Можно сказать, что наш герой занимается сексом за деньги, но это будет не вся правда. Женщины платят Анзолу, чтобы он помог им преодолеть страхи и раскрыть новые стороны сексуальности. Свой возраст он отказывается называть, как и фамилию. И вот почему…
"Я живу под именем Анзол с 2007 года и ни на какое другое не отзываюсь. Я придумал его не сам, но оно мне нравится: это звучно и красиво. Когда я занимался капоэйрой, меня так назвал мастер, Анзол значит «рыболовный крючок» – у меня много пирсинга на теле, наверное, поэтому. Фамилия тоже не важна, мы же не обращаемся друг к другу по фамилии?! Что до моего возраста, то он 18+, я совершеннолетний, и этого достаточно. Не хочется, чтобы обо мне составляли мнение по ярлыкам, которые на самом деле ничего не говорят. То, что я делаю, – вот это действительно обо мне. Можно назвать меня суррогатным партнером, но я долго занимался этим, прежде чем узнал, как это называется. В течение семнадцати лет я был мастером маникюра: однажды у меня возникла идея работать в салоне красоты, пилить ногти, я отучился и реализовал это желание. Ко мне приходили девушки, женщины – мне больше нравится слово «девочки», оно теплое, приятное, – и многие рассказывали о своих бедах, обидах, страхах. Я говорил в ответ, что об этом думаю, с кем-то начинались отношения, мы занимались сексом, гуляли, смотрели кино, еще что-то делали. Потом она уходила от меня – более веселой, спокойной, свободной, чем пришла, открытой для новых отношений. Я ей больше не был нужен, удерживать ее не имело смысла. А я начинал все сначала, появлялась новая девочка, потом следующая… После этих отношений у меня оставалась пустота. Это был не взаимообмен, а движение в одну сторону: я отдавал. А получал только одно – сознание, что я помог. Только когда я прочел книгу о суррогатном партнерстве, я понял: то, что я делаю, подходит под это описание. Тогда я стал именно так себя презентовать, и ко мне начали целенаправленно приходить за помощью в сексуальных отношениях. Запросов становилось больше, и я решил, что этим я и хочу заниматься дальше. Пришла пора завязывать с ногтями, потому что там уже ничего нового не происходило. Я и сейчас могу сделать маникюр, если меня об этом просят, но это уже не основной род занятий. Сексуальная помощь стала моей профессией. Но личную жизнь пришлось от нее отделять. У меня в голове происходит своего рода настройка: вот сейчас я помогаю, это действует моя терапевтическая субличность. А есть еще другая, которая просто живет и наслаждается. Первые сессии давались тяжело, у меня не было навыков выстраивания границ, я не понимал, какой объем сил я готов давать. Но потом разобрался, как это работает: можно сказать, я научился не носить это с собой. Отключаться необходимо, потому что я вижу много страданий: насилие, разочарование, боль. Хотя некоторые истории все равно цепляют и надолго остаются в голове.
Деньги, которые я получаю за сессию, помогают устанавливать границу, это вносит ясность: я вместе с девочкой на определенное время, и в это время я полностью погружен в ее темы. Но когда она уходит, я не таскаю ее проблемы с собой. А когда она придет снова, я их вспомню. Я не строю личные отношения с клиентами – только терапевтические. И только когда они завершены, мы в некоторых случаях становимся друзьями. Я вхожу в контакт с девочкой, которая ко мне пришла, чтобы помочь ей. Контакт – не обязательно секс, но я готов к нему, как и к тому, что секса не будет. Некоторым хочется поговорить откровенно, другим – просто полежать рядом. Однажды пришла девочка, которая отказала мне в сексе: ей требовалось сказать мужчине «нет» и чтобы он понял, что это окончательный отказ. И я дал ей этот опыт – что мужчина может ее слышать и уважать ее желание. Мои принципы – ненасилие и полная добровольность. Еще – физическая безопасность, защищенные контакты, контрацепция. Я никогда не делаю того, чего женщина не хочет. Среди тех, кто ко мне обращается, многие пережили насилие. Одна девушка так боялась мужчин, что не выносила никаких прикосновений, даже нейтральных. Был случай, когда я не смог помочь: травма была слишком глубокой, и я посоветовал девушке встретиться сначала с психологом. Мне бы хотелось работать в паре с таким специалистом, но это не так просто: даже если я его найду, как он сможет рекомендовать меня?
