Десять лет назад он собирал коллекцию кепок и появлялся на экранах в мехах, золоте и татуировках, исполняя хит того времени — композицию «Черный бумер». А сейчас красуется на обложках бодибилдерских журналов и пропагандирует аскетизм в еде и ежедневные тренировки. Сергей Пархоменко, которого публика привыкла называть просто Серегой, рассказывает о своей волшебной трансформации, о том, как отучить детей от чипсов, и почему его новый музыкальный проект носит название «Полиграф ШарикOFF».
— Сначала Серега, потом SERYOGA, теперь Полиграф ШарикOFF. Зачем вы так часто меняете имена?
— За всю жизнь я только однажды позволил себе переименоваться и назваться Полиграф ШарикOFF — сделано это было для того, чтобы как-то дистанцироваться от рэпера SERYOGA с его мрачным, исповедальным и грустным репертуаром. Мой новый проект — задорный и, кстати, к булгаковскому персонажу имеет весьма опосредованное отношение. Видите это английское «OFF» на конце? Мой Шариков — эстет. Хотя и родился он вовсе не в английском клубе. Виной всему — моя страсть к караоке. Я очень уважаю этот вид досуга, частенько пою песни Михайлова, Лепса, Круга, Утесова и «Браво», иногда даже группы «Руки вверх» и Шатунова. Бывало, что и свой собственный «Черный бумер» исполнял. Но весь этот репертуар немного приелся мне, поэтому я и придумал новый, «ресторанно-застольно-караочный» проект. Чтобы веселые люди могли петь какие-то другие песни. Мои, например. Основное отличие Полиграфа от SERYOGA: я там пою (в жанре шансона или городских романсов). А SERYOGA читал рэп, и широкая аудитория слышала мое пение только в телевизионных проектах, например — в «Двух звездах» на Первом канале в дуэте с Жириновским.
— Смена ников, имен и названий — невыгодная история, если говорить о коммерческой составляющей…
— А никто о ней и не говорит. Никакого бизнеса за моим музыкальным творчеством не стоит и никогда не стояло. Я никогда не воспринимал свою музыку как часть шоу-бизнеса, не продавал ее. Это от сердца идет, из души, и контролировать эту искренность, впихивать в рамки, прикидывать: «А если я вот так напишу — оно лучше продастся?» — нельзя. Для меня мои песни — прежде всего самотерапия.
— Но эта самотерапия в случае с «Черным бумером» принесла вам неплохие дивиденды. Куда, кстати, пропал Серега после столь удачного старта?
— Сказать, что я совсем с радаров исчез, не могу. Просто сделал шаг в сторону. Шаг в тень. В 2010 году, например, я вел на радио «Юмор FM» свою рубрику: писал и исполнял частушки на актуальные темы — и про хоккей, и про сомалийских пиратов, и про курс доллара. Даже получил за свое творчество премию «Радиомания» в номинации «Юмористическая программа». Писал песни для других. Но на публике появлялся реже, чем во времена популярности «Бумера», и этому были свои причины. Признаюсь честно, я устал от света софитов, праздного внимания публики. Да, это произошло слишком быстро, я не успел толком побыть звездой, и то, что для другого артиста было бы только самым началом, стартом, для меня оказалось пиком того, что я могу вынести. Я подумал: зачем мне все это? Есть гораздо более талантливые артисты, для которых сцена и софиты — их космическая задача, их миссия, крест. Да, я был популярным исполнителем, меня узнавали и до сих пор узнают на улицах, но большим музыкантом я не стал и никогда им не был. И сказать, что я оставил какой-то яркий след в музыке, — ну нет. Решил: хочу быть счастливым, хочу, чтобы дело, которым я занимаюсь, давалось мне легко, без душевных терзаний. И я несколько отошел от музыки, делал карьеру на телевидении: был наставником в четырех сезонах проекта «Х-Фактор. Украина» — шоу, которое сначала «выстрелило» в Киеве, а потом появилось и в России под названием «Главная сцена». Серьезно занялся спортом и сейчас (а мне 39) в хорошей спортивной форме, удостоился фотосессии для одного уважаемого бодибилдерского журнала, хотя бодибилдером никогда не был — я просто тренируюсь по системе, которую сам же и разработал. Перестав гастролировать по всей стране, я получил возможность заняться семьей и воспитанием детей. Дом начал строить, писал сценарии, попробовал спродюсировать фильм и сыграл в нем («Гаджьо»). В общем, жить стало интереснее.
