— Виктор Петрович, некоторые люди боятся летать на самолете, а вы полетели в космос, не страшно было?
— Я тоже боюсь летать на самолете. (Смеется.) Когда выбираю маршрут до Кирова, где я родился и куда я в последнее время в основном и езжу, то предпочитаю ехать на поезде. Так удобнее, поезд шикарный — покормят, спать уложат, утром проснулся — и ты на Родине.
А в космосе мне не было страшно, может быть потому, что я хорошо понимал, что и как работает на корабле.
— Какую музыку вы слушали в космосе?
— Одна из моих любимых песен — «На дальней станции сойду». Это связано с ассоциацией. Там такие слова дальше — «На дальней станции сойду, трава — по пояс». Просто я в молодости всегда ходил от станции до дому по полю — трава по пояс... Во время учебы в техникуме, а потом и в вузе, еще до космонавтики.
— Виктор Петрович, расскажите о вашем детстве...
— Детство было очень тяжелое. Помню, как папа пошел на войну. Вернулся в 1946 году. Это был самый голодный год, мы собирали мерзлую картошку, мама варила хвощ. В 1947-м я пошел в школу. Хоть мы и жили далеко от оккупированной территории, в селе Березкины Кировской области, но я видел немцев. После Сталинграда было много пленных, и нас, школьников, выселили из школы, потому что в ней жили немцы. Было обидно. Может быть, поэтому я, будучи хорошим учеником, не любил и не учил немецкий язык.
Я поступил в железнодорожный техникум в Перми. Родители сказали: «Ни в коем случае не возвращайся домой». Конечно, они желали мне лучшей участи. Будучи студентом железнодорожного техникума, в 1957 году увидел первый спутник. И тогда я прочитал о Циолковском, о ракетах. Потом меня призвали в армию, и я три года прослужил в городе Серове с командировками в тайгу, где строилась железная дорога Ивдель — Обь.
— И после армии поступили в МИИГАиК?
— Да, узнал, что там есть оптический факультет, и мне повезло, что на вступительных отменили иностранный язык, которого я не знал. Так получилось, что я поступил сразу в два учебных заведения — МИИГАиК и МИИТ, и некоторое время ходил в оба института — не мог выбрать. Однажды в МИИГАиКе прозвучала команда, что завтра первокурсники едут на картошку. Это и решило мой выбор. Учился я на отлично на кафедре оптико-электронных приборов. Наша кафедра работала тогда совместно с КБ Королева. Тогда все думали, что мы полетим на Луну.
— Виктор Петрович, стать космонавтом было мечтой большей части мальчиков Советского Союза, это была самая романтичная профессия. А вы мечтали об этом?
— Вначале не мечтал. После окончания МИИГАиКа я пришел в КБ Королева, работал под руководством одного из основоположников советской космонавтики Бориса Викторовича Раушенбаха. Сергея Павловича Королева уже не было в живых, к сожалению. У меня имелся интерес к работе по подготовке оборудования для новых космических кораблей, поскольку моей специальностью была оптика. В то время в нашей стране готовились к пилотируемому полету на Луну, но американцы нас опередили. Поэтому было принято решение эту программу закрыть. И мы быстро переключились с лунной программы на длительные орбитальные станции. Решили проектировать долговременную орбитальную станцию «Салют-1». Не в пример сегодняшней промышленности, ее сделали за два года.
Я был одним из тех, кто занимался вопросами приборов контроля за Землей, и оказался близок к пилотируемой космонавтике. Время от времени я бывал на космодроме среди космонавтов. И вот однажды после лекции, которую я читал в Звездном городке, инженер-испытатель космических кораблей Николай Николаевич Рукавишников спрашивает: « Ты чего, не хочешь в космос?» Отвечаю: «Не знаю». Я тогда думал, что в космос должны летать подготовленные люди, летчики. А он мне объяснил, что все космонавты должны быть прежде всего специалистами, каждый в своей области — кто оптик, кто связист, кто физик. Рукавишников буквально заставил меня написать заявление, я прошел медкомиссию и в 1978 году был зачислен в отряд космонавтов. И в этом же году меня включили в экипаж — Кизим, Макаров, Савиных в качестве дублера. У меня была единственная неготовность — вестибулярный аппарат, но мне удалось его победить тренировками — пришлось подолгу стоять на голове. И в 1981 году меня в первый раз послали в космос вместе с Владимиром Коваленком.
