Среди студентов Юрия Вяземского немало тех, кто называет себя атеистами и выдвигает много претензий к Церкви. В ответ на это Юрий Павлович рассказывает им историю про «девятую комнату», в которой хранится очень важная тайна, и прикосновения к этой тайне, по его мнению, возмущенным молодым людям очень не хватает. Мы поговорили с ним об этой тайне, о «поколении селфи», но начать решили с одной популярной в Сети фотографии, происходящее на которой интересует очень многих.
— Юрий Павлович, по просторам соцсетей ходит фотография, на которой Вы и декан факультета международной журналистики МГИМО Ярослав Скворцов прямо в коридоре института стоите друг перед другом на коленях. Вы эту историю помните? Это просто ирония двух взрослых людей или что-то другое?
— Просто один раз мне захотелось поклониться этому замечательному человеку. А Ярослав Львович, который намного более знающий, намного более заслуженный человек, чем я, ответил на мой поклон по-дружески, ведь перед Богом, перед разумом, перед наукой мы равны. Но здесь есть и элемент некой, так сказать, интеллектуальной буффонады. Такое у меня не только со Скворцовым бывало!
— Многие из выпускников называют Вас учителем с большой буквы. А насколько это в руках учителя, преподавателя — повлиять на то, чтобы человек сделал выбор в пользу веры? Насколько это возможно или это принципиально невозможно?
— Этот вопрос для меня никогда отдельно не стоял, потому что, как мне кажется, всякий интересный для меня человек, он этой верой наполнен. Причем чем меньше он о ней говорит, тем веры-то, может быть, и больше.
На своих лекциях я неизбежно затрагиваю тему религии, ведь как говорить о культуре, не касаясь этого вопроса? Кроме того, чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь: от всего другого живого мира нас отличает то, что человек — это существо религиозное, Homo religiosus.
Некоторые студенты на меня обижаются, говорят: а мы атеисты! Но для меня человек не может быть атеистом, потому что, по моей теории, внутри него есть своя «девятая комната»*, и в этой комнате живет религия. Может быть, совсем примитивная, связанная с суевериями. Может быть, неосознаваемая, полуосознаваемая, отрицаемая, — но ведь историки начинают фиксировать человека тогда, когда появляются кладбища, капища. Это первое, что свидетельствует о том, что здесь стоял человек. С этим он появляется и этим он отличается от животных. Человек растет в рамках религии, у него появляется эта «девятая комната», и она кардинально отличается от других «комнат», которые есть и у животных.
Атеизм для меня — это религия, иногда религия очень сложная. А иногда — просто поверхностный слой. Накануне нашего разговора я прочел интервью Бориса Корчевникова в июльском номере «Фомы», и Корчевников в нем как раз очень хорошо говорит о поверхностных атеистах.
Классический атеист для меня — это человек, который отрицает «девятую комнату», который о смерти не задумывается вообще. Когда у него умирает близкий человек, он просто вызывает труповозку и отправляет тело. Куда? Его не интересует, ведь человека уже нет. А вот если ты идешь на кладбище, справляешь девять дней, потом справляешь сороковины, поминаешь, ставишь на могилке водку с хлебом, возникает вопрос, действительно ли ты атеист, ведь ты выполняешь определенные ритуалы, ты во что-то веришь, просто не задумываешься, что лежит под этим поверхностным, ритуальным, культовым слоем. Разумеется, это разговор долгий, и сразу объяснить человеку, что атеистов не существует, нельзя. Однажды я попытался все это объяснить в одном интервью, но мою речь сильно подрезали, и теперь многие люди думают, что я атеистов считаю либо животными, либо сумасшедшими. А я просто говорю, что среди людей думающих нет настоящих атеистов.
Обратите внимание, как часто Владимир Познер заявляет, что он атеист. Он говорит об этом намного чаще, чем Боря Корчевников говорит о том, что он человек верующий. И я в этой позиции Владимира Владимировича тоже вижу определенную религиозность. А дальше начинаются великие вопросы Ивана Карамазова и так далее. Корчевников очень хорошо сказал по поводу того, что многих людей, как и Познера, очень ранит та чудовищная несправедливость, которую творит человек, и они пытаются во всем этом обвинить Бога, забыв, что творит-то все это человек.
Меня сотни раз Кто-то спасал, а я даже забыл сказать спасибо
— А Вас эта несправедливость когда-нибудь ранила?
