Иногда от врача команды состав на матч зависит не меньше, чем от главного тренера. Еженедельник «Футбол» встретился с доктором национальной сборной России Эдуардом Безугловым, чтобы спросить, есть ли игроки, которые боятся боли, существует ли допинг в футболе и как уговорить Артема Дзюбу пробежать марафон.
– По оснащению «Кайрат» – это лучшее, что я видел. Там не так, как бывает в российских клубах: оборудование есть, но никто им не пользуется, потому что закупили, 20% от стоимости получили врачи, президенту показали установки и забили болт. В Казахстане все по сути и работает. Заходим: один бежит по антигравитационной дорожке, второй сидит в барокамере, третий – в криосауне, четвертому колют плазму. То есть к каждому индивидуальный подход. Просто знаю в РФПЛ один клуб, в котором подобное оборудование тоже есть, но там после тренировок игроков заставляют выполнять процедуры. Иначе они будут наказаны. В «Кайрате» по-другому, и это шикарно.
– Колют плазму? Для чайников: плазма это что?
– Достаточно новый метод лечения для России. Причем впервые стал применяться в спорте и только сейчас начал использоваться в косметологии, в челюстно-лицевой хирургии. Берется кровь, разделяется на несколько частей, потом та, что богата тромбоцитами – плазма, вводится в место повреждения. Метод хорош тем, что реально помогает. Широков получил травму за три дня до матча со Швецией и сказал: «Док, наверное, не смогу играть». Я кольнул, дал пару дней отдыха, и он вышел. У Дзагоева случился надрыв боковой связки. Вкололи – через неделю он сыграл с Черногорией. Но применять плазму надо аккуратно, нужно знать меру. Если некоторым хоккеистам можно вводить по шесть кубов, Широкову – десять, то Это’О – только по три, потому что знали, что колено будет распирать и это больно. Еще для него старались делать плазму более концентрированной.
– Есть футболисты, которые боятся боли?
– Если только уколов. Например,
Ренат Янбаев или Денис Глушаков.
За ними надо полдня ходить и
уговаривать сделать укол. Но это
нормально: мне самому плохо ста-
новится, когда вижу иглу.
– Кроме плазмы в футболе существует методика, которая очень эффективна?
– Панацеи нет, зато есть мифы. Вот, например, тибетская вода – пять тысяч рублей бутылочка, на сезон надо 35–40 штук, а лучше 100. С ней не проводили химические испытания, поэтому по антидопинговому законодательству она считается запрещенным средством. Говорят, просто кто-то едет в горы Тибета, собирает травы, разводит их, и эта смесь помогает – ты прямо летишь по полю. Но я слышал, что кто-то сделал анализ и увидел, что в ней ничего особенного нет – обычная вода плюс какие-то неопределяемые компоненты в очень малой концентрации.
– Кто-то пьет?
– Знаю про одну футбольную и одну хоккейную команду. Причем они и без этой воды хорошо выступали, поэтому проверить, действительно ли она помогает, нереально. Хотя все понимают, что не бывает такого: выпил и побежал. Нужно еще и голы забивать. Зато в год те клубы тратят на нее 10–12 миллионов рублей.
– В футболе много врачей-шарлатанов?
– Их много в обычной жизни, в спорте нужно умножать на два, а в футболе возводить в геометрическую прогрессию. Многие ведь думают, что здесь одни бездельники и тьма денег. Поэтому в РФС регулярно приходят письма. Помню, перед поездкой в Израиль один дед писал, что там одни сионисты, может случиться заговор, поэтому нужно сделать блоки энергетической защиты. Когда работал в клубах, мне лично звонили. В «Локомотиве» был случай. Один говорит: «У меня есть препарат, который сделает вас чемпионами». Отвечаю: «Я только за». Он: «Чемпионство – дорогое дело, мне нужны гарантии, чтобы меня не кинули». «Хорошо, – говорю, – мы обсудим это с президентом». Он: «Сколько получает ваш Кержаков?» «Он вообще-то не наш – он в «Зените», – отвечаю. «Думаю, он миллионов пять получает, так что я планирую заработать не меньше».
Зачем сборной психолог
– В футболе есть допинг?