— Как изменилось ваше мироощущение после первого полета?
— Одним из приоритетных направлений в науке была экология, и это стало моей задачей. Я увидел Землю как единый организм с его проблемами-«болезнями». Было видно, что Аральское море высыхало, потому что воду стали использовать для мелиорации, великие американские озера оказались очень загрязненными, вместо лесов местами виднелись «залысины», то есть леса вырубались целыми массивами... В атмосфере я впервые увидел серебристые облака, это очень красиво. В районе Курил и Японии видел вихри — извержение вулканов. Я начал больше любить и жалеть Землю.
— Виктор Петрович, вы были в космосе три раза, какой полет был самым страшным и какой самым счастливым, если так можно выразиться?
— Самый счастливый — первый, где я был бортинженером корабля «Союз Т-4». Он длился 75 суток и дал мне возможность окунуться в подготовку к полету, все было впервые и все очень интересно. А самым сложным был второй, когда мы узнали, что наша станция не отвечает на сигналы с Земли. Мы начали готовиться, надо было найти эту станцию, произвести ручную стыковку, выяснить проблемы и сделать ее снова функционирующей. Это подробно описано в моей книге «Салют-7». Записки с «мертвой» станции». Третий полет был никакой в том смысле, что я не успел «испугаться», он длился всего 10 дней. После полугодового полета на станции «Салют-7» это было ничто. Когда приземлился, я готов был тут же стартануть обратно.
— Ваш второй полет был самым технически сложным, расскажите об этом, пожалуйста.
— Двенадцатого февраля 1985 года Центр управления потерял связь с орбитальной станцией «Салют-7», совершающей полет в автоматическом режиме. Она была в свободном полете, могла упасть на любой город мира и принести немало разрушений. Пресса многих государств начала сообщать, что русские теряют станцию и она падает. Дело осложнялось тем, что между нашей страной и Америкой шла холодная война. Станция потерялась, было непонятно, что с ней случилось — пожар, метеорит, она не подавала признаков жизни. Что именно произошло на борту, с Земли установить не представлялось возможным.
Стало понятно, что только экипаж может решить вопрос возвращения станции в строй. А ее еще надо было найти в космосе и произвести с ней ручную стыковку. Был выбран экипаж — Владимир Джанибеков и Виктор Савиных. В этот момент Джанибеков был списан по состоянию здоровья. Но для ручного режима подходило всего три человека, и так как он — один из немногих, кто уже производил ручную стыковку, пришлось руководству назначить его командиром экипажа, конечно, с согласия врачей и самого Володи. Коваленок потом говорил, что якобы Джанибеков не хотел со мной лететь, но это все анекдоты. Когда Алексей Архипович Леонов пришел к Джанибекову и спросил: «С кем бы ты хотел лететь?», тот ответил, что с Савиных, поскольку мы уже работали вместе во время моего первого полета. На подготовку ушло три месяца.
Вокруг говорили, что это невозможно, рискованно, что это билет в один конец. Жены и дети провожали нас со слезами. Мы с Володей понимали, что главное произвести стыковку, а дальше мы со всем справимся. Когда подлетели, поняли, что солнечные батареи не функционируют. Вошли на станцию — темно, холодно, тишина, ничего не работает. Земля говорит: «Спите. Мы будем думать, что делать дальше». На следующий день начали поэтапно решать все задачи с электричеством, с кислородом, с избытком влажности и воды на стенах станции и другие. Но эти проблемы были решаемы. За 20 дней все восстановили. Позже к нам прилетел экипаж Гречко — Васютин — Волков, а Джанибекову надо было вернуться на Землю, потому что ему от врачей дана была справка всего на 100 дней, нужно было восстановиться после последнего полета.
