСКО, и одно из самых сильных моих впечатлений от этой страны. Мы трагически не знаем, что там происходит. Знаем только, что это зона боев. А в связи с военной операцией России в Сирии, сирийская армия начала наступление как раз в районе Алеппо, с каким-то даже успехом. Мы должны понимать, что это значит в реальности. С одной стороны, наши побеждают. А с другой, активизация боевых действий, жестокие бои с использованием артиллерии, приводят к тотальному разрушению памятников культуры, которые действительно представляют собой всемирное наследие. Вы поймите, в системе нашей цивилизации это то единственное, что нас объединяет, независимо от стран и конфессий. Это какая-то абсолютная ценность, потому что наследие представляет собой абсолютное и беззащитное добро. У меня нет рецепта что делать! Я понимаю, что у какого-нибудь военного аналитика, который сидит сейчас у нас в Генштабе или в Дамаске, какого-нибудь российского генерала с картами Сирии, у него другая логика и система ценностей другая. И он о том, в каком состоянии будет Каалат Семаан, совершенно не думает.

— Но если наследие всемирное, значит, генерал наследует тоже?

— Наследуют все. Мы же все наследуем от наших родителей и наших предков, даже если мы не знаем, кто они такие. Задача людей культуры — максимально актуализировать сознание своей причастности к этому.

Культурная пустыня

— Если брать трагические истории с памятниками Сирии, то второй тип разрушений — это работа черных археологов. Конечно, и для меня лично болезненной была информация о Дура-Европос. Это уникальное поселение на рубеже эллинистического мира в Месопотамии. В результате Персидской осады в III веке оно погибло. А в XIX веке под песком нашли фактически идеально сохранившийся для археологии древний город позднеримского времени, в котором, как было обнаружено, находятся храмы пяти религий. Иудейская синагога — главный памятник древнееврейского искусства, полностью расписанная фресками. Христианский храм древнейший — это, напомню, III век, еще до признания христианства государственной религией. Еще храм Ваала, храм Пальмирских богов. И все это на одном пятачке, с артефактами. Фрески и артефакты перенесены в музеи. А поселение, здания — сейчас этого ничего нет. И это уже не война. На территориях, откуда ушла государственная сирийская власть, а следовательно, и служба охраны памятников, возникли целые армии черных археологов, это тысячи человек. Их интересуют золото и клады. Они подгоняют бульдозеры — и сносят все, так сказать, под ноль. И дальше. Просеивают эту землю, и извлекают из нее то, что можно продать. То есть после того, как они уходят, там остается пустыня, в буквальном культурном смысле слова.

У Алексея вырывается короткий резкий звук, похожий на нервный смешок.

— А эти черные археологи — они наследуют от достояния всемирной культуры?

— На уровне того, что они отдаленные потомки каких-то людей, может быть. Понимаете, я не зря привел пример с российским генералом. У всех свои задачи. Эти люди должны, как говорят, надыбать денег, используя ситуацию войны. Кто-то из них наверняка понимает, что это не очень хорошо. Но у них есть семьи, которые надо кормить. Которые иначе в ситуации военной разрухи не прокормишь, так ведь? В результате они зарабатывают какие-то гроши, потому что главные доходы получают перекупщики, как всегда. Но, видимо, для какой-то большой группы людей это источник существования. Честно говоря, не думаю, что они сильно озабочены моральной стороной дела. Особенно, когда речь идет о каких-то древних памятниках каких-то ушедших религий доисламских, типа религии Ваала или иудаизма, или христианства. Для них стоят какие-то непонятные старые стены. До недавнего времени черная археология была самым страшным фактором по массовости разрушений. Потому что это системная работа: приходят люди и уничтожают — это хорошо поставленный бизнес. В мир хлынул поток памятников из Сирии, их всегда было много, а теперь особенно. Кто-то отказывается покупать, а кто-то покупает.

Иная норма

— Третий вид с точки зрения культурного наследия самый интересный, если тут вообще употребимо такое слово. Это борьба с сакральными пространствами, и как часть этой борьбы — новая стратегия Исламского государства (организации, запрещенной в России — «РР») на уничтожение культурного наследия в целом. Своего, чужого — не важно. Мне кажется ошибкой интерпретаторов представлять это как акты массового вандализма, что вот просто хулиганы, такие необразованные, зомбированные, грубо говоря, примитивные религиозные фанатики. На мой взгляд, руководят процессом весьма умные люди. Заметьте, то, что мы знаем о фактах целенаправленного уничтожения ими памятников, мы знаем от самих этих людей. Эти видеоролики, которые подаются в СМИ как заранее приготовленные информационные пирожки — зачастую качественно, профессионально сделанные. То есть они показывают нам, как они уничтожают памятники культуры. Что это за месседж? Было бы, грубо говоря, привычно, если бы они уничтожали только памятники своих врагов исторических, такая существует традиция с древних времен. Но они уничтожают культурное наследие любое, практически без разбора. Идея, как мне кажется, достаточно понятная в рамках продуманной стратагемы: вызвать через это уничтожение ненависть к мусульманам. И в ответ — реакцию мусульманского мира, в первую очередь — в Европе. Ну, и, соответственно, получение новых бойцов и новых ресурсов. В конце концов, это попытка вызвать войну цивилизаций. Причем не только мусульманско-христианскую, а нашей цивилизации и их. В этом есть своеобразная новизна сюжета. Они показали нам и разрушения в Пальмире. Прекрасно зная, что будет затем.