– Многие коллеги, когда видят, что в командах идет врачебная активность, говорят: «Химичат». На самом деле они оправдывают отсутствие знаний. Потому что на всю РФПЛ антидопинговые правила реально знает всего полтора человека. В России людям легче запретить давать какой-то препарат, чем выяснить, реально ли он запрещен. Например, игрокам не позволяют принимать «Терафлю», якобы он в списках. Хотя его разрешили еще в 2008-м. В то же время в одной команде давали брызгать в нос «Ринофлуимуцил». А он запрещен.
– Могли подставиться?
– Да, причем я случайно узнал. Звонит один вратарь: «Не могу неделю насморк вылечить» – «Чем пользуешься?» – «Ринофлуимуцилом». – «В смысле? Давай заканчивай это». Кстати, так получается, что просто «Флуимуцил» можно применять, а «Ринофлуимуцил» – нельзя.
– Список запрещенных препаратов обновляют раз в год?
– В октябре. Сначала его получают врачи и РУ САДА для перевода, а в начале каждого календарного года список появляется официально. В Сочи из-за этого были проблемы. Перед Олимпиадой запретили «Предуктал», пара человек на нем попалась. Сейчас добавили «Милдронат», а в России его колют почти все. Не в футболе, а в других видах спорта. Он дешевый и якобы помогает, а на самом деле люди просто создают видимость работы.
– Какой от него эффект?
– Говорят, все делаешь лучше, потому что происходит насыщение кислородом, метаболизм запускается.
– Недавно запретили и ксенон, якобы благодаря которому мы выиграли Олимпиаду.
– Это миф. На Олимпиаде им пользовались пара биатлонистов и пара лыжников, больше врачи дышали, потому что от этого балдеешь. Перед стартом ксеноном дышать нельзя и даже за три дня до старта нельзя – он очень расслабляет. Можешь так расслабиться, что обратно не соберешься. Поэтому его используют для восстановления после тяжелых нагрузок. Методика очень дорогая и давно применяется в обычной медицине. А на Олимпиаде вообще тяжело – там ведь такая огромная бандура нужна, которую не скроешь. А запретили его потому, что якобы обнаружили, что у мышей, которые дышали ксеноном, будто бы поднялся эритропоэтин, хотя от чего он там у них поднялся, еще вопрос.
– Слуцкий приглашал в сборную психолога. Зачем?
– Патофизиолог Виктор Неверов приезжал на первый сбор и отработал шикарно. Он составлял психологические портреты ребят, и потом тренер уже мог разговаривать с ними, отталкиваясь от этой информации – в стрессе игрок или нет. Но было бы интересно поработать с патофизиологом системно, чтобы понять, как игроки реагируют на стресс. Ведь вопрос психологической настроенности и выгорания – ключевой. В Бразилии перед матчем на «Маракане» в сборной был человек белого цвета, который не то что бежать, пешком ходить мог с трудом. Он реально перегорел. Такое бывает даже у бегунов на короткие дистанции. Переволновался – и ноги каменные стали.
– Речь об Акинфееве?
– Нет. У Акинфеева огромный опыт, и уж кто-кто, а он к этому разряду точно не относится.
Чечня и «Анжи»
– Это правда, что в футбол вы пришли случайно?
– Да, закончил Первый мед с красным дипломом, работал хирургом, писал кандидатскую и раз в неделю играл в футбол в компании. Один человек из нее предложил поработать в «Локомотиве»: «Попробуй, ты молодой, тебе понравится». В клубе как раз искали молодых людей с незашоренными взглядами, которые, возможно, чего-то не умели, но в будущем могли многое изменить. Я согласился, но даже трудовую книжку из больницы не забирал, поэтому до сих пор четыре раза в месяц там дежурю, оперирую по ночам всех, кто поступает.
Вы же родились в Чечне?