— Ходили слухи, что американский «Челленджер» в этот период хотел захватить наш «Салют-7», это так?
— Это ерунда. У меня есть фотография нашего корабля, сделанная из этого «Челленджера». Они не собирались нас захватить. Да если бы и хотели, мы бы не сдались, придумали бы, как их нейтрализовать. Мы же собирали отходы нашей жизнедеятельности в ведро и выбрасывали все это в космос, ведро и могло стать своеобразным снарядом. (Смеется.)
— По вашей книге был снят сначала документальный, а затем и художественный фильм «Салют-7». Какие у вас впечатления о фильме?
— Я небольшой специалист в кино и понимаю, что в искусстве каждый художник имеет право на свои допущения и вариации. Тем более что в наше время важна кассовость — надо привлекать зрителя эффектными кадрами. Но если говорить начистоту, то мне не все понравилось. Кинематографисты приезжали и писали сценарий вместе со мной, а меня даже в титрах не было. Я уже не говорю о том, что работа консультанта тоже стоит каких-то денег, хотя бы символических. Дальше мне не понравилась одна фраза в фильме — никогда никакой космонавт не мог бы этого сказать. Актер Павел Деревянко, который играл меня, говорит командиру корабля:
— Я отказываюсь продолжать полет вместе с тобой!
На что командир отвечает:
— Куда ты денешься?
И тот обиделся. Мы всю жизнь дружим с Володей Джанибековым — командиром корабля, я не мог такого сказать.
И, конечно, эпизод с кувалдой. Я, выпускник оптического факультета МИИГАиКа, в космосе орудую кувалдой... Это, конечно, эпатажно, но уж совсем нереально. Когда мы недавно из Звездного Городка провожали экипаж режиссера Клима Шипенко, я, обращаясь к Антону Шкаплерову — командиру корабля, сказал тост: «Ты смотри там внимательно, что в корабле лежит, мало ли что они с собой прихватили, может, кувалду». (Смеется.) Картину «Вызов» они снимали в космосе 12 дней. И хотя я еще не смотрел этот фильм, но могу прокомментировать то, что видел в рекламе. Она, конечно, грандиозная, не в пример рекламе фильма «Салют-7». Юля Пересильд плавала туда и обратно по кораблю, распустив волосы, чего вообще нельзя делать: волос в любой момент попадет куда-нибудь и может замкнуть — это же проводник. Делать медицинские операции в невесомости вообще нереально.
— Кстати, об операции. На «Салюте-7» Владимир Васютин заболел, и вы его лечили антибиотиками. Не этот ли сюжет навеял режиссеру Климу Шипенко идею фильма «Вызов»?
— Это, наверное, у него надо спросить. Васютин действительно был болен, на Земле он скрыл это, иначе его не допустили бы к полету. А в космосе болезнь обострилась. Нам пришлось его лечить по подсказкам с Земли. Они диктовали, какие таблетки давать. У нас все эти лекарства были, и я за Владимиром ухаживал. А когда они с Волковым должны были выйти в открытый космос, он испугался — мало ли что могло с ним там случиться? На Земле решили, что Васютину нельзя выходить в открытый космос, оставались мы с Волковым. Я и костюм уже примерил, но потом Валерий Викторович Рюмин вышел на сеанс связи и сказал, что его одного оставлять на корабле тоже рискованно. Поэтому выход в открытый космос вообще отменили. Решили, что человек дороже, чем исследования, нужно сажать весь экипаж. Затем должен лететь следующий экипаж, который закончит начатые нами исследования. Так и получилось, что я, вместо того чтобы летать до марта, как было изначально запланировано, вернулся на Землю досрочно. Я был злой как собака, потому что с новым кораблем пришли новые приборы и работы было много.
