Постсоветская Россия переживает третью волну эмиграции. За 30 лет. Столько же волн, выходит, сколько пережил СССР – правда, за 70. Только та, советская, эмиграция оказалась настолько могучей, что смогла расшатать фундамент, на котором зиждилась сверхдержава, и она рухнула ниц. А нынешняя эмиграция – на многое ли способна?
Гора не родила даже мышь
Глядя на три волны эмиграции, постсоветская Россия проходит советский путь с удвоенным ускорением. Первая волна отъезжающих вымыла лишь недовольных качеством и количеством скудного рациона 90-х годов. Эту волну эмиграции позже так и назвали – «колбасной». Хотя, казалось бы, в 90-е должны были уезжать в первую очередь идейно не согласные с изменившимся политическим курсом страны. Но мало того, что из идейных почти никто не уехал (разве что Юлия Друнина – прямиком через Стикс), – в Россию вернулось великое множество властителей дум, ранее оппонировавших режиму из-за границы, – от мастодонта-центриста Зиновьева до Лимонова с левопатриотического фланга и Кронида Любарского с праволиберального. Уезжали, как правило, спортсмены, учёные и редкая творческая интеллигенция (навскидку приходят на ум только прозаик Дина Рубина, репатриировавшаяся на историческую родину, да поп-музыкант Василий Шумов, так и не покоривший Париж). Замкнули поток отъезжающих беглые северокавказские сепаратисты во главе с овдовевшей Аллой Дудаевой. Всего же, по данным Росстата, в 90-е годы из России эмигрировали порядка 3 млн человек.
А вот вторая волна была уже совсем не «колбасной». После окончательного разгрома «болотных» выступлений из России уехали либеральный экономист Андрей Илларионов (в США), народный артист Алексей Серебряков (в Канаду), модный художник Алексей Плуцер-Сарно, музыкальный критик Артемий Троицкий и экологическая активистка Евгения Чирикова (в Эстонию). На Украине обжились бывший депутат Госдумы Илья Пономарёв и журналисты Евгений Киселёв и Матвей Ганапольский, а их коллега Олег Кашин перебрался в Лондон – поближе к идейно близким бизнесменам Евгению Чичваркину и Михаилу Слободину, а также щедрым банкирам Илье Юрову и Герману Горбунцову. Впрочем, водораздел между первой и второй волнами был прочерчен намного раньше Болотной, ещё в начале-середине нулевых, когда, недовольные очередной сменой власти, эмигрировали богатеи Борис Березовский, Владимир Гусинский и Леонид Невзлин. Прихватив с собой знакового пиарщика Игоря Малашенко, известного тем, что протащил полуживого Ельцина на второй президентский срок. Затем за бугор потянулись многие их коллеги (банкиры Беджамов, Бородин, Пугачёв – всех, пожалуй, уже и не вспомнить), а замкнул вторую волну освободившийся из мест не столь отдалённых миллиардер Михаил Ходорковский.
Казалось бы, страну покинуло сразу столько важного народа – тут тебе и политики, и экономисты, и журналисты с пиарщиками, и бизнесмены с банкирами, не говоря уже о творческой интеллигенции! Как минимум вдали от родины они должны были создать альтернативный культурный очаг, бурлящий смыслами и идеями, подобный белой эмиграции первой советской волны. С собственными Буниным и Аверченко, с Набоковым и Михаилом Чеховым. Но – увы. Эта гора не родила даже мышь.
Было «два Шапиро», а стало – ни одного
А как громко о себе заявила первая волна советской эмиграции 100 лет назад! Какие имена! Шаляпин, Вертинский, Куприн, Горький, Сикорский, Зворыкин, Понятов! 2 млн беженцев только по итогам Гражданской войны, а ведь уезжать продолжали и в 20-е, и даже в 30-е годы, и, несмотря на разнородный состав эмиграции, от белых генералов до красных чекистов, бежавших от сталинских репрессий, все они смогли неплохо ужиться в одной отчалившей от родных берегов лодке. Белоэмигранты Карсавин и Сувчинский облизывали, как родное дитя, новоприбывшего из Совдепии Троцкого, а евразиец и сталинист (!) Святополк-Мирский подзуживал высшее руководство белого, как чистая простыня, Русского общевоинского союза (РОВС) оказывать поддержку красным перебежчикам, таким как Фёдор Раскольников. У которых руки были по локоть в крови казаков и офицеров! Мыслимо ли подобное в наше время?