– Мы уехали оттуда, когда я учился в восьмом классе. До этого тоже было неспокойно, но мой дед заведовал совхозом и был уважаемым человеком – его никтоне трогал. Но однажды и на него напали с грабежом, и все закончилось его убийством. Мы тут же собрали вещи и на следующий день уехали в Ставропольский край. Жили там вчетвером в одной комнате. Тяжело пришлось на самом деле. Но теперь подъемом в пять утра меня не удивишь. Если сейчас в это время я кручу педали велосипеда за шесть тысяч долларов, то тогда в пять утра вставал и шел по снегу на край села ухаживать за тридцатью животными. Потом в восемь часов шел в школу. Когда отец работал чабаном на далеких выселках, я должен был ему помогать. Мы сутки проводили в степи.
– Как-то вы сказали, что врач – самый бесправный человек в команде.
– Это действительно так. Ты 20 лет работаешь в клубе, но пришел тренер, которому не понравился твой взгляд, – и все. Или, например, у него есть свой человек – Петрович, с которым он долгое время работал в условной «Сибири». И тут тренера приглашают в Питер, где есть молодой и успешный врач Егор Козлов, который не будет под тебя ложиться. Ты условного Егора бьешь в присутствии руководства, которое потом молчит, и приглашаешь своего Петровича.
Есть еще вариант, что с тобой не продлят договор. Обычно он заключается на год, и после сезона решается, что с тобой будет. В этот момент идет вкусовщина – на первый план выходят не медицинские моменты, а парамедицинские. Уколол кого-то в плечо удачно – и будешь до конца жизни сидеть в клубе. Но во всех местах, где я работал, врачей уважали.
– В «Анжи» тоже?
– Когда я пришел туда, мне сказали: «Вот наш главный по медицине – Арно Филипс». «Как главный? Он же вообще не врач, хотя великолепный физиотерапевт». В итоге мы сели, решили вопросы и я сказал: «Так, Арно, если помощь понадобится, мы тебя пригласим». Из-за этого у нас с ним была неприкрытая война. Хиддинк в нее не лез, говорил: «Деритесь. Главное, чтобы делу не мешало».
– Дрались?
– Доходило до смешного. Перед игрой со «Спартаком», когда мы выиграли 3:0 в день их 90-летия, пять человек основы тренировались вне общей группы. А игра была определяющей для Гуса. Если он проигрывал, могли последовать определенные выводы. Я приезжаю с конференции из другого города, Герман Чистяков говорит: «Арно сказал, что они не смогут играть. Ты-то все-таки врач, посмотри, может, что-то изменишь». В итоге все вышли и сыграли. После этого Филипс рассказывал: «Да, сыграли, но скоро у них случится рецидив, начнутся новые травмы». Это, конечно, бред.
– В сборной работает физиотерапевт из «Реала». Как он попал к вам?
– Феликс Ледесма. Он раньше работал в «Локомотиве». Мне звонят: «У Капелло в Турции разболелось колено, можешь приехать?» – «Если все серьезно, то могу вылететь. Но там сейчас находится мой приятель из врачебного штаба «Локомотива», он все посмотрит». Мистер приехал в отель к «Локо», разговорился с Феликсом, понял, что тот адекватнейший парень, специалист высокого уровня, и позвал в сборную. Сейчас Ледесма уехал в Испанию к Бенитесу, потому что они в «Ливерпуле» вместе работали. Но когда перерыв, Ледесма работает с нашей сборной. Ему это интересно, он реально пашет и в семь утра, и в час ночи.
– Капелло через год 70. Он в хорошей форме?
– Обычно я с утра бегаю. И когда мы были в Тель-Авиве, я выбегал пораньше, потому что там жара уже в семь утра. И вот я бегу, наверное, километров на пять отдалился от отеля, думаю, что никого из наших точно не встречу. И тут идут Мистер, Оресте Чинквини и рядом весь мокрый охранник Макс. Так что Капелло очень следит за своим здоровьем – всегда правильно ест, гуляет каждый день, занимается спортом. По степени активности он любому даст фору.
Виагра для поднятия результатов
– Вы серьезно занимаетесь бегом. Марафоны, триатлон, Ironman (элитные соревнования по триатлону – Ред.)… Есть такая теория, что вся мода на бег – это заговор корпораций. Производители экипировки выбрали и продвигают вид спорта, которым могут заниматься абсолютно все, независимо от возраста, пола и расовой принадлежности, – нужно только две ноги, и то Писториус обходился без них.