Что касается фильма «Вызов», то Клим Шипенко теперь большой специалист по космосу, гораздо адекватнее говорит в интервью на эту тему, чем после съемок фильма «Салют-7». Он сейчас собирался и третий фильм делать по подобной тематике — про Луну и лунную базу. Но в связи с недавним неудачным приземлением нашего лунного корабля, наверное, откорректирует свои планы.
— Крушение «Луны-25» было ожидаемо для вас?
— У меня были опасения по этому поводу. Ни один беспилотный корабль нормально не сел на Луну. Американцы сделали это с помощью пилотируемого корабля. Российская автоматическая станция «Луна-25» потерпела крушение на девятый день миссии, 19 августа 2023 года. Дело в том, что наши с Земли выдали неправильный импульс, и корабль воткнулся в поверхность Луны. Впрочем, я не специалист по посадке на Луну, я специалист по посадке на Землю.
— Можно ли сравнить космическую отрасль нашей страны в ваше время и сейчас?
— Хорошо, что летает Международная космическая станция и у нас есть возможность проводить на ней какие-то эксперименты. Но жалко, что мы никак не можем сделать новый корабль. Американцы уже три корабля построили, а мы все еще топчемся на месте.
А интерес к космосу со стороны молодежи не исчез, я думаю, желающих полететь много. После фильма «Вызов» будет, наверное, еще больше. Мой зять тоже хотел, пытался, но не прошел медкомиссию. Вообще здоровье у молодежи хуже стало. Если раньше из ста желающих медкомиссию проходил один, то теперь можно сказать половина. (Смеется.)
Когда я летал, моя мама говорила: «Вот жду вечером по телевизору, когда скажут про моего Витю, сообщат что-то новое». Сейчас никто не знает — кто летает, зачем, куда, только знают, что Пересильд полетела. Удивительно, что героев им не дали. Хотя сейчас отменили все награды, ввели новые — ордена Гагарина.
— Вы были знакомы с Юрием Алексеевичем?
— Во время службы в армии я попал в геодезические войска. Всех железнодорожников отправили на стройку в Свердловской области, на севере Урала, там как раз открыли новое месторождение нефти и газа. Однажды дневальный кричит на всю казарму: «Рота, подъем! Боевая тревога!» Мы быстро оделись, стоим, слышим голос Левитана: «Через несколько минут мы передадим важное сообщение ТАСС». Шел 1961 год — приближалсяКарибский кризис, только что над Свердловском сбили Пауэрса. Мы напряглись. Левитан дважды повторил это и наконец: «Сегодня мощным ракетоносителем впервые на орбиту выведен космический корабль, пилотируемый (пауза. — Прим. В. С.) Юрием Алексеевичем Гагариным!!!» Мы: «Ура!» Полетели шапки. И начался митинг, где мы узнали, кто такой Гагарин. Несколько лет спустя, когда я был студентом и занимался плаванием, был на сборах в Крыму. А Гагарин приезжал в «Артек» покататься на водных лыжах. Во время соревнований нас погрузили на корабль, и я приплыл первым. Выхожу из воды, смотрю — стоит Юрий Алексеевич с факелом, отдает мне его и говорит: «Зажигай!» Как будто передал мне эстафету. Через год его не стало.
— А у вас была когда-нибудь мысль, что не вернетесь?
— Никогда.
— Лилия Алексеевна, а у вас?
Лилия Алексеевна, супруга Виктора Петровича: Второй полет был, конечно, самым страшным. Провожая их, мы все плакали — две дочки Володи Джанибекова, жена Лилия, моя тезка, и мы с дочкой Валюшей... Слава богу, все закончилось благополучно. Мы никогда не допускали даже мысли, что ребята не справятся, главное было произвести стыковку. Когда они состыковались, я видела реакцию ЦУПа, как собрались все космонавты и, замерев, следили за происходящим. А когда у них это получилось, началось бешеное ликование — все вскочили со своих мест, кричали и обнимались. Потом эти кадры везде показывали. Когда они вернулись, к нам на дачу приехал Алексей Архипович Леонов и сказал: «Лиля, ребята совершили подвиг в подвиге». Конечно, им было сложно. А мы просто молились.