Та, первая, эмиграция сослужила неплохую службу второй и особенно третьей советским волнам. Белоэмигранты создали множество информационных «площадок» – журналов и газет, патронирующих эмигрантские «клубы по интересам», а также полувоенные и политические организации, подобные РОВС. Из довоенных «Дней» (которые, к слову, редактировал сам Керенский) и сверхпопулярных «Последних новостей» (а их редактировал кадет Милюков!) проросла «Русская мысль» второй волны эмиграции. А она, в свою очередь, совместно с «Посевом» идейно вскормила диаметрально противоположные по духу «Синтаксис» Андрея Синявского и «Континент» Владимира Максимова – лучшие литературные альманахи третьей волны. Эталонные «толстые журналы» – полноценные аналоги советских «Нового мира», «Знамени» и «Нашего современника». Именно «Синтаксис» и «Континент», окормляя весь цвет тогдашней эмигрантской творческой мысли, предвосхитили перестройку Горбачёва и Яковлева в СССР. Чтобы вы понимали всю глубину проникновения: в конце 70-х – начале 80-х студентам советских университетов и языковых вузов принудительно читали спецкурс эмигрантской литературы, которую невозможно было достать в Союзе иначе, чем в самиздате!
Литераторов, творчество которых, пусть хотя бы «вприглядку», давали попробовать советским студентам, стоит перечислить поимённо – Солженицын и Аксёнов, Гладилин и Владимов, Коржавин и Бродский, Довлатов и Войнович. А ещё у эмигрантской литературы третьей волны был свой козырный туз – в лице Виктора Некрасова, прародителя послевоенной «лейтенантской» прозы. И если спецкурсы по эмигрантской литературе в 1984-м читали в таких разных городах, как Иркутск и Симферополь, несложно предположить, что читали их и в других городах. Таким образом, проникновение к нам забугорной эмигрантской литературы началось задолго до перестройки с её литературными откровениями.
Это всё к чему: первая, вторая и третья волны советской эмиграции одна за другой создавали (и создали!) альтернативный культурно-исторический базис, взобравшись на который хотя бы одной ногой, советский обыватель мог получить совершенно иное, диаметрально противоположное привычному, представление об окружающем мире, нежели с той «кочки» зрения, которую предлагала ему советская власть. И ощутить культурный шок от увиденного. «Два мира – два Шапиро»! Ничего похожего сегодня нет и в помине. Причём ни по нашу сторону границы, ни по иную, противоположную. Было «два Шапиро», а стало – ни одного. Российская постсоветская эмиграция не создала не только своей культуры или хотя бы литературы, но даже примитивной «культурки». Не смогла породить даже Вилли Токарева, не говоря уже о Сергее Рахманинове.
Нет заманухи – только Прилепин!
Современной российской эмиграции нечем увлечь за собой. Ей, похоже, нечего предложить тем, кто остался в России. Нет той нажористой и вкусной духовной пищи, которой можно было бы вскормить новых оппонентов власти (или хотя бы сомневающихся) из тех, кто остался. Нет высоколобого и тонкого «Синтаксиса» или хотя бы в целом неглупого и рассудительного «Посева». Хуже того, у эмиграции нет вообще никакого культурного фундамента даже для самой себя, для внутреннего, так сказать, пользования. А у советских эмигрантов всех волн таковой имелся в избытке. Хочешь – будь русофилом и патриотом, как Солженицын. Хочешь – смейся над всеми подряд, как Войнович с Довлатовым. Хочешь – будь эстетом, как Саша Соколов. Или либералом – как Аксёнов. А парадокс в том, что нынче за границей оказалось гораздо больше богатых людей, нежели в советские годы. На их пожертвования, казалось бы, можно не только альтернативную литературу, но и кинематограф со своим нетипичным видением создать. Чтобы соблазнить неуехавших запретным плодом и заставить пойти за собой. Как в перестройку. Хотя… а разве есть что выкатить в противовес эмигрантам? Нет у нас нынче ни «Юности», условно говоря, ни «Нового мира». Только Прилепин!
