«По рукам – будем пить аяуаску». Это такая амазонская галлюциногенная лиана, отправляющая вас в путешествие к центру самих себя, часто в сопровождении шамана, как правило, в специальном уединенном месте – отличное времяпрепровождение для двоих.
Согласна на все сто. Да, Роб, давай так и поступим. Во имя статьи для GQ скатимся вглубь нашего подсознания по липким психоделическим туннелям, пока не окажемся внутри фильма «Быть Джоном Малковичем». Я, кстати, почитала в интернете про аяуаску: в процессе употребления часто и обильно блюешь. Ну и прекрасно: я обеими челюстями за блевотину! В конце концов, мы только познакомились, и это – самый короткий путь узнать друг друга со всеми, так сказать, потрохами. Я и Паттинсон! В экранизации романа «Тошнота»! Вот только брать интервью будет тяжеловато, может, отменим? «По рукам, – не унимается Паттинсон, – будем плавать с акулами». Никто ведь раньше так статью про звезду не писал? Лучший способ испытать экзистенциальный ужас и балансировать на грани жизни и смерти. Да, но ведь аяуаска тоже была про это – про трип на грани реальности, нет? И потом опять-таки как я буду интервью брать с акулой на шее? Тоже верно. Едем дальше.
«По рукам, продолжает Паттинсон, я приеду к тебе в гости!» Да, международная суперзвезда хочет забраться на мою территорию – глянуть, как там обитают обычные трудяги. Изучить, где я каждый день пью кофе, съесть печеньку с латте, детей из садика забрать. Я и Паттинсон, рандеву в Нью-Джерси. Что ж, давай заезжай. Детей надо кровь из носу без десяти четыре забрать. Но вот незадача, ему послезавтра в Париж на съемку для Dior лететь, а интервью на потом не отложишь – дедлайн поджимает.
Внезапно у Паттинсона загораются глаза. Он снова знает, чем мы займемся. «Давай сделаем пересадку фекалий!» – восклицает актер. Это уже его девятое предложение (некоторые я опустила, дабы пощадить тебя, дорогой читатель) для нашего совместного времяпрепровождения, но первое, напрямую связанное с экспериментальной, не одобренной Минздравом медициной. Он как раз недавно прочитал про это статью – а читает он про все подряд: про психологию, лингвистику, какашки – и не может перестать думать о возможностях, которые открываются тем, кто решится на эту процедуру. «Можно засунуть в себя говно великого спортсмена – и самому стать великим спортсменом!» Представляешь? Кто его знает, просто в статье написано, что женщина с синдромом хронической усталости самостоятельно пересадила себе какашки и теперь в полном порядке».
Так, пересадка фекалий, ставлю галочку. Значит, доктор заберется в наши кишки и поменяет местами какашки. Почему нет? В конце концов, нам ничего не грозит, кроме заражения крови и смерти. Так что да, по рукам. Лично я – за. Я и раньше соглашалась на все его предложения, чтобы проникнуться его энтузиазмом. Может, он просто хочет попробовать что-то новенькое, увидеть что-то новенькое, побыть кем-то новеньким. Похоже, нынче это вообще его единственный критерий выбора занятий и проектов. Все должно быть новеньким.
В прошедшем осенью «Хорошем времени» братьев Сэфди Паттинсон сыграл свою первую за годы главную роль; сам актер говорит, что этот фильм снят в «паническом жанре». Роберт играет в нем мелкого жулика, который пытается защитить своего младшего брата после неудачной попытки ограбления. В течение суток его герой мечется как белка в колесе и за все время не принимает ни одного правильного решения.