— Кроме молитв, вы им реально помогли с шапочками...
— Мы не знали, что на станции не было электричества, ничего не работало. Отправляя мужа, я почему-то подумала, что им нужно будет держать голову в тепле. И на всякий случай дала ему две вязаные шапочки. Удивительно, но они пригодились. Просто женская интуиция. Когда они с Володей Джанибековым вышли на связь с Землей в этих шапочках, Рюмин сказал: «Снимите, мир не должен видеть советских космонавтов на орбите в таких шапочках». Пришлось им померзнуть во время сеанса связи. Эти кадры облетели все страны и до сих пор об этом все говорят. А эти шапочки сейчас хранятся в музее в Кирове.
— Как вы с Виктором Петровичем познакомились?
— На танцах в Перми. Объявили белый танец, где девушки приглашают кавалеров, сейчас это не принято, наверное. Я подошла к молодому человеку, который мне понравился, мне было 18 лет. Ему — 19. Пригласила его на танец, он согласился. Я ему и говорю:
— Ты пойдешь меня провожать.
Я была не последняя спортсменка в городе Перми, знала себе цену и могла себе позволить такую категоричность. Виктор отвечает:
— Нет, я пришел с девушкой и пойду ее провожать.
Через несколько дней смотрю — он едет на подножке электрички. Как потом выяснилось, рядом с танцплощадкой жил его дядя, к которому он частенько приезжал. Я ему говорю: «Ты сегодня приходи на танцы!» Он кивнул — приду, значит. Прихожу я на танцы — его нет. Оказывается, сначала пошел в кино. Но он появился и пригласил меня танцевать. Виктор тогда учился в техникуме железнодорожного транспорта. С тех пор мы очень долго поддерживали отношения, он ушел в армию, затем поступил в институт в Москве. И так продолжалось семь лет. Когда мы поженились, мне было 25 лет, ему — 26. Бытовые условия тяжелейшие — жить негде. На старших курсах института Виктору пришлось работать дворником, чтобы получить какое-то жилье, ведь я уже была беременна.
— Лилия Алексеевна, как вы восприняли новость, что муж станет космонавтом, ведь выходили замуж за инженера?
— Когда он окончил МИИГАиК, у него был красный диплом, и его направили в КБ Королева на практику. Видимо, там он приглянулся, и его распределили в НПО «Энергия». А «превращение» в космонавта — это был медленный процесс, от идеи до полета прошли годы. Поэтому я успела привыкнуть к этой мысли. Я видела, как он загорается этой идеей, сколько работает для ее осуществления, и уже думала: ну когда его мечта исполнится? Скорее бы полетел! Я, конечно, поддерживала его.
— Как вы жили, пока муж был в космосе?
— Первые пять суток было очень страшно. Я отвлекалась гостями... Когда Виктор полетел в первый раз, потом подсчитала, мы с дочкой Валюшей приняли дома около 120 человек за пятеро суток. Дочь уже говорила: «Мама, давай закроемся, не будем никого впускать». Наша кошка отреагировала по-своему — она перегрызла телефонный провод. Приходили все, кто работали в НПО, знакомые, родственники. Оказалось, что у нас много родственников, и они приезжали отовсюду... Через 75 суток Виктор прилетел. Я думала, он изменится как-то. А он остался таким же скромным, каким сейчас вы его видите. Никогда в нем не было никакого зазнайства — простой добрый человек.
— Лилия Алексеевна, космонавты всегда были желаемой добычей для красивых женщин, в том числе актрис. Всем известна история треугольника Фатеева — Егоров — Кустинская. Вам знакома такая ситуация?
— Такие истории были с первыми космонавтами в основном. Что касается Виктора Петровича, он всегда был интересным, знаменитым, и конечно, тоже были желающие. Но я всю жизнь была на страже, а может быть, не встретилась особа решительнее, чем я... А сейчас мы уже 57 лет вместе, и немножко можно хватку ослабить...