— И тем не менее сейчас вы хотите вернуться?
— Ни в коем случае! Вы, конечно, вольны воспринимать мой новый проект как «Comeback! Возвращение Сереги на большую сцену». Но для меня это совершенно не так, я хочу некоторое время побыть Полиграфом. Поиграть в это.
— То есть получается, что «Полиграф ШарикOFF» — это такое приятное хобби. А чем же вы тогда деньги зарабатываете?
— А деньги я зарабатываю с помощью спорта, например. И здорового образа жизни. Много лет занимаясь собственным здоровьем и приводя себя в порядок, я разработал свою систему тренировок. И теперь делаю красивее, сильнее и здоровее других людей. Система называется «fightclub99» (сайт fightclub99.com), именно она последнее время стала делом моей жизни, и это дело мне нравится куда больше, чем гастроли, концерты и съемки. И тут, как мне кажется, даже больше простора для творчества, чем на сцене. Вот Александр Толмацкий, известный продюсер, под моим личным руководством занимается по системе, а ему 55 лет. Несколько лет назад не было даже идеи, чтобы создать что-то свое в этой области, а теперь мы сидим на 61-м этаже в башне «Федерация», в самом высоком фитнес-клубе в Москве — NEBO, смотрим с огромной высоты на город. Разве можно было такое просчитать заранее? Магия!
— Вы как тренер можете сказать, что все мы делаем не так?
— Самая большая проблема человека заключается в его страсти к вредной и обильной еде. И если ты эту страсть пагубную победишь — очень быстро придешь в форму. Можно выбирать для себя любую систему тренировок, просто пешком ходить, играть в теннис, в футбол, но если человек ест как не в себя — ему ничто не поможет. И победить жор невероятно сложно. Я знаю, что говорю, сам через это прошел. И теперь я здесь, чтобы и вам помочь победить в себе вредную привычку. Но я не гуру, который пришел, чтобы сказать: «Вы все неправы, надо жить по-другому». Нет. Если вы довольны собой и качеством своей жизни, слава Богу, живите себе и дальше так — вам можно только позавидовать. Моя же система подойдет лишь тем, кто хочет что-то поменять в жизни и в себе.
— Как можно придумать что-то новое в программе питания и тренировок? 20 лет назад все было придумано. Или я не права?
— Ничего кардинально нового я конечно же не изобрел, но даю гарантию, «fightclub99» работает безотказно. Если ты каждый день будешь делать то, что я тебе скажу, то за определенный срок, а именно 99 часов спорта (если речь идет, например, о похудении), ты достигнешь результата. Не похудеешь — я верну деньги. Ни один фитнес-клуб не скажет: «Мы обещаем, что ты в процессе тренировок не получишь травм и не навредишь своему здоровью». Я это обещаю. У меня человек не будет допущен к занятиям, пока не сдаст анализы и не получит заключение врача. Даже если у него есть большое желание тут заниматься и ему это по карману. Пока наш врач не даст заключение — я не начну тренировки.
— Тренироваться по вашей методике надо каждый день?
— А мы и так каждый день тренируемся. Просто не подозреваем об этом. Вот что вы с утра делаете, когда просыпаетесь?
