ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Апрель 18, 2019

«Укрпочта» забита была, ворота снимали и отправляли домой. Дикие вуйки (так на Украине называют «спустившихся с гор» националистов. - Авт.) не могли смотреть спокойно, как жил Донбасс.

- Ага, а им все время рассказывали, что Донбасс - «ржавый пояс Украины», что его населяют не люди, а подземные орки…

- Нам с ними уже совсем не по пути, пусть идут своей дорогой куда хотят. А Донбасс еще будет развиваться, у него большое будущее. Он не будет нищим никогда, это против законов экономики и здравого смысла.

И Донецк постепенно приходит в себя - в театр и оперу билет не купить. В ресторане в выходные вечером не присесть. Появились на улицах дорогие машины, их ввозят из Грузии и Абхазии, благо таможенные пошлины копеечные. В соцсетях открылись десятки групп - доставляют на заказ и брендовую одежду, и мебель.

Но даже у зажиточного жителя Донецка может быть тетка из поселка Гольма, сажающая на огороде чеснок ранним утром, пока не начались артобстрелы.

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ВОЙНА ЗДЕСЬ ЖАРЧЕ ОКОПНОЙ

Донбасс работал всегда, не мог не работать. Бросаешь шахту или карьер, их моментально затапливает - как в Докучаевске, например. Воду можно откачивать потом годами, но вставшее металлургическое производство непрерывного цикла восстановить уже невозможно. Поэтому и ревел гудок ДМЗ, главного завода Донбасса, даже в августе 2014-го. Я первый раз услышал - напрягся, потому что в тот момент, по моему разумению, это могли быть только сигналы ПВО и сейчас начнется бомбежка.

На Донецкий металлургический меня везет Эксперт, представитель таинственной организации под названием ВТС - ЗАО «Внешторгсервис». Рядом с ним, на переднем сиденье - охранник. Что только я не читал в интернете про этот ВТС, самое мягкое, «доброе» мнение: «ВТС - это такая Ост-Индская компания, которая выкачивает из Донбасса все соки, чтобы ее хозяева покупали себе новые яхты». Потом я обратил внимание на некую стилистическую схожесть этих информвбросов и понял, откуда дует ветер и кто финансирует этот черный пиар.

Арифметика простая. С момента провозглашения республик все предприятия Донбасса находились в украинском правовом поле, платили налоги Киеву и даже… сдавали обязательный оброк на АТО («антитеррористическую операцию», а на самом деле - карательную). Шизофреничность ситуации сложно описать словами: днем донецкий рабочий производил продукцию, а заодно своим трудом оплачивал украинские снаряды, которые прилетят к нему ночью. «Момент истины» настал 31 марта 2016-го - все предприятия, которые не стали налоговыми резидентами ДНР и ЛНР, были национализированы.

А что дальше-то? Это тяжелый вопрос, который всегда обходят буйные караул-патриоты из «непримиримых». В наличии у Донбасса была война, статус непризнанных республик-изгоев, десятки тысяч рабочих и сотня тысяч их родственников, оставшихся в одночасье без средств к существованию.

- Донбасс должен был умереть, превратиться в Дикое поле, из которого бы откочевали люди, - говорит мне Эксперт. - Донбасс кормит большая индустрия, и только она. Все остальное - малый бизнес, сельское хозяйство, научные центры - лишь подспорье. Поэтому, когда взялись за спасение, первым делом домны перевели в режим «тихого хода», коксовые батареи - в режим «горячей консервации». И стали искать решения…

- В чем была главная сложность?

- Вся продукция Донбасса шла «на экспорт», то есть вывозилась на Украину, даже во время боевых действий. Если помните, в 2017 году Украина первой ввела экономическую блокаду. Продукция непризнанных республик автоматически стала незаконной. При этом качество - на высоте, цены конкурентоспособные… но бизнес, несмотря на многолетние контракты, покупать продукцию боялся. Мало ли что.

- Санкции?

- Да. Нужно было находить иные способы. Выстраивать цепочки по поставке сюда сырья и вывозу продукции отсюда. И по поставкам электроэнергии - Украина их прервала.

- Могу предположить, что схемы эти очень хитрые, местами «серые».