Отечественная культура, похоже, захирела по обе стороны границы. Ни у них для нас нет идей увлекательных, ни у нас – для самих себя. Что это значит? Это значит, что вся нынешняя эмиграция – все её три волны – духовно мертва. Даже не бесплодна – именно мертва. Насколько живы при этом мы сами – другой вопрос. Тоже непраздный, кстати сказать. И уж точно нет у эмиграции такой взрывчатки, которой она могла бы взорвать нам мозги, понимаете? Хотя деньги – есть. Поразительно. А у Солженицына с Зиновьевым и Синявским такой взрывчатки при себе имелось – вагоны. И советская власть их боялась, хотя и честно пыталась понять, проводя для студентов спецкурсы.
Традиционно из века в век российская эмиграция влияла на тех, кто остался в России. И на власть, и на народ. С князя Андрея Курбского, с «Колокола» Герцена, с ленинской «Искры». Той, прежней, эмиграции всегда находилось что сказать и предложить россиянам. Помимо сакраментального «свергнуть тирана». Новой эмиграции предложить, похоже, совершенно нечего – кроме, пожалуй, нескольких интернет-проектов. Возможна ли при таком раскладе новая перестройка? То-то и оно, что едва ли. До тех пор, пока несистемная оппозиция бузила на улицах, к ней могли примкнуть массы попутчиков – пусть и жиденькие. Кто чисто похулиганить, а кто и с дальним прицелом. Но как только оппозиционеры подались в бега, они остались отрезаны от живых последователей. Теперь – только интернет? И нет пуповины, которая их продолжала бы связывать с теми, кто здесь? А раньше такая пуповина имелась – в виде той же литературы. Или, если угодно, балета – с Барышниковым, Годуновым и Нуреевым. Или эстрады – с Ниной Бродской и Аидой Ведищевой. Или живописи – с Меламидом, Комаром и Неизвестным. Или спорта – с Корчным, Белоусовой и Протопоповым. Много их было, этих пуповин, державших вместе их и нас. А сейчас? Есть в Лондоне публицист Кашин, а в Тоскане – Андрей Мальгин. Они что-то пишут, их кто-то читает. И нет никакого «выхлопа»! Ни облачка! По сути, они никому не нужны и не интересны – ни там ни тут.
Зоя Богуславская, писатель
– Во-первых, среди современных российских писателей, даже если они живут за границей, нет невозвращенцев. Потому что границы открыты, нет железного занавеса. Во-вторых, время вообще очень сильно поменялось, и поэтому писателей масштаба Бунина или Аверченко не существует ныне в природе. В-третьих, литературная жизнь того времени – это не только необходимость публиковаться и стать известным, это ещё и желание сделать явными свои затаённые переживания, разделить их с кем-то. Ужасы времени рождали желание запечатлеть время, чтобы о нём узнали другие. Наконец, свою роль сыграли ограничения. Книги Солженицына перевозили тайно, в плёнках. Этот секретный материал словно был брошен в океан пространства и времени – куда-нибудь доплывёт и где-нибудь когда-нибудь люди прочитают. Сегодня литература лишена тех ограничений.
Конкретно
Есть такая догадка – новая эмиграция не создаёт свою культуру просто потому, что в сегодняшнем историческом контексте в этом нет необходимости. Изменилось время, ушли далеко вперёд технологии. Раньше эмигранту, чтобы не чувствовать оторванности от Родины, приходилось вариться в информационном котле себе подобных, а единственным, по сути, топливом, подогревавшим этот котёл, были письма из России. Сегодня можно уехать хоть в Антарктиду и общаться оттуда через интернет с родными и близкими. И в душе не успевает накопиться тоска по Родине, обильно проливавшаяся в советское время на книжные и журнальные страницы. Нет должного эмоционального накала – нет и «выхлопа», а нет «выхлопа» – нет и литературных произведений. А вместо литературных журналов, объединявших эмиграцию, есть интернет-ресурсы (подобные The Bell – не зарегистрированные в России и соответственно не подконтрольные её официозу, но вполне справляющиеся с задачей информировать – или, если угодно, пропагандировать). Вклад их в культуру – вопрос спорный, но таковы сегодняшние реалии.