— Умываюсь…
— А для того чтобы умыться, что вы делаете? Вы в ванной спите? Нет. И вам надо встать с кровати и дойти до раковины. Получите и распишитесь, уже тренировка. А дальше? Идете из ванной на кухню… Каждый день мы проходим определенное количество шагов, метров, километров, поднимаемся по ступенькам, приседаем, поднимая сумки с пола, и так далее. Каждый день на ногах, без выходных и праздников. Поэтому рассуждения о том, что человек не может тренироваться каждый день, — чушь, все он прекрасно может. Я иногда по три-четыре раза в день тренируюсь. Все зависит от распределения нагрузки и умения восстанавливаться после нее. А в эту область входит искусство правильно питаться и грамотно спать. Я и мои единомышленники для себя давно выбрали систему полифазного сна. Знаете, что это такое? Я сплю несколько раз в сутки по два-три часа. То есть обычному человеку, чтобы выспаться, нужно восемь, а то и девять часов в сутки, а мне хватает пяти-шести. И каждый день высвобождается целых четыре часа для активной жизнедеятельности. А в год это два месяца! Причем полноценных два месяца, без сна. Представляете, сколько дополнительного времени появляется? В том числе и на тренировки.
— А если человек при этом живет не один, семья вынуждена подстраиваться под ритм его жизни? То есть ваша супруга тоже должна спать по два-три часа?
— Ничего она не должна. В-первых, она спит обычно за несколько тысяч километров от меня — мы уже давно не живем вместе. Вот такая история: долго притирались друг к другу, пытались как-то ужиться, но потом поняли, что мы разные люди, и теперь живем не просто в разных домах — в разных странах. С детьми — шестилетним Марком и пятилетним Платоном — я вижусь регулярно, но не так часто, как мне хотелось бы. Им комфортнее жить с мамой в Киеве, а у меня вся жизнь сейчас в основном сосредоточена в Москве. Но тем не менее мы встречаемся, и я наблюдаю за тем, как они развиваются. Пока мы с их мамой стремимся дать им максимально разностороннее развитие, чтобы потом, когда мальчики вырастут, они имели возможность выбирать, в какую сторону двигаться. Ребята ходят в специальный детский сад, где говорят на английском языке, они рисуют, поют, танцуют, ну и, разумеется, занимаются спортом. Плавание, шахматы и бокс — вот три кита, на которых, как я считаю, должно стоять спортивное воспитание мальчиков. Плавать они научились и продолжают ходить в бассейн, в шахматы уже сейчас с ними играем, а для бокса еще рано. Хотя я иногда показываю парням какие-то отдельные приемы, удары и вижу, что им это интересно, они с удовольствием будут заниматься боксом.
— Почему именно бокс, а не, скажем, карате?
— Это мой личный выбор, тут я субъективен, но уверен, что лучше бокса нет боевого искусства для мальчика. Это классика. Это красиво (ну для тех, кто понимает, о чем я). И на улице бокс — самое действенное оружие. В карате я не верю. Нет, конечно, хорошо, если мальчик им занимается. Но, исполняя сложные удары ногами на улице, можно ненароком порвать дорогие брюки. (Смеется.) К тому же рука вылетает и достигает цели быстрее, чем нога. Это работает — я не раз убеждался на личном примере.
— А вы сами в детстве дрались?