-Выражение «серая схема» подразумевает какую-то нечистоплотность, а тут речь идет о сохранении рабочих мест для десятков тысяч людей. Схемы – рабочие. Но я знаю одно. Война с Донбассом ведется не только под Горловкой. Может, в экономике сейчас война даже интенсивнее, чем в окопах! И мы, скажем так, не имеем права раскрывать дислокацию наших войск. Поймите.

Я все прекрасно понял. А что не понял - увидел. Плавку чугуна на ДМЗ (который украинская пропаганда давно «распилила на металл») и людей, которые из окопов вернулись на завод. Следы от украинского «Града», который промахнулся с накрытием этой домны на сотню метров.

Видел и молотящие без остановки прокатные станы на Макеевском металлургическом заводе - последний год у них растет производство, вся арматура уходит в Россию, на стройки.

Ничего таинственного в аббревиатуре «ВТС» не было - просто группа антикризисных управленцев, сохранивших и ожививших 11 главных предприятий Донбасса. За последние 7 месяцев в бюджет республик эти заводы заплатили 10 миллиардов рублей налогов. Заводской Донбасс выжил, и можно представить степень недовольства и ненависти с другой стороны фронта.

ФРОНТОВЫЕ СЕЛА

Казалось бы, что может быть страшнее и несчастнее поселка, стоящего на линии фронта? Но есть более печальные варианты. Это села и хутора, через которые прошла война. Прошла и ушла. Цинично осознавать, но в ту же Саханку, где дети под обстрелом бегут в школу, роняя портфели, нет-нет да приезжают гуманитарщики-волонтеры, заглядывают обээсешники и журналисты, военные подкармливают местных. Есть хоть какая-то жизнь на грани смерти.

Никишино, большое и некогда зажиточное село на границе Донецкой и Луганской областей, начали «разматывать» с осени 2014-го. Село разделил на две части украинский укрепрайон. Из Никишина убежали все. В селе остался последний ребенок - 8-летний Никита и его мать Оксана. Выбраться из села они уже не могли. К колодцу не пройти - украинцы сразу же открывали огонь, хотя ополченцы просили их по рации: «Не стреляйте по женщине с ведрами и мальчику с белым флагом, пропустите за водой». Куда там, только вышли - сразу же пулеметная очередь… В сумерках мы загнали в Никишино джип, обложили своими бронежилетами маму с сыном, кое-как утрамбовались сами и уехали прочь.

В феврале, во время дебальцевской операции, украинский укрепрайон накрыли «Градами» и артиллерией. «Захисники» просто разбежались, а Никишино осталось. Фрагментами и контурами.

Дорог к селу нет, не было их и при Украине. Я бьюсь макушкой в крышу джипа - свою машину мне посоветовали оставить в Донецке мудрые люди. Бьюсь и думаю: где взять миллиарды на эти дороги? Но водитель, мой донецкий друг, комментирует уверенно: «Да ты шо, сделаем! Все сделаем, пусть только в покое нас оставят, не такое делали. Дороги - тьфу. Дорога не шахта».

Поля вокруг Никишина частично распаханы, и это уже хорошо. Но само село, несмотря на субботний полдень, вымершее. На улицах - ни соринки, и эта идеальная чистота лишь добавляет печали в сердце. Работы нет, и все местные записаны в «социальные работники» - получают две тысячи рублей в месяц и метут, метут и убирают. В кострах, в которых жгут весенний мусор, иногда хлопают патроны - «эхо войны». Разбитая снарядами администрация так и стоит пустая, заколоченная. На запертой двери кто-то написал коряво синей краской «СлавянИ».

В Никишине убирать уже нечего давным-давно, нужно строить, но денег нет и неоткуда им взяться. Несколько частных домов, амбулаторию и детсад отремонтировали с помощью Красного Креста и каких-то республиканских благотворительных программ. Это весомый повод вернуться людям в Никишино. Но пока нет работы, от «уровня жизни» здесь волосы встают дыбом, непонятно: какой век на дворе?

Местная жительница рассказывает мне про великую удачу, случившуюся с их семьей. Мужа попросили поохранять пруд с рыбой возле линии фронта - до нееот села километров двадцать, слышно по вечерам. Рядом с прудом была чья-то брошенная нелегальная шахта-копанка. Потом на ставок упал «Град», и муж привез домой мешок глушеных карасей, мешок угля, и еще за охрану заплатили сто рублей. Удача!