— Лилия Алексеевна, на сеансах связи были запретные темы?
— Сейчас девочки, жены космонавтов, находятся дома и по интернету в любой момент могут связаться с кораблем. А в то время мы ездили в ЦУП на сеансы связи, и у нас были инструкции, что и как говорить. Мы подбирали самые интересные события нашей жизни и обязательно положительные, ни в коем случае никакого негатива — ребята могут расстроиться и работоспособность упадет. Однажды Лиля Джанибекова говорит мужу:
— Володя, ну скажи хоть одно теплое слово.
Он ответил:
— Телогрейка.
Они были полностью погружены в работу. Вплоть до того, что иногда мы видели, что наш приход мешает им работать, выполнять задачи. Для Виктора Петровича это всегда было в приоритете. Он малоэмоциональный. Я — наоборот, но ведь так люди и сходятся? Случилось так, что во время его второго полета сожгли нашу дачу, она выгорела вся внутри, только фундамент остался. Я, естественно, не могла этого сказать на сеансе связи. Более того, Гречко и Волков, прилетевшие на станцию «Салют-7», показывали им видео, где я довольная хожу по саду и приговариваю: «Посмотри, Витечка, какие у нас огурчики выросли!» Он смотрит, радуется, а этой дачи уже нет в помине... Если бы я сказала правду, полет мог бы сорваться.
Поджигателей так и не нашли, хотя, мне кажется, это были деревенские соседи. Виктор должен был летать гораздо дольше, я думала, что успею все восстановить до его приезда. Но из-за болезни Васютина он приехал раньше. Строить новую дачу нам помогли ребята из отряда космонавтов и земляки из Кирова. Тогда первым секретарем обкома партии был Вадим Бакатин, который посодействовал этой стройке. На даче сейчас живут наша дочь и внуки.
— Виктор Петрович, всегда ли была связь с Землей, и был ли сценарий действий, если связь пропала?
— Бывали случаи, когда мы летали без связи, потому что у нас не было дополнительных средств. Проблем не было, мы всегда и без подсказок знали, что делать дальше. Когда мы прилетели на станцию «Салют-7», связи с Землей не было, поскольку пропало электричество. Но была связь через наш корабль, на котором мы прилетели. На связь приходили поэты, актеры, спортсмены и, конечно, наши родные. Это все поддерживало нас на орбите.
— Вы видели инопланетян?
— Однажды во время второго полета Володя Коваленок тренировался на беговой дорожке рядом с иллюминатором, а я крутил велосипед, вдруг он кричит: «Виктор, подплывай сюда, вижу что-то необычное». Пока стянул ремни и подлетел, все уже пропало, я не успел. Он сказал, что видел какой-то объект сигарообразной формы, который взорвался у него на глазах. Запросили с Земли, не было ли пусков ракет. Вроде нет. Через несколько лет в американской прессе появилась статья, что якобы мы видели НЛО, корабли стояли рядом, оттуда выходили гуманоиды, мы взяли звездную карту и показывали им, где мы и где они — общались. И якобы об этом рассказал Георгий Тимофеевич Береговой на закрытом совещании Госплана СССР. Такая легенда возникла.
— Верите ли вы, что существуют другие обитаемые планеты, жизнь вне Земли?
— НЛО я не видел, но в то, что какая-то инопланетная жизнь существует, — верю. Понятно, что в нашей галактике мы уже ничего не найдем, но, возможно, за ее пределами... Хотелось бы, чтобы мы не были одни, и если мы что-то делаем не так, чтобы они подсказали нам...
— Не могу не спросить вас об отношении к религии.
— Если вы имеете в виду, не видел ли я Бога в космосе, то нет, не видел. Я представляю Бога как на иконе. Все иконы написаны в соответствии с Законом Божьим, Господь и иконы очень близко связаны. Так утверждал наш руководитель Раушенбах — физик-механик, доктор технических наук, профессор, который писал статьи по богословию. Вроде несочетаемые темы... Я верующий, но не фанат. Не как моя дочь. Она стала особенно верующей после смерти мужа.