Пока мы продолжаем планировать наше следующее свидание, я стараюсь не думать о том, что объединяет все предыдущие вдохновенные предложения Паттинсона, а именно: они придуманы так, чтобы свести к минимуму мою способность задавать вопросы. Мы же будем на галлюциногенах, или в желудке у акулы, или в операционной. Хотя нет, не это главное. Главное – жажда жизни, которую Роберт снова в себе почувствовал спустя долгие годы. Все-таки в этом все дело. Свою юность он провел, снимаясь в «Сумерках», где играл вампира, который по большей части задумчиво стоял в кадре на позиции инертного шумоуловителя для небессмертной героини Кристен Стюарт. Когда съемки были закончены, Паттинсон обнаружил, что со всех сторон окружен океаном поклонников, а его мир сощурился до размеров крошечной палаты параноика. Не удивительно, что, освободившись от гробов, набитых «сумеречным» наследством, сегодня он желает заниматься тем, чем хотел заниматься всегда: сниматься в изощренных фильмах, полных энергии, динамики и непростых правд. После «Сумерек» все могло сложиться и по-другому; в конце концов, Голливуд обожает суперзлодеев с английским акцентом. Но это было бы опять стояние в кадре: спецэффекты, зеленый экран, часы ожидания в трейлере. Кроме того, по словам актера, «для того чтобы сниматься в таких фильмах, нужна особая самоуверенность». У него таковой нет.
Вместо этого актер с головой нырнул в забористый артхаус – в конце концов, именно такова типичная стратегия каждого первого тинейджерского идола, который хочет, чтобы его начали принимать всерьез. Но у Паттинсона все чуть по-другому: он выбирает фильмы безо всякого прицела на престиж или выигрышность роли. Его последние работы объединяет прежде всего наличие талантливого – часто неизвестного – режиссера, а также персонажи, которых страшновато играть. Мало кто видел эти фильмы, но Паттинсон на это и не рассчитывал. Не в этом смысл. Тем не менее пока что он ни разу не ошибся в выборе. У него, похоже, отличный вкус.
«Космополис» – его первый постсумеречный фильм – подарил актеру возможность поработать с его идолом и любимым режиссером Дэвидом Кроненбергом и попробовать себя в чем-то отдаленно напоминающем черную комедию.
Он начал обращать внимание на то, что роли второго плана обычно куда эксцентричнее и свободнее, что в них нет ограничений, налагаемых на исполнителей главных ролей. Потом снялся в нескольких таких ролях: в «Ровере», «Королеве пустыни», «Затерянном городе Z». Можно посмотреть «Ровера» – австралийский постапокалиптический триллер про месть и похищение – и вообще не въехать, что это фильм с Паттинсоном, до самых финальных титров. «Правда?» – спрашивает актер, сияя. Ему это нравится: лучшие слова, что я вообще могла ему сказать.
Про братьев Сэфди он узнал случайно. На глаза попался постер последнего на тот момент их фильма – драмы про героинщицу «Бог весть что»: крупный план Ариэль Холмс со спутанными волосами, глядящей мимо камеры в красном освещении. На тот момент, когда Роберт Паттинсон увидел этот кадр на киноманском сайте, фильм еще не вышел. Но он мгновенно связался с Сэфди, заявив, что хочет участвовать в их следующем проекте. Повторюсь: фильма он не видел. «Хорошее время» не существовало до появления Паттинсона даже в виде идеи: братья занимались другим проектом, но пригласили Роберта на встречу и показали «Бог весть что». «Он заявил, что хочет быть частью нашего кино, – рассказывает Джош Сэфди. – Роб постоянно переворачивает камни, чтобы найти под ними червячка и съесть его. Большой охотник до новизны».
Актер знает, что кино вроде «Хорошего времени» никогда бы не удостоилось такого внимания прессы, если бы не имя Паттинсон на постере. Правда, здесь и сейчас он не может сказать про этот фильм ничего путного. Ему не нравится «продавать кино». Такова она, загвоздка Роберта Паттинсона. Он способен исчезать в своих ролях. Но на интервью его все равно держат за мальчика-сенсацию, знающего, что его обязательно спросят о личной жизни и ненавидящего каждую секунду подобных бесед. Так что он не перестает глядеть на меня в ожидании, когда же я сорвусь.