Шахты-копанки - единственная доступная работа. До войны, как мне рассказывали, владелец такой шахты мог содержать квартиру в Киеве или Москве и оплачивать проживание там своей семьи. Сейчас за день работы в нечеловеческих и нелегальных условиях шахтеры получают 300 рублей.

Единственная «точка роста» в Никишине - абсолютно новый храм, строители спешат, хотят успеть к Пасхе. Строительство финансируют два мужика-гуманитарщика из Ростова и Москвы, на разговор они не идут, по слухам, им много пеняли за этот храм.

Сложный вопрос - нужно ли начинать восстанавливать село с храма, когда половина домов разрушена? А с чего тогда начинать? Село без храма - не село, а деревня. Бывшую церковь сожгли пять лет назад, в начале боев. Я зашел внутрь - посмотреть, вспомнить, как прятался под цоколем этого храма от минометов. Купол рухнул в алтарь, но позолота на кресте уцелела - странно и дико смотрится сияющее золото в клубке ржавого железа.

РАЗДАВИЛИ ЛЮДЕЙ И НЕ ЗАМЕТИЛИ

Оксана и Никита Пискуновы вернулись в Никишино через несколько месяцев после освобождения села. Пожили несколько месяцев в России, но не остались, поехали домой. Поселились у родственников, так и бедуют уже несколько лет в небольшой, но опрятной хате. Отремонтировали сообща после попадания мины. Я стучусь в ворота и говорю слова, которые оказывают какое-то магическое действие: «Приехала «Комсомольская правда»!» Выходит Оксана, вглядывается в меня, всплескивает руками. Выскакивает на улицу Никитка, он уже выше матери почти на голову, сдержанный, солидный, молчаливый - уже мужичок. Учится на четверки и пятерки, собирается в военное училище. Ну а куда еще-то, когда луганский фронт в прямой слышимости? Меня ведут пить компот, хотят собирать стол, но от еды я отказываюсь наотрез. Оксана рассказывает:

- От нашего дома осталось три стены, сходим, посмотрим. Хотя… у нас ничего не осталось. Вообще. Красный Крест обещал сделать в селе 20 домов, пока отремонтировали 10. Мы в их программу не попадаем, нужно, чтобы было четыре человека в семье… Но было много гуманитарки от простых людей из России - где-то закупали шифер, цемент, приезжали и раздавали. Мы все это помним.

Оксана вдруг говорит:

- А нас же здесь даже мародерами посчитали.

- Как?

- Дед Коля у нас никуда не уезжал…

- Ага, помню, разговаривал с ним в день, когда Никишино освободили. Он радостный был, все тогда радовались.

- Вот, а люди подумали, что раз остались, значит, специально, чтобы из чужих хат все себе утащить. Приходили, смотрели, ничего не нашли, конечно. А дед из погреба не вылезал месяцами. За водой ходил - выставлял ведра на дорогу, если пули свистят, значит, нельзя идти… У самих нацики вынесли ковры и весь хрусталь.

Меня до сих пор берет оторопь, когда сталкиваюсь с изнанкой русской жизни. Она, конечно, оттеняет то светлое, что в нас есть, но осадочек остается. Мы вспоминаем ополченцев из роты Байкера, стоявших в Никишине, Оксана с Никитой жили у них последние дни перед эвакуацией. Оказывается, они навещают Никишино и заходят в гости. Видать, их тоже зацепил этот крохотный эпизод войны - судьба мамы и мальчика. И я думаю, что слова про некое единство, которое обрел Донбасс в этих испытаниях, - не пустая риторическая красивость.

Мне пора уезжать домой, в Россию. Выходим на улицу. Смотреть там не на что, но мы Оксаной и Никиткой все равно осматриваем их бывший дом, уцелевшие стены из плитняка, за пять лет промытого дождями до желтизны. Оксана трогает стену своего бывшего дома рукой. Вокруг развалины все выметено и чуть ли не вымыто, поэтому обломки напоминают музейные руины в Пальмире или Херсонесе. Даже цвет у них такой же.

На прощание Оксана вдруг говорит горько:

- Политики и олигархи делили что-то между собой, наживались, а нас раздавили походя, как букашек. И даже не заметили...