— Были ли обереги, которые вы всегда брали с собой в космос?
— Я обязательно брал Валины поделки макраме, она тогда этим занималась. В ободочке была Валина фотография. Она до сих пор в моем кабинете.
— Есть у вас космонавтские ритуалы, шутки? Актеры, например, садятся на пьесу, если она упала перед спектаклем...
— Американские космонавты, например, никогда не живут в 13-м номере, а мы не сильно суеверны. Но какие-то приметы и у нас есть.
Перед полетом надо обязательно посмотреть фильм «Белое солнце пустыни». Когда выходим из гостиницы «Космонавт», если навстречу идет женщина с пустым ведром, значит, все будет плохо. Алексей Архипович Леонов это заметил и заставлял всех женщин ходить с полными ведрами. Пописать на колесо автобуса, везущего на космодром, — это обязательно. Однажды дублером Светланы Савицкой была Катя Иванова, такая энергичная женщина из Питера. И вот автобус остановился, мы выходим сделать свои дела, ее не выпускаем из автобуса, а она: «Тоже хочу пописать, пустите меня, в следующий раз я полечу, как же без этого?» Пришлось выпустить ее, когда мы вернулись в автобус. Сейчас нет женщин в отряде космонавтов.
А шутки — в основном 1 апреля — кого-нибудь куда-нибудь отправить... Джанибеков любил говорить молодым космонавтам: «Учись, пока ты это учишь, я уже это успел забыть».
— Выражение «Женщина на корабле — к беде» применимо к космонавтике?
— Нет, конечно. В физической подготовке есть разница, связанная с физиологическими особенностями женщин. Но главное все-таки не гендерная разница, а уровень знаний. Например, Терешкова — ткачиха, а Савицкая — пилот, чемпионка мира по пилотажному спорту. Есть разница? Терешкова была выбрана по происхождению, а Катя Иванова окончила питерский военмех, специалист по гироскопам, она много чего знала. Она готовилась прилететь к нам на станцию, если бы Васютин был здоров.
— Виктор Петрович, вам вручали награды Брежнев и Путин, какие у вас впечатления о каждом из них?
— Первую звезду мне вручал Брежнев. Был 1981 год. Я, деревенский мальчишка, вчерашний школьник, приехал в Кремль. Конечно, у меня было уважение к старшим, смелости не добавляла и его должность. Очень нервничал. Он зашел, говорит — садитесь. Мы с Коваленком не посмели сесть, стояли. Брежнев произнес свою речь, надо было надеть награды. Но когда он пытался приколоть мне значок, у него не получалось, никак не мог попасть. Я говорю:
— Давайте я вам помогу.
Он возразил:
— Я сам.
Наконец прикрепил. Когда после банкета мы уходили, смотрю, что-то упало под ноги, взглянул на пол — награда валяется, видимо, плохо воткнул... После и, возможно, в связи с моим случаем эти звезды стали делать по-другому, чтобы наверняка держались.
С Путиным у меня было много встреч. Два раза я обращался к нему за деньгами. В первый раз просил денег на подготовку к конгрессу Международной ассоциации участников космических полетов. Я сказал тогда: «Предыдущий конгресс был в Чехии, страна небольшая, бедная, но нашла на это деньги, нам тоже надо найти возможность принять всех космонавтов, нужны деньги на гостиницу, на питание, а прилетают они все за свой счет. Это престиж страны...» Путин со мной согласился. Конгресс я провел в гостинице «Космос», приехали космонавты со всего мира. А второй раз нужно было финансировать строительство детского центра — здания для детей, интересующихся космонавтикой, чтобы они могли там собираться, изучать, тренироваться. И эта моя просьба была удовлетворена. Теперь у нас в Кирове отличный детский космический центр, которым мы гордимся.
— Вы подписывали когда-нибудь документы о неразглашении того, что видели в космосе?
— Нет, никто из космонавтов ничего такого не подписывал. Сейчас такая гласность — что скрывать?