Паттинсон начал сниматься в «Сумерках», когда ему был двадцать один год, и на протяжении четырех лет существования киносериала его вместе с партнерами беспрерывно таскали по торговым центрам для промоушена. Нервные девочки хотели знать все: когда уже наконец Эдвард с Беллой начнут трахаться? Чем он укладывает волосы? Он им отвечал: «Мне их прилизывают двенадцатилетние девственницы». Студийные чиновники читали юному актеру нотации о том, что можно говорить на таких мероприятиях, а что нельзя, и на последующие интервью сажали рядом целый выводок пресс-агентов для того, чтобы те могли сделать ему электрошок, если он опять решит что-нибудь ляпнуть.
На пике «сумеречного» безумия они с друзьями вызывали несколько таксистов Uber, менялись одеждой в туалете ресторана, чтобы фотографы не знали, в какую именно машину сел Паттинсон, а потом отправляли машины в противоположных направлениях, потому что – отвалите, мать вашу. Он постоянно ездил в багажнике автомобиля, потому что – пошли вы все в жопу. Брал пять машин напрокат и держал их вместе с набором шмоток на парковках в разных частях города. Если за ним была слежка, заезжал на одну из стоянок, менял одежду и машину и уезжал. Однажды, возвращаясь домой из Венеции, Роберт увидел, что за ним хвост. Ездил несколько часов по городу – не хотел, чтобы узнали адрес его нового жилища. В конце концов, уже на рассвете, нажал на тормоз, вылез из машины и подошел к фотографу. «Вы получили свои фотки, – сказал он. – Теперь можно я поеду домой?» И в ответ услышал: «Нет, босс приказал не возвращаться, пока не узнаю твой новый адрес. Извини, чувак». Больше он не пытался заговорить с папарацци и воззвать к человечности.
В итоге он все-таки победил, и не потому, что таблоиды сжалились, или «Сумерки» закончились, или они с Кристен Стюарт расстались из-за все тех же папарацци. Нет, он победил, потому что у него было больше денег, чем у них: они просто не могли позволить себе тратить столько бабла на бензин и столько времени на бесконечные часы погони, за которые им никто не заплатит.
«Как только я видел хвост, тут же пускался наутек. Какое-то время это работало. Они говорили: этот чувак – сплошной геморрой». Он взломал код и освободился: «Есть много способов легко исчезнуть. Но для этого надо вести довольно странную жизнь. Это просто требует некоторых усилий, которые другие не хотят прилагать».
В конце концов мы решаем пойти играть в гольф. Роберт сроду не играл, я – только по заданию редакции, так что мы не знаем про этот спорт ничего, не можем даже правильно установить мячик на подставку и не знаем, куда целиться. На площадке перед нами люди, позади нас – еще люди, и все хотят играть спокойно и не прерываясь; видимо, мы не смогли должным образом оценить серьезность, с которой люди относятся к гольфу. Посему, вместо того чтобы продолжать мучить себя и окружающих, идем в ресторан, берем гигантские стаканы пива размером с маленький аквариум и заказываем хот-доги с кетчупом и горчицей. Я снова робко пытаюсь перевести разговор в чуть более интимное русло. Но Паттинсон все равно отвечает: а зачем мне это? Я вспоминаю все его интервью, что мне пришлось прочитать, и отвечаю, что, мол, причина может быть одна: затем, что, вероятно, он хочет, чтобы его услышали. Все мы, и даже самые знаменитые из нас – в особенности самые знаменитые, – хотим, чтобы нас понимали.
«А я не хочу, – ответствует Паттинсон. – Я хочу, чтобы меня понимали неверно. Люди все время меняются, и чем больше твоей прямой речи напечатано, тем легче людям составить мнение о тебе и придумать ложный образ. И если потом ты делаешь что-то, что противоречит этому сложившемуся образу, тебя начинают называть лжецом или еще похуже». Видите ли, ему хочется оставаться подвижным, изменчивым, неопределенным. Не нужно будет потом отворачиваться от своих же слов, которые кто-то вроде меня решит бросить ему в лицо. Тем более сейчас, когда он наконец вернулся в мир живых. Жить – это выбирать фильмы, в которых ты хочешь сниматься. Жить – это выгуливать собаку. Именно поэтому он мне ничего не расскажет, объясняет Паттинсон. Он надеется, что я пойму. Так будет лучше, говорит он. Он снова чувствует себя живым. Он ожил.
0