Официально профессии «суррогатный партнер» не существует у нас в стране. Поэтому я стараюсь оказывать и психологическую помощь – настолько, насколько могу. Узнают обо мне чаще всего через сарафанное радио – побывавшие у меня рассказывают о своем опыте подругам, они звонят или пишут, рассказывают о проблеме. Я предлагаю, она соглашается или нет, мы переходим к практике, потом расстаемся. Моя задача – быть готовым к любому развитию событий. Запрос может измениться: неделю назад договаривались о массаже, но за неделю много чего произошло, может, массаж она уже испытала, теперь нужно другое. Я не знаю, кто придет. Даже если девочка знакомая, то какой она придет сегодня, мне неизвестно. Я чувствую себя в безопасности, но не потому, что есть предсказуемость, а потому, что я готов к любому повороту событий. Я никогда не стану делать того, чего делать не хочу. Именно это ощущение я стараюсь передать тем, кто-ко мне приходит, – можно чувствовать себя спокойно, даже не зная, что произойдет. Для этого нужно знать, что не предашь себя, понимать, чего хочешь и чего нет, и давать себе право в любой момент заявить об этом вслух. Обычно мы остаемся довольны друг другом. Но не каждый раз: никаких гарантий, кроме безопасности, нет. Одна девочка уже в начале сессии сказала, что ей это не подходит, и ушла. Я никогда не удерживаю, хочешь уйти – иди, даже не уговариваю. Другая провела со мной все отведенное на сессию время, а спустя несколько суток переосмыслила наше взаимодействие и сказала, что все, что она прожила со мной, ей не понравилось и я не оправдал ее ожиданий.
Во всех случаях я пытаюсь разобраться, что пошло не так. Я могу ошибаться и что-то делать неверно, я готов это обсуждать и меняться, если пойму, какие мои слова и действия оказались неподходящими. Я сознаю, что универсальных специалистов не бывает, у каждого есть недовольные клиенты. Недовольные помогают мне развиваться, и я благодарен, когда они рассказывают, что им не понравилось. Моя работа очень важная, но и очень неоднозначная. И я стараюсь быть внимательным, помогающим специалистом, а не заново травмирующим. Многие женщины даже не знают о том, что были травмированы, просто чувствуют себя несчастными. В моей личной жизни тоже случался безрадостный секс. Как-то раз я был расстроен и слаб, пришел к подруге, мне хотелось почувствовать тепло, просто полежать вместе, чтобы рядом кто-то был. Она возбудила меня и уселась сверху, а у меня не было даже сил сказать, что я этого не хочу. Для меня это был механический процесс, и как только он закончился, я ушел. Внутри было пусто и тоскливо, хуже, чем до этого. Представляю, каково это, если что-то подобное происходит из раза в раз, женщина ждет тепла, понимания, а к ней относятся как к телу без души. Однажды ко мне пришла женщина за пятьдесят – пятеро детей, тридцать лет в браке, и вот дети выросли, съехали, с мужем она развелась и наконец начала заниматься собой. Мы провели вместе сутки, много говорили, занимались сексом. Для меня это было ярким событием – создать в ее жизни совершенно новый опыт: со мной она впервые пережила такой секс, которого хотела, ласкала мужчину, как ей нравилось, и впервые получила оргазм. И я был соучастником этого, видел, как она меняется, радуется, как оказывается возможным то, о чем она думала, что такого не может быть, по крайней мере с ней. Вот это я считаю своим достижением. Или пришла девушка со страхом близости, мы встречались шесть раз, прежде чем она преодолела свои страхи и сама захотела заняться сексом.
Каждая женщина уникальна, и у меня нет общей схемы, как двигаться, с какой скоростью. С каждой все начинается заново. У меня не было других учителей, кроме женщин, которые ко мне обращались. Иногда мне сложно оттого, что мне не на кого опираться. Слышал, что кто-то делает что-то похожее, но может, это только слухи и в России я единственный. За границей эта профессия существует с 1960 года, а у нас нет такого образования: сексу обучают теоретики, а не практики. Но единомышленники у меня есть, мы спокойно смотрим на секс, не делая его валютой и способом манипуляции. В Москве нас около 10 тысяч, мы просвещаем, организуем встречи, на которых можно заняться безопасным сексом. Я хочу научить автономности и удовольствию, принятию себя, наслаждению сексом и контактом. Хочу, чтобы каждая женщина была счастлива так, как она это понимает.
КАЖДЫЙ ВЫБИРАЕТ САМ
Комментирует системный семейный психолог Римма Максимова: «Одинокие женщины тоже хотят тепла и интимности, и кому-то суррогатный вариант подходит. Для некоторых в таком контакте, без обязательств и привязанности, легче без стеснения что-то предложить, пофантазировать и воплотить фантазии и сказать, если не нравится. Это новый опыт обращения со своей сексуальностью. В значимых отношениях у нас может быть больше близости, но и больше уязвимости: какой(ая) я в глазах близкого, что он подумает, если я сделаю или попрошу что-то? Если у меня есть опыт насилия, неудачный секс с партнером, который не заботился обо мне, то я боюсь сказать о том, что не нравится, чтобы не оттолкнуть, не потерять, и подавляю свои чувства и желания. В сексе женщина уязвима в силу физиологии: мы раскрываемся и впускаем. Поэтому нам нужна надежность и безопасность. Полезно ответить себе честно: что я хочу в близких отношениях, на что готова или не готова, могу ли я обсудить с партнером интимные вопросы или от стеснения буду молчать, терпеть? Название «суррогатный партнер» точно передает значение того, что предлагает Анзол. Каждый выбирает сам, что ему важно».
0
119.00