— Эти люди, стратеги целенаправленного уничтожения культуры. И они наследуют?

— У них определенным образом сформированное сознание. Можно назвать его фанатично-религиозным, еще каким-то. У них есть, между прочим, своя логика, достаточно серьезная. Потому что, так сказать, мы-то считаем нашу цивилизацию нормой. А они-то как раз так совсем не считают. Они как раз считают нормой нечто совершенно иное. И более того, в нашей цивилизации они видят угрозу своим ценностям, сопротивляются некоему глобальному доминированию.

— Вы говорите, всемирное культурное достояние наследуют все: и кто воюет, и кто копает, и кто уничтожает. Тогда получается, все правильно — они распорядились своим наследством. И справедливо без него останутся.

— Но мы все останемся! — на обычно спокойном лице Алексея Михайловича вдруг на миг появляется возмущение. — Вы поймите: памятники Сирии — это не наследство арабов, пришедших на ту территорию. Их же там не было! Там жили совсем другие люди. Вот эти мертвые города, и Пальмира, и прочее — это не их достояние. То, что мы называем культурным наследием, принадлежит нам всем. Но другой вопрос, что это ценность. Мы возвращаемся к началу разговора. Что это ценность. Нашей цивилизации. А есть люди, и есть некая система ценностей, которая не принадлежит нашей цивилизации. Именно об этом идет речь. О цивилизационной войне.

— То есть это и их, но права распоряжаться они не имеют?

— Им в головы заложили определенную матрицу. Как христианам в десятках поколений, которые в России после 1917 года разрушали православные храмы. Это наследники, которым задурманили голову. И они изменили своим базовым ценностям. И оказались подвержены и инстинктам, с одной стороны, и идеологической обработке, с другой. В общем, ситуация понятная. Мы довольно часто поступаем вопреки собственной природе, культуре и биографии. Но люди же и способны приходить в себя, и понимать, что натворили.

— Все-таки они люди, но…

— Люди, оказавшиеся в состоянии одурения. Кажется, на учебнике истории древнего мира для пятого класса, на обложке, была изображена Триумфальная арка из Пальмиры, недавно уничтоженная. Понимаете, да? Вот этот образ древнего мира для большинства российских школьников, для многих наших соотечественников — он из Пальмиры. И теперь в реальности его нет.

Не быть бараном

— Ролики про уничтожение культурных памятников. Вы считаете, что их задача — вызвать ненависть?

— Да, конечно.

— А у вас вызвали?

— По отношению к мусульманам — нет. Потому что я понимаю, что это не мусульмане.

— А по отношению к кому вызвали?

— У меня они вызвали естественное чувство боли и ужаса, собственно потому что я видел большинство этих памятников, хоть и не все. Я помню свои ощущения от того же взорванного в недавнем времени храма Ваала, самого интересного храма в Пальмире. Помню, как я там ходил, как поражался этим потрясающим руинам. Устройству этого сакрального пространства. Говоря банальными словами, просто нереальной красоте. Было первое ощущение боли, а потом, конечно, ощущение страха. И ощущение того, что в этой ситуации нельзя быть бараном, которого ведут на заклание.

— Что вы можете сделать?

— Могу поделиться видением ситуации с достаточно широкой аудиторией — например, согласившись дать интервью. Могу выступить как эксперт и призвать всячески мониторить ситуацию, отслеживать события. Могу призвать к тому, чтобы не поддаваться на провокации этой межцивилизационной войны. Что-то могу. Конечно, не так много. Но задумаемся об альтернативе — авиационные удары доблестной армии. Отдадим себе отчет, что 33 самолета, которые успешно что-то бомбят — это капля в море, которая не решает проблему 60% или, как некоторые считают, 80% территории Сирии, которая не контролируется Асадом.

— Так что же нам делать?

— Надо понять, что мы имеем дело с глобальным вызовом. Так получилось, что он связан с идеей культурного наследия и его уничтожения. И от нашего ответа на этот вызов зависит очень много всего. Пока что я вижу один из возможных выходов — не поддаваться на манипуляции варваров из ИГИЛ, которые стремятся вызвать в нас ненависть к исламскому миру. Пусть они увидят, что их стратегия не работает. Так, возможно, нам удастся что-то спасти. Да, нельзя поддаваться на провокацию и нельзя испытывать ненависть.