– Я уверен, что это действительно так. Например, в тот же кроссфит Reebok вложил миллионы долларов и развил его с нуля. Но что касается бега, то, мне кажется, сначала пошел тренд, а потом подключились производители. Потому что некоторые бегают десятки лет. Но массово это началось после кризиса. Люди поняли, что страховка не работает, будущее туманно, болеть нельзя.
Если ударит инсульт, ты окажешься никому не нужен: пенсия – копейки, хорошо если жена будет рядом, но на других родственников надежды нет. А бег – это самый дешевый универсальный способ победить заболевания, угрожающие жизни: диабет, ожирение, высокое давление. Кроме того, бег доступен. Даже топовые кроссовки стоят десять тысяч рублей, еще столько же – пульсометр. Больше ничего не нужно – ни поляну искать для футбола, ни бронировать. Плюс сразу начинается позитив. Если в футболе присутствуют крик, шум, мат, то в беговой тусовке все на позитиве.
– Зачем вы бегаете марафоны и триатлоны, в чем ваша мотивация?
– Здоровья это не прибавляет, но и не убавляет. Так что просто потешить самолюбие, мужское тщеславие. В случае с тем же Ironman – круто не просто его сделать, а подготовиться. Если ты подготовился, значит, нашел время в течение года-двух заниматься спортом по 35 часов в неделю, значит, решил поменял гардероб, круг общения и просто жизнь. Ты показываешь, что можешь себе это позволить, потому что тренер – это 25–30 тысяч рублей в месяц. Один мой велосипед стоит пять тысяч долларов, второй – шесть. Взнос на Ironman – 700–1000 долларов. Специальный чемодан, который мне подарила жена, – 70 тысяч рублей. Велотуфли – 15 тысяч, гидрошорты – еще 15, костюм – 80, колеса – 80, шлем – 10.
Поэтому, когда люди говорят, что любят триатлон, – это вранье. Все выходят нарядные, красивые, ноги бреют и пытаются себя проявить. Даже марафоном уже никого не удивишь, а прошел Ironman – все тебе пишут, восхищаются, говорят, как это круто.
– Когда у вас ближайший старт?
– 5 декабря в Бахрейне. Сейчас готовлюсь. Вот вчера два километра проплыл и пятнадцать пробежал. Сегодня – три часа велосипеда и час плавания.
– Не скучно крутить педали три часа?
– Это действительно проблема. Потому что музыку на Ironman слушать нельзя, ни с кем говорить тоже. Но вообще триатлон – это спорт одиночек. На тренировках многие ставят специальное приложение и как будто едут вместе с гонщиками Тур де Франс. Я, если кручу на станке, обычно телевизор смотрю. Но моя программа, «Анатомия спорта», длится всего полчаса, а остальные я не смотрю.
– О чем, кстати, ваша программа на «Матч ТВ»?
– Ее основная идея – люди не должны бояться спорта. К нему нужно подходить с умом и системой, но противопоказаний вообще нет никаких. Второй аспект – сила духа. Это то, что отличает человека от животного. Мы рассказываем истории хоккеиста Никиты Квартального, у которого была саркома кости, но он вернулся и играет теперь в ЦСКА. Или фристайлистки Марии Комиссаровой, которая сломала позвоночник на Олимпиаде, но бьется и тренируется по восемь часов, чтобы чувствовать ноги. Люди должны понимать, что если с такими травмами возвращаются в спорт, то…
Еще мы показываем, как люди с пересаженными сердцами и печенью играют в футбол против врачей, которые делали операции. А то у нас аппендицит уберут и потом говорят, что тяжести нельзя поднимать несколько месяцев. Раулю его за несколько дней до финала Лиги чемпионов удалили, а у нас бы он в постели лежал месяц.
– Вы осознаете, что это поймут десять процентов тех людей, что смотрят телевизор? А остальные переключат на программу Малышевой и танец мошонки.
– Мой идеал программы – Top Gear, где авторы на себе проверяют то, о чем рассказывают. Мы тоже ищем компромисс, стараемся, чтобы было и познавательно, и с элементами экшен. Я на себе опыты ставлю. В одной из программ я, например, выпиваю виагру и проверяю, действительно ли она влияет на выносливость, спортивные результаты. Но при этом мы не опустимся до показа того, как делать обрезание или лечить геморрой огурцами.