— Она меня все время ранит. Причем не столько в отношении меня, потому что Господь терпел и мне велел. А ранит, когда эта несправедливость касается других, особенно детей. Буквально вчера я смотрел передачу о том, как страдают маленькие дети от неизлечимых врожденных заболеваний и какие муки терпят они и их близкие. Конечно, это ранит, чудовищно ранит.
И в то же время среди этих страдающих детей я увидел такие улыбки, такие взгляды… Это взгляды людей, которые умеют наслаждаться моментом, которые умеют радоваться, которые каждый свой маленький успех, маленький шажочек к выздоровлению воспринимают как чудо. И я смотрел и им завидовал — потому что я, здоровый, в общем-то, человек, так радоваться разучился, не умею. А ведь в мире столько чудес происходит, а мы их просто разучились видеть.
— А что бы Вы могли назвать в своей жизни чудом?
— Да для меня вся моя жизнь абсолютное чудо, потому что я в принципе уже раз сто должен был умереть или что-то должно было со мной произойти, но меня беспрестанно спасал Бог. Я, собственно, и верить начал всерьез в один момент, когда вдруг передо мной явилась череда страшных событий, которые могли бы меня изъять из этого мира, и я понял, что мне на протяжении всей жизни Кто-то помогал… А спасибо-то я Ему еще ни разу не сказал.
— Если мы вернемся к студентам и Вашим разъяснениям о том, что каждый человек религиозен, то кого, на Ваш взгляд, проще в этом убедить: умника и умницу или студента-троечника? Или вообще нет никакой зависимости?
— Я всегда был противником того, что в этом надо непременно убеждать, потому что у меня совершенно другая профессия. Я не священнослужитель, я либо читаю курс по литературе, либо учу ребят писать, либо преподаю философию культуры. И если люди хотят убеждаться, пускай убеждаются.
А что касается умника и умницы или троечника, то это вообще очень сложный вопрос. Троечником был Эйнштейн, Гегель получил характеристику о том, что он полный идиот в области философии. Дело не в том, троечник ты или умник. Но если человек задается вопросами, выходящими за рамки повседневности и тупого развлекательного быта, с ним всегда легче говорить. Причем предмет для разговора может быть любым: и математика, и химия, и метафизика — все в конечном итоге ведет к Богу. И когда человек спрашивает себя, что такое смерть, куда ушла моя мама, что будет со мной после земной жизни, то с ним всегда есть почва для разговора.
— Есть педагоги, благодаря которым их студенты пришли к Богу. Вы бы желали, чтобы о Вас сказали: Юрий Павлович Вяземский не только сообщил нам о философии культуры, о литературе, но и стал для нас проводником в мир веры?
— Мне, конечно, искренне хочется иногда помочь человеку найти путь к Богу, потому что жить с верой в Него просто намного радостнее, намного свободнее, намного богаче. Повторюсь, каждый человек живет с верой, только веры бывают разные: иногда разрушительные, иногда очень глупые и так далее. Меня всегда убивают поверхностные атеисты, которые пытаются забрать у людей Бога — а что они вместо этого дадут?!
Я не считаю себя миссионером, при этом у меня есть орден святителя Иннокентия первой степени за миссионерскую работу, и я понимаю, что мне этот орден надо отрабатывать.
Сегодня многие люди просто не доходят до «девятой комнаты»
— А у Вас нет ощущения, что сегодня у студентов духовной жажды особенно-то и нет? По крайней мере, такой, какая была, к примеру, у поколения, пришедшего к вере на волне празднования 1000-летия Крещения Руси и т. д.?
— Человек по большому счету никогда особенно не меняется, просто в зависимости от того, как меняются тенденции, меняются и вопросы, которые молодежь ставит на первый план. 1990-е годы были особым временем, когда двери храмов вдруг оказались открыты — и, естественно, многих туда сразу потянуло. А сейчас тот голод в вере не так силен, потому что все уже стало доступно, книги на религиозную тему свободно продаются, кино снимается, есть даже несколько телевизионных каналов, на которых выступают священники.
Но сейчас основной вопрос для молодежи — это как стать успешным. Хотя тот же самый вопрос задает себе и любой верующий человек: как стать успешным, как успеть выбраться из греха, из грязи, чтобы спастись? Однако сегодня этот ракурс сместился, и вопрос звучит так: как стать успешным «несмотря ни на что»?