— Я был очень драчливый. У меня и по сей день вспыльчивый характер — все мои близкие знают это. Отхожу быстро, но вспыхиваю мгновенно, я порох. Хуже всего реагирую на фамильярность, дерзость, вот эти все: «О, Серега, давай выпьем!» Я могу сильно обидеть и ранить человека словом и, хотя знаю, что потом пожалею об этом, сдержаться не могу. Обостренное чувство справедливости и эмоциональная натура — опасный букет. Я иногда слишком активно восстанавливаю справедливость. Мне сложно контролировать гнев, и это настоящая проблема. Мои отношения с женщинами складывались бы лучше, если бы я был не таким прямым и резким. И в этом смысле честно, по-настоящему завидую подкаблучникам! Иногда стоит не заметить женскую глупость, не ответить на обидное слово, простить недостаток внимания и нежелание понять тебя. Но у меня не получается быть другим. И, наверное, уже никогда не получится. Надеюсь, что сыновья в этом смысле не в меня пошли. Хотя во многом я вижу сходство: любят оружие — стреляют из игрушечных ружей, дерутся на мечах. Они вообще такие настоящие мальчишки: очень внимательно относятся к машинам, коллекционируют модели автомобилей, интересуются, что за машина у папы: «Почему мы давно не ездили на той, предыдущей? Ты ее продал, что ли?» То есть прямо пристально следят за моим автопарком. Обожают разнообразный экстрим — аттракционы и горки. В общем, живые такие, хулиганистые, отличные парни.
— И как все отличные парни, наверное, без ума от чипсов и картофеля фри…
— Дети всегда любят то, что позволяют им любить мамы и бабушки. Папы и мамы сами проявляют слабость, покупают детям чипсы и ведут их в рестораны фастфуда. А дети — идеальные психологи, они моментально настраиваются на волну взрослого, как на радио: «Можно? Ура, я буду это требовать, и рано или поздно родитель сломается и все мне купит!» Я не раз замечал, что, когда мои сыновья с мамой или с бабушкой, они одни, когда со мной — совсем другие. Например, звонок из поликлиники: «Поговори со своим сыном! Сделай что-нибудь, успокой его! Он тут в истерике, бьет медсестру ногами в живот и не хочет делать уколы. Мы его держим — не помогает!» Я говорю: «Не может быть, это не мой сын. Мой бы так не поступил!» В следующий раз уже я с ним еду к доктору и спокойно, не повышая голоса, говорю: «Сынок, ты как хочешь, чтобы тебе сделали укол, лежа или сидя?» И он так же спокойно мне отвечает: «Давай лежа». И ложится. Ему делают укол — он не вздрагивает даже. Абсолютно послушные и уверенные в себе парни, когда рядом отец.
Для меня важно вести с ними диалог, разговаривать. Я никогда ничего не запрещаю, только объясняю: «Ты ешь сейчас то, что вредно, и из-за этого потом можешь заболеть». Они спрашивают почему. Я объясняю, научно, с примерами, а не воплю: «Потому что я так сказал!» В результате теперь они у меня не просят ни чипсов, ни сладкого, более того, и не хотят даже. Дети — губки, они впитывают информацию, которую старшие им внушают. Конечно, никто не отменял воздействие социума, детский сад, школу и особенно рекламу по телевизору. Разумеется, индустрия, производящая конфеты, под дулом пистолета не признается, что сладкое — вредно. Вы же понимаете, сколько убытков она тогда понесет. Но иногда в хороших изданиях появляются интервью, где авторитетные люди рассказывают о вреде чипсов и конфет — и кого-то такие статьи могут убедить в том, что не надо это есть. И тут тоже моя миссия — уберечь от фастфуда как можно больше людей, и в первую очередь своих собственных детей.
— Вы хороший отец…
— Не могу так сказать, к сожалению. Я редко вижу сыновей, реже, чем хотел бы. Когда жил в Киеве и работал на телевидении, каждый день с ними общался — как и положено нормальному отцу, и памперсы менял, и в детский сад водил, и играл, и еду готовил. Сейчас мы в разных городах, но я всерьез планирую перевезти Марка и Платона в Москву, потому что могу тут организовать им и хорошее обучение, и интересный досуг. До нового года еще подожду. А там начну всерьез заниматься этим вопросом.