И ещё. У талантливых представителей советской эмиграции нередко имелись западные покровители – они же идейные вдохновители. Поддерживая творческие искания своих подопечных, они, чаще вольно, нежели наоборот, подбрасывали творцам некие полезные идеи, чтобы те, в свою очередь, донесли их до потребителей эмигрантского культурного продукта в Советском Союзе. Именно так, к примеру, появлялись «Доктор Живаго» Пастернака и некоторые произведения Солженицына. Донести вредные и несоветские по сути посылы до советских людей в завуалированной форме эффективнее всего было тогда, когда эти идеи попадали в по-настоящему значимые произведения – шедевры. А сейчас создавать шедевр под каждый смысловой посыл вовсе не обязательно. Нет запроса на такой дорогостоящий инструмент! Теперь не нужно обхаживать автора будущего романа или поддерживать редакцию литературного журнала, которые бы цитировала богема. В наше время достаточно закинуть посты в интернет и «таргетировать» их выдачу. Достучаться теперь можно до каждого человека через его мобильник – завернуть идею, как конфету, в комментарий под фото его любимого героя или персонажа, или просто в виде рекламы в ленте его новостей. И зачем тогда финансировать создание монументальных трудов?
Кстати
Как бы сама собой из повествования вывалилась советская эмиграция второй волны, уносившая ноги из СССР вместе с отступающими гитлеровскими обозами. Неприятно о такой вспоминать – этим и за границей не всегда подавали руку наши бывшие из первой и третьей волн. Тем не менее даже эта эмиграция оставила заметный след в общей российской культуре. Мы употребляем определение «партократия», говоря об СССР, не вспоминая автора термина, историка Абдурахмана Авторханова, издававшего газету «Газават» с девизом «Аллах над нами, а Гитлер с нами!». Мы помним наизусть стилистически совершенные стихотворные строки Ивана Елагина, не вспоминая о том, при каких обстоятельствах он бежал из Киева и чем занимался в Бабьем Яру. До сих пор находятся ценители песен Петра Лещенко, выступавшего перед румынскими и германскими оккупантами в одесских варьете. Время от времени в России переиздаются книги Юрасова, Ширяева, Слепухина, Башилова и Нарокова, а там биографии – пробы негде ставить. Одно слово – предатели. Тем не менее даже их творчество русская литература впитала, с паршивой овцы – хоть шерсти клок. А с нынешних-то?! Авторханова, между прочим, до сих пор переиздают в промышленных масштабах, и не сосчитать, сколько переизданий выдержали «Технология власти» и «Загадка смерти Сталина». В стране, читающей преимущественно Маринину и Дарью Донцову.
Покидая страну, современная российская эмиграция ничего здесь, по сути, не оставляет, о чём бы там у неё болела душа. Вот Елагин – тот оставил. И его супруга – киевская поэтесса Ольга Анстей – та до смерти оплакивала покинутую ею страну. Подтверждения – в их поэзии. Вот и думай, отчего так. То ли время такое нынче, то ли люди другие.
Между тем сам собой назревает непраздный вопрос: а дальше-то что?
Ну уехали. Ну призывают нас из-за бугра выйти вечером и посветить фонариками – как бы в поддержку инакомыслия. Ладно, выйдем. Или – нет. Что мы им и что они нам? Между прочим, это страшно. Мы теряем их, а они – нас, и нет ничего, что удержало бы нас, россиян, вместе. Кажется, впервые в истории. Конечно, мир стремительно меняется, и государственные границы уже почти что условны – и однажды они могут вернуться. Просто так, не на «Абрамсах», как сулит беглый блогер Бабченко, тоже, кстати, эмигрант. И тогда мы снова посмотрим друг другу в глаза. Что же мы там увидим?
0
25.00