Сейчас не то чтобы снижается планка… Мне легче это объяснить в рамках той системы, о которой я рассказываю своим студентам: я считаю, что человек состоит как бы из трех этажей — экономического, политического и духовного. Вот сегодня чаще всего молодые люди стараются жить на экономическом этаже, на котором задаются соответствующие вопросы: как мне быстрее заработать деньги, как мне получить долг, который мне должны вернуть? Человек запрограммирован на то, что ему нужны деньги. Но хотелось бы, конечно, чтобы его вопросы доходили до третьего этажа и именно до «девятой комнаты», где основной вопрос — о Боге, о бессмертии, о спасении от греха.
— У многих людей есть мнение, что современной молодежи свойственен антиклерикализм. Вы это замечали? Как это явление объясняете?
— Я даю своим студентам несколько письменных работ за год, и как раз тема одной из них — «Мое отношение к религии». Каждый год мне сдают свои работы по 200 человек, и я вижу, что самая серьезная критика с их стороны — в адрес Русской Православной Церкви. Им не нравится, как они пишут, «РПЦ», но чем не нравится, они объяснить не в состоянии.
Многие говорят, дескать, вы поймите меня правильно, я человек верующий, но не религиозный. Хотя обычно на лекции я предваряю такие ответы и говорю о том, что вера вне религии просто невозможна, другое дело, какая это религия. Ну, те ребята, которые провозглашают себя атеистами, больше других выступают против «РПЦ».
И это, конечно, страшно огорчает. На мой взгляд, такое отношение к Русской Православной Церкви совершенно несправедливо, потому что история у этой Церкви трагическая. Кроме того, мой личный опыт показывает, что с каждым годом все более интересные и чуткие люди возглавляют епархии и приходы, я знаю очень много думающих, интересных пастырей, от простых священников до митрополитов, умеющих говорить с любым человеком. Но ведь Церковь — это не только священник, не только бабушки, которые порой делают тебе замечания, не только люди, которых мы видим перед собой, хорошие, плохие, разные. Но если ты в состоянии почувствовать, то обнаружишь, что, возможно, рядом с ними молится и батюшка Серафим Саровский, и вообще все святые. Мне очень жалко, что так много молодых людей сегодня этим не интересуются.
…И вдруг она говорит:«Меня смущает ваша гордыня»
— Недавно в одном интервью Вы назвали современную молодежь «поколением селфи» и сказали о том, что Вам эта черта очень не нравится. Разве это не то же самое проявление эгоизма, свойственное всем поколениям во все времена?
— Конечно, это эгоизм. Просто я однажды был в Казани, и как-то рано утром во время пробежки я видел девушку, которая ехала на велосипеде — и прямо во время езды, вся сияя, делала селфи. У нее все для этого было предусмотрено — селфи-палка, все как надо. Мне в какой-то момент даже стало страшно, не упадет ли она. Это действительно ехал яркий представитель селфи-поколения. Она просто снимала, как она едет, как ей хорошо: вот я, а потом Казань, а потом все остальное. И с этого момента я стал обращать внимание на эти селфи. Потом как-то мы с женой пришли в Большой театр, и я увидел, сколько людей перед началом балета ходили по рядам и делали селфи: вот я в Большом театре! И даже возникло ощущение, что сам балет-то им и не нужен, что самое главное они уже сделали и уже готовы идти домой.
Но я расскажу одну историю о себе. Недавно я посетил один замечательный монастырь, и матушка игуменья там на меня так задумчиво смотрела, что я подошел к ней и спросил: «Вас что-то смущает?» — имея в виду, что она, наверное, мучается, где же могла видеть мое лицо. И я уже хотел ей подсказать, что в программе «Умницы и умники». Но она, продолжая так же пристально на меня смотреть, вдруг сказала с грустью: «Да, меня смущает ваша гордыня». И меня это поразило! Поэтому можно сколько угодно рассуждать о молодежи в моем возрасте — и про «селфи», и про «пепси», но матушка игуменья хорошо меня разглядела. Она увидела, что у меня не одна, как в селфи, но что семь камер на мою гордыню направлены!
Но, возвращаясь к современным студентам, через год после того, как я увидел это селфи в Казани, я узнал о мощнейшем движении, которое сейчас набирает силу, и я очень рассчитываю на то, что оно не потеряется. Это движение волонтеров, причем в различных областях — в организации мероприятий, в помощи детским домам, интернатам, домам престарелых… Я увидел эти горящие глаза, эти объединенные сердца и вдруг подумал, что это обратный эффект от поколения селфи. Достаточно одной кнопки в телефоне, чтобы развернуть камеру от себя — на другого человека. И уже не «я, такой хороший, еду по солнечной дорожке», а «я вижу боль, вижу необходимость помочь, и я весь устремляюсь туда».
0
150.00