— С 2007 года вы президент Московского государственного университета геодезии и картографии, который в свое время окончили. Такая любовь к альма-матер?
— После своего третьего полета я очень хотел еще лететь, но умер ректор МИИГАиКа. Шел 1989 год, начались беспорядки в стране, и ко мне приехали мои учителя с просьбой: «Виктор, выручай». Я ушел из отряда, в котором проработал десять лет, семь раз был дублером, три раза летал в космос. Меня не хотели отпускать, но пришлось «приземлиться» — стать сначала ректором, а позже президентом родного университета.
— Вы сделали блестящую карьеру. Когда-нибудь вызывали недовольство начальства?
— Я пришел работать ректором в университет. Профессия была незнакомая для меня, хотя я и имел опыт чтения лекций — у меня была здесь кафедра. Но ректорский пост и заведующий кафедрой — это разные вещи, поэтому поначалу мне было довольно сложно. Правда, мои замы были мне все знакомы. В самом начале этой деятельности студентов отправляли на картошку, как и во время моей учебы. Я съездил в один совхоз, где работали мои студенты, и увидел некоторые неудобства. Я психанул и забрал их обратно в Москву. Когда мы вернулись, мне объявили выговор за этот поступок: «Вся страна понимает, что студенты должны собирать картошку, а Савиных не понимает». Это был первый и последний мой выговор, и это был 1989 год. Пока больше выговоров мне не объявляли. (Смеется.)
— Что вы делаете в свободное время?
— Сейчас ничем не занимаюсь дома, жена меня ругает все время за то, что я ничего не делаю. К сожалению, в последнее время здоровье подкачало. Я болел недавно. Жена очень выхаживала меня, вначале у меня была сиделка из Узбекистана, потом жена сказала: «Нет, я сама». И, главное, я продолжаю заниматься научной работой, общественной деятельностью, состою в нескольких советах по защите кандидатских и докторских диссертаций. Я являюсь членом ВАК России. Так что свободного времени особо и не имею.
Лилия Алексеевна: Я привыкла за ним ухаживать. Ведь дома он никогда ничего не делал: не любил готовить, например, привык, что ему все подают, и на работе, и дома. После болезни у него апатия. Муж всегда любил большой теннис и сейчас страдает, что не может в него играть. Серьезно занимался плаванием, любил охоту, рыбалку.
— Кстати, Виктор Петрович, как по-вашему, полет в космос отражается на здоровье?
— Вот сижу же перед вами. Первый экипаж был — Леонид Кизим и Олег Макаров, обоих уже нет в живых, и давно. А следующий экипаж — Валерий Поляков и Василий Лазарев, которых тоже нет. С другой стороны, Гречко долго прожил, Джанибеков, слава Богу, жив. Я думаю, чем дольше ты на орбите, тем хуже здоровье. Например, Шаталов три раза слетал на короткое время, прожил 93 года. Космос здоровья не добавляет точно — это же стресс, особенно взлет и посадка. В условиях невесомости меняется иммунитет, полностью обновляется состав крови. А вообще, это вопрос к врачам, может быть, они от нас что-то и скрывают...
— Виктор Петрович, вы хотели бы откорректировать вашу судьбу, если бы была возможность?
— Я из дворника мог стать начальником всей железной дороги, министром путей сообщения, если бы тогда выбрал другой институт. Не знаю, может быть, министром было бы лучше... В другой жизни попробую. (Смеется.) Моя судьба — это просто везение, цепь случайных процессов...
— Сейчас у вас есть цель?
— Дочь до пенсии довести. Так мне сказал Джанибеков на свадьбе Вали и Игоря: «Твоя задача — дочь до пенсии довести!» Потом найдем другую цель. В том году она решила не праздновать свой день рождения. И я подумал — на ее 57-летие возьму в Кирове вертолеты и притащу всех на мою малую родину на берег Вятки, на нашу дачу — будем праздновать ее выход на пенсию. Осталось-то всего два года...
0
66.00