— Не возникало идеи взять детей и переехать с ними в какую-нибудь другую страну? У вас же был подобный опыт — вы пять лет прожили в Германии…
— Это было, во-первых, очень давно: я уехал, когда мне не было еще и 20 лет. Во-вторых, у меня тогда не было задачи там остаться, я ехал исключительно для того, чтобы учиться — изучать политологию и экономику. Довольно быстро понял, что экономика и уж тем более политология — это не мое. И начал заниматься музыкой. Записал с одним немецким рэпером трек, который заинтересовал продюсерские компании, и с этого, в общем, моя история в музыке и началась. Но жить бы я там не смог. Начнем с того, что тот городок на севере Германии, где я жил, знаменит огромным скоплением тюрем. Выходя на балкон своей комнатки 3х3 м, я видел тюрьму. Конечно, ерунда это все: можно было поменять квартиру и вообще как-то наладить жизнь — мой товарищ, с которым мы вместе уезжали в Германию учиться, в результате весьма неплохо обосновался. Но, по мне, там очень неподходящая, если можно так выразиться, социальная температура. Понимаете, у каждой страны температура общения своя. Немцы — абсолютно чужие мне, холодные, педантичные люди-роботы, совершенно неэмоциональные и неискренние. Не славяне, одним словом. Мне там было холодно, мрачно и скучно, хотя и немецкий язык я знал очень прилично, и друзья там были, и даже сильная любовь, которая окончилась ничем из-за моей вспыльчивости. Но я вернулся и не жалею.
— На первый взгляд у Сергея Пархоменко все отлично и все, за что он берется, удается ему на сто процентов, будь то песенная карьера, спортивная или телевизионная… А было время, когда что-то у вас не ладилось?
— А кому легко? Конечно, было! Меня жизнь хлестала и стегала. Характер не подарок, времена мы застали нелегкие. За последние несколько лет было все: падения, взлеты, трагедии и драмы. Был на самом дне, на грани самоуничтожения. Руки опустились на время. Послушайте в Сети песни «Феникс», «Лють», «Мой райдер», «Твой любимый клоун». Я в песнях об этом говорю. Не в интервью. Все мы в шрамах и ранах… если разобраться. Мать увидела меня несколько лет назад и давай рыдать. Я ей: «Мама, что так?» А она: «Я просто вижу твои глаза. Шрамы…»
— В том числе и от татуировок, которыми вы когда-то себя щедро украсили, а теперь сводите?
— В том числе и от них. Сейчас этот процесс пока приостановил: времени нет, ведь процедура избавления от тату болезненная, потом требуется восстановление организма — спортом заниматься нельзя, пока не заживет. А я не могу прекратить тренировки, но как только получится — обязательно продолжу и сведу все рисунки до единого. Татуировка — специфическая вещь. Ты сначала долго вынашиваешь идею, набиваешь этот рисунок, а через много лет вдруг понимаешь, что он перестал быть актуальным для тебя.
Татуировка — это память, это прошлое. А для меня прошлое — рюкзак с камнями, который тянет назад и от которого надо уметь вовремя избавляться. И если сможешь забыть свое прошлое, ты снова чистый лист.
Некоторых такой подход шокирует. Люди, приходя в наш клуб, да и просто встречая меня на улице, узнают, но понимают: это не совсем тот Серега. Точнее, совсем не он. Публичному человеку сложно дается трансформация: он все время на виду и не всегда может себе позволить предстать перед публикой совсем другим. Смогу ли я? Тот Серега, который когда-то пел «Черный бумер», — это тоже я. И Полиграф ШарикOFF. И молчаливый киллер по прозвищу Гаджьо — тоже я. И этот тип в жилах и венах на обложке журнала о «железных людях». Кто знает, куда еще заведет меня трансформация… Лично мне свойственно быть недовольным собой и хотеть что-то в себе поменять. Человек, который долгое время счастлив своим уровнем и доволен собой, я считаю, заснул. Он умер в каком-то смысле. Кто-нибудь мне может назвать музыканта или поэта, который в состоянии полного счастья и гармонии с собой написал нетленную вещь?
0
25.00