Ноги в кровавую пену
– В футболе есть фанаты бега или триатлона?
– Смертин, который начинал московский марафон с 3 часов 48 минут, а в Берлине уже пробежал за 2 часа 57 минут. Знаю, что Бекхэм собирался чуть не на Гавайях Ironman делать. В сборной тоже интересуются. Вася Березуцкий сказал: «Доктор, когда будешь делать Ironman, я стану тебя на финише ждать с баночкой холодного пива». Вот недавно я в Турции выступал, мне Кержаков писал, спрашивал, как выступил. Широков, Денисов, Березуцкий тоже. Кстати, многие из них Ironman хоть сейчас спокойно бы сделали. Любой опорник – вообще без проблем. Футбол – это ведь игра быстрых волокон, но их можно перевести в медленные.
– Даже Акинфеев прошел бы триатлон?
– Он бы спросил: «Вы что, с ума сошли? Зачем?»
– А Артем Дзюба?
– Его можно было бы взять на слабо: «Спорим, что не сделаешь?» И он бы сделал.
– Сколько в вашей жизни было марафонов?
– Двенадцать. Вообще в мире существует шесть самых известных, я четыре из них пробежал – Лондонский, Берлинский, дважды Бостонский и Нью-Йоркский.
– Экстремальные ситуации на марафонах случались?
– Однажды я стер ноги в кровавую пену. В итоге добежал, но смотреть, во что превратились ступни, было невозможно. Самому себя жалко стало. А Москве один раз со мной сын финишировал. Я на финиш набегаю, хочу из трех часов выйти, и километра за три до конца вижу его на трассе. Он рядом побежал. Я боялся, что отстанет, потеряется один в «Лужниках», но он, 9-летний, чуть ли не опередил меня. Я тогда на четыре секунды выбежал из трех часов.
Капельница
– Самая страшная травма, которую видели?
– У Арсения Логашова, когда он повредил позвоночник. Приземлился на голову – это выглядело страшно. Еще когда в Игоря Акинфеева попала петарда. Причем я видел момент, как она летит в него. Следил тогда не за нашей атакой, а смотрел на Игоря. Поэтому, когда судья сказал врачам выбегать на поле, мы уже находились рядом с вратарем.
– Что увидели?
– Почувствовали запах паленых волос. Игорь держался за лицо, был в сознании. Потом, когда он перестал закрывать лицо, заметили серьезный ожог. Но он сказал, что будет продолжать играть, хотя руку вообще не чувствовал. Поехали в больницу и вообще не знали, что делать дальше. Звоню начальнику команды: «Куда ехать?» – «Погоди, еще игра идет». – «Как это?» – «Вот так, продолжили». И только потом, когда монета попала в голову Комбарову, решили закончить.
– Когда-нибудь приходилось мириться с вредными привычками игроков?
– Откровенно вредных не бывает. Кто-то мог в перерыве (сейчас не о сборной) забежать в ванную и сделать две затяжки сигаретой. Это просто ритуал такой, все знали, что больше для видимости делалось. Даже пресловутую колу на чемпионате мира давали. Просто дегазированную, там оставались только простые сахара – выпил и энергия появилась. Ее даже на триатлонах и марафонах пьют – глюкоза повышается.
Вообще мы всегда стараемся учесть вкусы всех спортсменов. Если кто-то пьет эспрессо перед игрой, мы его найдем. Если растворимый кофе – тоже. Кто-то брызгает определенные капли в нос – пожалуйста. Кто-то пьет таблетку только определенного цвета. Понятно, что она даром ему не нужна, потому что от нее никакого толка, но мы ее тоже достаем, если ему так спокойнее.
,– Вам приходилось реанимировать футболистов после бурного нарушения режима?
– В сборной такое исключено. Ни один игрок не приедет на сбор «перевернутым». В клубе был один случай, когда надо было ставить капельницу.
– Кто в сборной особенно следит за своим здоровьем?
– Перфекционисты – это Широков, Вася Березуцкий, Денисов и Игнашевич. Они прекрасно понимают, что этим позволяют продлить себе качественную карьеру.
1.0
